Глава 43
Я все еще пытался разобрать по полочкам все, что пораскидал у меня в голове недавний взрыв, когда из темноты вымахнул волк с темной шерстью и с силой разогнавшегося броневика врезался Мэдлин Рейт в грудь. Я услышал, как треснули от удара ее кости, и она отлетела в сторону, освободив меня.
Уилл не стал задерживаться. Он уже сбил ее с ног, и у него хватало ума не связываться в открытом бою с вампиром, пусть члены Белой Коллегии и слабее остальных сородичей в физическом отношении. Он приземлился и тут же снова исчез в темноте.
От неожиданности Мэдлин издала злобный вопль, ее пистолет грянул несколько раз, но я бы не назвал это прицельной стрельбой. Она стояла на коленях, паля из старого доброго «дезерт-игла» одной изящной девичьей рукой и держа в другой остатки разбитой бутылки из-под текилы, когда из темноты бесшумно вынырнула рыжевато-бурая волчица и полоснула ее клыками по руке, в которой та держала пистолет. Атака была проведена с почти хирургической точностью. Пистолет вывалился у Мэдлин из пальцев, она попыталась замахнуться на Джорджию битой бутылкой, но та стремилась к открытому поединку не больше, чем Уилл несколько секунд назад, и когда Мэдлин удалось повернуться в ее сторону, Джорджия уже отпрянула – а Уилл незаметно для вампира заходил для новой атаки.
Блеснули клыки. Брызнула бледная вампирская кровь. Двое волков налетали и отскакивали в безупречном ритме, не давая Мэдлин шанса достать одного из них. Когда до той наконец дошло, как они ее обрабатывают, она сделала попытку резко развернуться в тот момент, когда Джорджия начинала выход из атаки, чтобы перехватить Уилла, однако Уилл с Джорджией обучались своему ремеслу у настоящего волка, да и восемь лет боевой подготовки, на протяжении которых они защищали несколько кварталов вокруг университета от хищников – как сверхъестественных, так и смертных, – не прошли даром. Они распознали контратаку в зародыше, и Джорджия резко развернулась и еще раз полоснула вампира со спины.
Мэдлин завопила от злости и досады. Она была в бешенстве – и явно слабела. Вампиры Белой Коллегии – создания из плоти и крови. Они истекают кровью. Лиши их достаточной части крови, и они умрут.
Я с усилием заставил свой котелок варить хоть немного, одолев последствия опьяняющего поцелуя Мэдлин и шока от взрыва. Я сообразил наконец, что весь исцарапан, но серьезных травм избежал, а еще – что Вязальщик находится в какой-то паре десятков футов от меня.
– Уилл, Джорджия! – крикнул я. – Ружье!
Волки метнулись в сторону и скрылись в лесу, не потревожив ни одного листочка – за полсекунды до того, как с другой стороны из зарослей вынырнул Вязальщик с полуавтоматическим дробовиком наготове. Наемник тоже щеголял в гидрокостюме, поверх которого нацепил бронежилет со всяческой амуницией в карманах; на ногах – солдатские ботинки.
Вязальщик нацелил дробовик на то место, куда скрылись Уилл с Джорджией, и принялся палить в лес – более или менее наугад.
Принято считать, что картечь разлетается из дробовика под каким-то неправдоподобным углом, так что если вы нацелите его на дверь гаража и нажмете на спуск, сквозь образовавшееся отверстие можно будет проехать на машине. Это не так, хотя разлет дроби или картечи у дробовика с коротким стволом, конечно, шире. Заряд, выпущенный из дробовика с длинным стволом, как у Вязальщика, на расстоянии в сто или сто пятьдесят ярдов дает разлет не больше моей растопыренной пятерни. Поэтому, скорее всего, он не зацепил никого – и с учетом своего опыта он, возможно, это понимал. Своей пальбой он просто отпугивал волков подальше.
