Я остановился так резко, что Анастасия едва не врезалась в меня сзади. Зашипев от боли, она с трудом удержала равновесие, потом заглянула поверх моего плеча и тоже затаила дыхание.
– Ох мамочки.
На дороге стояли почти две тонны лучших британских стали и хрома. Негромко урчащий мотор напоминал по звуку швейную машинку. Белый «ройс» старой модели, казалось, попал сюда из старого приключенческого фильма и находился в идеальном состоянии. Отполированные боковины без единого пятнышка сияли в закатном солнце, а блеск хромированного радиатора просто слепил глаза.
Я подошел и заглянул внутрь машины. Пассажирский диван в задней части салона был больше всей моей долбаной квартиры. Или, по крайней мере, так это выглядело. В интерьере преобладали серебристо-серые тона, белая кожа и светлое дерево, отполированное почти до свечения и отделанное серебром. Ковер на полу «ройса» толщиной и ухоженностью не уступал хорошему газону.
– Ух ты, – тихо пробормотал я.
– Произведение искусства, черт подери, – выдохнула остановившаяся рядом со мной Анастасия.
– Ух ты, – повторил я.
– Ты только на отделку посмотри.
Я кивнул:
– Ух ты.
Анастасия как-то странно покосилась на меня.
– И сзади салон достаточно просторен.
Я заморгал и поглядел на нее.
Она смотрела на меня с самым невинным видом.
– Я всего-то хочу сказать, что у тебя в квартире сейчас тесновато.
– Анастасия… – пробормотал я и почувствовал, что лицо у меня начинает гореть.
На щеках у нее снова обозначились ямочки. Разумеется, она просто меня поддразнивала. При ее состоянии требовалось как минимум несколько дней, прежде чем она смогла бы снова заниматься чем-то подобным.
– Что это за модель? – спросила она.
– Э-э… – сказал я. – Ну, это «роллс-ройс». Модель… думаю, довоенная еще.
– «Роллс-Ройс Сильвер Рейт», разумеется, – послышался голос Лары у меня за спиной. – А какой еще модели он может быть в этом доме?
Я оглянулся и увидел Лару Рейт, стоявшую в тени крыльца у двери.
– Потребности у вас, несомненно, специфические, – продолжала она. – Поэтому я и предоставила вам соответствующий продукт. Старой работы. Тридцать девятого года. – Она скрестила руки на груди – весьма самодовольно, на мой взгляд. – Верните его с полным баком.
Я слегка наклонил к ней голову так, чтобы это не слишком смахивало на согласие, и отворил дверцу со стороны пассажирского кресла.
– Агенту по прокату, – пробормотал я под нос, – стоило бы сначала справиться о состоянии моего банковского счета. Сколько жрет этот зверь, пару галлонов на милю?
Анастасия скользнула в салон, негромко охнув от боли. Я поморщился и вытянул руки на случай, если она вдруг потеряет сознание и упадет, но ей удалось сесть, не потревожив ключицу еще раз. Я захлопнул дверцу и краем глаза увидел, как Лара вдруг подалась вперед.
На мгновение она пристально посмотрела на Анастасию – а потом на меня.
Ларины глаза разом посветлели на несколько оттенков, полные губы раздвинулись – она вдруг поняла. На лице ее заиграла очень, очень легкая улыбка. Она не спускала с меня глаз.
Я довольно поспешно отвернулся, забрался в «ройс» и тронул его с места. И не оглядывался до тех пор, пока поместье вампиров не осталось в пяти милях позади.
Анастасия не дергала меня до тех пор, пока мы не оказались в ближних пригородах, и только тогда повернулась ко мне:
– Гарри?
– М-м-м? – откликнулся я.
С точки зрения вождения «ройс» мало отличался от танка. Инерция его находилась в прямой зависимости от массы, усилители руля и тормозов отсутствовали как класс. Эта машина требовала уважения к законам физики, а еще надо было просчитывать все свои действия на несколько шагов вперед.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – поинтересовалась она.
– Черт, – пробормотал я.
Она смотрела на меня глазами, которые показались мне в несколько раз старше ее лица.
– Ты надеялся, я не услышу то, что говорила Жюстина.
– Угу.
– Но я слышала.
Минуту или две я вел машину молча.
– Ты уверена? – спросил я наконец.
Она тоже подумала, прежде чем ответить.
– А ты уверен, – произнесла она уже мягче, – что ничего не хочешь мне сказать?
– Капитану Люччо – ничего, – буркнул я. Это вышло жестче, чем мне хотелось бы.
Она протянула левую руку и положила на мою правую, которой я держался за рычаг переключения передач.
– А Анастасии? – спросила она.
Я невольно стиснул зубы. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
– У тебя есть родные?
– Да, – кивнула она. – Формально есть.
– Формально?
– Те мужчины и женщины, с которыми я росла, которых знала? Они уже несколько поколений как умерли. Их потомки и сейчас живут по всей Италии, в Греции, даже в Алжире несколько человек – но не думаю, чтобы они горели желанием приглашать свою прапрапрапрапрапрапрабабку в гости на Рождество. Они мне чужие.
