По всему периметру помещения тянулся на высоте десяти футов от пола балкон, на который выходили двери личных покоев старейшин. Я пересек просторный Зал Отдохновения, поднялся по парадному лестничному маршу и постоял немного, вертя головой, пока не приметил дверь, охранявшуюся парой храмовых собак-изваяний и сонным юнцом в плаще Стража с загипсованной ногой. Обойдя галерею, я помахал ему рукой.
Не успел я с ним заговорить, как обе храмовые собаки синхронно повернули головы в мою сторону; движение это сопровождалось скрежетом камня о камень.
Я застыл как вкопанный, чуть приподняв руки.
– Славные собачки.
Юный Страж уставился на меня и произнес что-то на незнакомом языке. Внешность выдавала в нем уроженца Юго-Восточной Азии, но точно определить страну я бы не решился. Еще секунду-другую он буравил меня взглядом, и я вдруг узнал его – одного из личных телохранителей Древней Мэй. В прошлый раз я видел его замерзшим до полусмерти, когда он пытался передать послание Королеве Мэб. Теперь, должно быть, сломанная лодыжка не позволила ему принять участие в поисках Моргана.
Я так думаю, некоторым прямо с рождения везет.
– Добрый вечер, – обратился я к нему на латыни, официальном языке Совета. – Как дела?
Секунду-другую Везунчик пристально смотрел на меня с нескрываемым подозрением.
– Мы в Шотландии, сэр, – произнес наконец он. – Здесь уже утро.
Верно. Моя получасовая прогулка переместила меня на шесть часовых поясов вперед.
– Мне нужно поговорить с чародеем Слушающим Ветер.
– Он занят, – сообщил мне Везунчик. – Его нельзя беспокоить.
– Меня послал поговорить с ним чародей Маккой, – настаивал я. – Он считает, это важно.
Везунчик сощурил глаза так, что они превратились в совсем узенькие щелочки.
– Будьте добры, подождите здесь, – произнес он. – И не двигайтесь с места.
Храмовые собаки продолжали пялиться на меня. Ладно, я понимаю, что на самом деле они не могут смотреть. Разве может пялиться каменная глыба? Но взгляд у них для безмозглых булыжников был очень пронзительный.
– Можете не беспокоиться, – заверил я его.
Он кивнул и скрылся за дверью. Минут десять прошло в неуютном ожидании. Наконец он появился, легонько хлопнул собак по каменным загривкам и кивнул мне:
– Проходите.
Косясь на каменных монстров, я сделал осторожный шаг вперед, но они остались неподвижны. Тогда я кивнул и, миновав их, вступил в покои Лафортье; я очень надеялся, что не произвожу впечатления встревоженного подзаборного кота.
Первое помещение, в котором я оказался, представляло собой кабинет, а может, антикварную лавку. Здесь стоял массивный рабочий стол из какого-то светлого дерева, хотя его передний торец, ручки ящиков и часть столешницы перед обычным конторским креслом на колесиках потемнели от времени и использования. Строго посередине стола лежало пресс-папье, а перед ним – аккуратный рядок из четырех авторучек. Полки прогибались под тяжестью книг, барабанов, масок, поясов, древнего оружия и прочих причиндалов, попавших сюда, судя по виду, из самых разных экзотических земель. В тех немногих местах, где стена оставалась свободной от полок, на ней висели щиты, а под ними – скрещенное оружие: норманнский ромбический, под которым красовались висевшие крест-накрест двуручные мечи; зулусский щит из шкуры буйвола – с двумя ассегаями; круглый, с острым шипом посередине, персидский – с ятаганами… Не сомневаюсь, любой уважающий себя музей оказался бы на седьмом небе от счастья, обладай он хоть вполовину меньшей коллекцией.
Дверь в дальнем конце помещения вела, очевидно, в спальню. Со своего места я мог разглядеть платяной шкаф и часть застеленной кровати размером с хороший купейный вагон.
Еще я видел темные точки разлетевшихся по стенам кровавых брызг.
– Заходи, Гарри Дрезден, – послышался из спальни негромкий хрипловатый голос. – Мы сделали перерыв и ждем тебя.
Я вошел в спальню и оказался на месте преступления.
Первой ударила в ноздри вонь. Лафортье погиб несколько дней назад, и стоило миновать порог, как меня захлестнули запахи смерти и разложения. Он лежал на полу у кровати. Повсюду виднелись следы крови. На горле зияла чудовищная рана, все тело покрывала корочка запекшейся крови. Руки тоже были изрезаны – Лафортье явно пытался защититься от лезвия. Возможно, имелись и другие раны, на торсе, но утверждать этого наверняка я не мог.
На секунду я зажмурился, сдерживая рвотный позыв, а потом осмотрел комнату внимательнее.
Вокруг тела виднелся аккуратно очерченный золотой краской круг, по которому горели расставленные с одинаковыми интервалами пять белых свечей. Между свечами дымились пять курильниц с благовониями, и – поверьте мне на слово – запах горящего сандалового дерева не перебивал вони разлагающегося тела. По сравнению с ароматом смрад казался лишь омерзительнее.