Я нахмурился, обдумывая это, потом посмотрел на нее.
– Чужие.
Она кивнула:
– Большинство людей, Гарри, не готовы смириться с тем фактом, что люди могут жить так долго, как мы. Есть отдельные семьи – Марта Либерти, например, живет вместе с одной из своих прапра-не-знаю-сколько-раз-правнучек и ее детьми. Но гораздо чаще попытки чародеев поддерживать близкие отношения с родней плохо кончаются. – Она склонила голову, вероятно проверяя, хорошо ли держится перевязь. – Раз в пять или шесть лет я навещаю своих – смотрю издалека так, чтобы они не заметили. Проверяю, не появился ли на свет кто-нибудь, обладающий нашими способностями.
– Но когда-то у тебя была настоящая семья.
Она вздохнула и отвернулась к окну.
– Ну да. Только очень давно.
– Я помню отца. Немного. А так рос сиротой.
Она поморщилась:
– Dio, Гарри! – Ее пальцы сжали мне локоть. – У тебя что, вообще никого не было?
– И если я нашел кого-то, – продолжал я, чувствуя, как перехватывает горло, – я пойду на все, чтобы защитить его. На все.
Анастасия снова взглянула в окно и вдруг зашипела – похоже, от злости.
– Маргарет. Чертова эгоистичная сучка.
Я удивленно посмотрел на нее. Это едва не стоило нам жизни, потому что обгонявшая машина подрезала нас, и я еле успел затормозить.
– Ты… ты была знакома с моей матерью?
– Все Стражи знали ее, – негромко ответила Анастасия.
– Она что, тоже работала Стражем?
Анастасия, помедлив, покачала головой.
– Она считалась угрозой законам магии.
– Что это значит?
– Это значит, что она сознательно балансировала на грани нарушения законов – так близко, как только могла. При каждом удобном случае. Всего через год после того, как ее приняли в Совет, она развернула агитацию за внесение изменений в законы.
На некоторое время я сосредоточился на дороге. До сих пор никто из Совета не говорил мне столько о той загадочной женщине, что подарила мне жизнь. Руки как-то разом вспотели, сердце колотилось быстрее, чем полагалось бы.
– Каких изменений?
– Ее бесило то, что в законах нет ни слова о добре и зле. Она возмущалась тем, как чародеи используют свои способности, чтобы выманивать у людей деньги, унижать смертных и манипулировать ими. И больше всего тем, что, пока законы соблюдаются, Совет палец о палец не ударит, чтобы помешать таким чародеям или запретить другим следовать их примеру. Она хотела дополнить законы понятием справедливости, одновременно ограничив отдельные сферы применения магии.
Я нахмурился:
– Надо же, монстр какой.
Она медленно выдохнула:
– Только представь себе, что получилось бы, если бы она добилась своего.
– Я не подвергался бы на протяжении долгих лет незаслуженным преследованиям Стражей?
Губы ее сжались в жесткую линию.
– Стоило бы такому понятию, как «справедливость», найти отображение в своде наших законов, как Совет неминуемо оказался бы втянутым в события, происходящие во внешнем мире.
– Ужас какой, – хмыкнул я. – Горстка чародеев, пытающихся творить в мире добро… что может быть страшнее?
– Смотря какое добро, Гарри, – вполголоса заметила Анастасия. – Нет таких, кто считал бы себя законченным мерзавцем, а свои действия – преступными. Многие из самых жестоких тиранов в истории руководствовались благими намерениями или предпринимали действия, которые сами считали «жесткими, но оправданными» во имя блага своего народа. Каждый из нас сам себе представляется героем.
– Угу. Трудно, например, определить, кто был доброй, а кто злой стороной во Второй мировой.
Она закатила глаза:
– Ты, Гарри, учился по истории, написанной победителями. Я-то сама пережила это, так что могу сказать тебе: в те дни все было далеко не так однозначно. Да, говорят о зверствах в нацистской Германии. Однако на каждый реальный случай приходится пять или шесть выдуманных. И как, скажи, распознать, где правда, где пропаганда, а где голый вымысел и мифы, созданные населением тех стран, на кого напала Германия?
– Но может, задача стала бы проще, найдись там два или три чародея, чтобы помочь? – предположил я.
Она искоса посмотрела на меня:
– Тогда, следуя твоей логике, Совету стоило бы уничтожить и Соединенные Штаты.
– Чего?
– У твоего правительства тоже руки в невинной крови, – невозмутимо пояснила она. – Если ты, конечно, не считаешь индейцев, у которых отняли эти земли, злодеями, заслужившими такое обхождение.
Я нахмурился:
– Что-то мы далеко ушли от обсуждения моей матери.
– Да. И нет. То, что она предлагала, неминуемо вовлекло бы Совет в конфликты смертных. И следовательно, в политику смертных. Признайся честно: если бы Совет прямо сейчас объявил войну Америке за ее былые преступления и нынешний идиотизм, ты бы подчинился приказу атаковать?
– Черт возьми, нет, конечно, – возмутился я. – Штаты, разумеется, далеки от идеала, но все же лучше того, чем довольствуется большинство людей. И здесь у меня гнездо как-никак.