Я стоял, глядя на Лафортье сверху вниз. Он был лыс, чуть выше среднего роста и неестественно худ. Правда, сейчас он худым не казался. Труп начал распухать. Рубаха на груди и животе натянулась, едва не обрывая пуговицы. Спина выгнулась, ногти на руках глубоко впились в ладони, зубы оскалились в чудовищной гримасе.
– Он умирал в муках, – послышался все тот же хрипловатый голос, и Индеец Джо, которого на самом деле звали Слушающий Ветер, вытирая руки полотенцем, вышел ко мне из ванной.
В его длинных седых волосах еще виднелось несколько черных прядей. Кожа имела характерный для коренных обитателей Америки бронзовый оттенок; темные глаза поблескивали из-под седых бровей. Он был одет в линялые синие джинсы, кожаные мокасины и старую черную футболку с логотипом «Аэросмита». На поясе красовалась сумка из сморщившейся от времени кожи; такая же, но поменьше, висела на перекинутой через шею веревке.
– Привет, Гарри Дрезден.
Я почтительно склонил голову. Индеец Джо славился в первую очередь как самый опытный целитель и знахарь Белого Совета – а возможно, и всей планеты. Он обладал несколькими докторскими степенями в области медицины, что не мешало ему раз в десять-двадцать лет проходить новый университетский курс: Индеец Джо старался не отставать от прогресса.
– Он погиб, защищаясь, – согласился я, мотнув головой в сторону Лафортье.
С минуту Индеец Джо, печально нахмурившись, смотрел на тело, потом снова повернулся ко мне.
– Лично я предпочел бы умереть во сне, – заметил он. – А ты?
– Мне бы хотелось, чтобы на меня наступил слон – в тот момент, когда я занимался бы любовью с хорошенькими тройняшками, – отозвался я.
Он ответил на это улыбкой, на мгновение согнавшей с лица вековую усталость.
– Знавал я парней, которые надеялись жить вечно. – Он перевел взгляд на погибшего, и улыбка померкла, словно ее и не было. – Может, такое когда-нибудь и станет возможно. А может, и нет. Смерть – естественная часть жизни.
Я не нашелся что возразить.
– Что это вы такое готовите?
– Его смерть оставила отметину, – ответил старый чародей. – Мы стараемся собрать физические следы в цельный образ.
Я удивленно выгнул бровь.
– Неужели… такое возможно?
– В обычной обстановке – нет, – признал Индеец Джо. – Но это помещение со всех сторон огорожено оберегами. Нам известно какими именно, следовательно, мы знаем, как они должны выглядеть в нормальном состоянии. А значит, по следам воздействия на обереги посторонней энергии мы можем вычислить, что это была за энергия и с какой стороны пришла. Это одна из причин, по которым мы не сдвигали тело с места.
Некоторое время я обдумывал услышанное и в конце концов решил, что описываемое Индейцем Джо, в принципе, возможно, но лишь отчасти. Это было бы что-то вроде попытки воссоздать образ, освещенный короткой вспышкой света, проследив отражения вспышки от стен. И даже так необходимые для этого концентрация и умственная энергия потрясали воображение.
– Я-то думал, дело открыли и закрыли, – пробормотал я.
– Улики неопровержимы, – кивнул Индеец Джо.
– Тогда какого черта вы тратите время на эти… штуки?
Индеец Джо посмотрел на меня в упор и ничего не ответил.
– Мерлин, – произнес я. – Он не верит, что это совершил Морган.
– Совершил он это или нет, – сказал Индеец Джо, – Морган был правой рукой Мерлина. Если его будут судить и признают виновным, это нанесет сильный удар по авторитету Мерлина.
Я тряхнул головой:
– Как я люблю эту политику…
– Не будь младенцем, – негромко произнес Индеец Джо. – Нынешнее равновесие сил – во многом заслуга Мерлина. Его смещение с поста председателя Совета посеет в сверхъестественном мире хаос и смуту.
Я подумал еще немного.
– Вы полагаете, – спросил я, – он попробует смухлевать?
Секунду-другую Индеец Джо молчал, потом медленно, но решительно покачал головой.
– Я ему не позволю.
– Почему?
– Потому что смерть Лафортье все изменила.
– Каким образом?
Индеец Джо кивнул в сторону кабинета.
– Из всех членов Совета, – сказал он, – Лафортье обладал самыми обширным связями в третьем мире. В состав Совета входят многие чародеи родом из Азии, Африки, Латинской Америки, преимущественно из маленьких, нищих государств. Они считают, что Белый Совет безразличен к их проблемам, игнорирует их мнение. Лафортье был их союзником, единственным членом Совета Старейшин, который – на их взгляд – относился к ним со вниманием.
Я скрестил руки на груди:
– И тот, кто считается правой рукой Мерлина, убил его.
– Виновен Морган или нет, они считают, что это совершил он, – возможно, по приказу Мерлина, – вздохнул Индеец Джо. – И если его признают невиновным и освободят, события могут принять неприятный оборот. Очень неприятный.
Мой желудок снова свело болезненной судорогой.
– Гражданская война.
Индеец Джо со вздохом кивнул.
С ума сойти.
– На чьей стороне вы? – спросил я.
– Я рад бы ответить, что я на стороне правды, – честно сказал он. – Но не могу. Потерю Моргана Совет переживет, хотя и ценой некоторого хаоса, пока страсти не улягутся. – Он пока