В горячке боя трудно считать выстрелы, но я точно знал, что он стрелял восемь раз. Я знал, что на земле рядом с ним лежат восемь стреляных гильз из меди и пластика – это подсказывал мне Духоприют. Вязальщик стоял, заслоняя собой Мэдлин, и как раз полез в карман, предположительно, чтобы перезарядить ружье.
Я не дал ему такой возможности. Достав из кармана плаща свой револьвер сорок четвертого калибра, я сел и попытался унять дрожь. Потом прицелился ему в ногу и нажал на спуск.
Грянул выстрел, и левая нога Вязальщика вылетела из-под него, словно по ней с размаху врезали двадцатифунтовой кувалдой. Он издал вопль – скорее от неожиданности, чем от боли, – и кулем повалился на землю. Наступила недолгая, но неожиданно полная тишина. Признаюсь, мне было почти жаль бедолагу. У него выдалась пара нелегких дней. Я услышал, как он со свистом втянул в себя воздух и стиснул зубы, чтобы не взвыть от боли.
Мэдлин резко развернулась ко мне; роскошные волосы слиплись на дожде мокрыми прядями, глаза сияли свирепым белым светом – это сидевший в ней голодный демон пожирал все больше ее сил, овладевая ею. Черный гидрокостюм порвался в нескольких местах, и на неестественно бледной для человека коже блестела неестественно бледная для человека кровь. Ее движения утратили прежнюю легкость, но она все же кралась ко мне, хищно пригнувшись, целеустремленно и уверенно.
Башка все еще гудела как котел, и я сомневался, что смогу прикрыться заклятием – у меня просто не хватило бы времени. Зато пистолет я держал наготове – было бы глупо не воспользоваться им.
Я прицелился туда, где, по моим расчетам, у нее находилось сердце, выстрелил и попал в живот, что с учетом обстоятельств было не таким уж и позорным промахом. Мэдлин охнула и припала на колено. А потом подняла на меня пустые, горевшие безумным белым светом глаза, встала и сделала еще шаг.
Я выстрелил еще раз и промазал, потом еще раз. В отчаянии я схватил револьвер обеими руками и стиснул зубы, отчетливо понимая, что пуль у меня осталось всего две. Следующий выстрел вырвал из ее бицепса кусок размером с теннисный мяч, заставив вампиршу с воплем еще раз припасть на колено.
Прежде чем она двинулась дальше, я прицелился и выпустил последнюю пулю.
Она попала ей в солнечное сплетение – точно между подхваченными гидрокостюмом грудями. Мэдлин дернулась и потрясенно охнула. Потом покачнулась, и на мгновение мне показалось, что она сейчас упадет.
Но она не упала.
Пустые белые глаза вампира снова уставились на меня, губы раздвинулись в безумной ухмылке. Она наклонилась и подобрала свой оброненный пистолет – правда, ей пришлось это сделать левой рукой. Правая, вся в крови, болталась безвольной тряпкой.
Поскольку выбор оружия у меня изрядно сократился, я швырнул револьвер ей в лицо. Она без труда отбила его своим «дезерт-иглом».
– Ты, чародей, – произнесла Мэдлин глухим, изрядно севшим голосом, – особо вредная разновидность герпеса. Ты неуместен, неудобен, пусть и не представляешь собой реальной угрозы, и ты от меня не уйдешь.
– Сука, – остроумно отозвался я.
Я все еще не мог собраться с мыслями. Все ведь относительно, правда?
– Не убивайте его, – прохрипел Вязальщик.
Мэдлин смерила его взглядом, от которого замерзла бы водка.
– Что?
Вязальщик сидел на земле. Дробовик отлетел в сторону, так что дотянуться до него он не мог. Должно быть, он сам отшвырнул оружие, потому что, падая, все еще держал его в руках. Сообразительный тип: до него явно дошло, насколько плохо для него оборачивается эта потасовка – он фактически обездвижен и вряд ли сможет бежать, – так что сделал все от него зависящее, чтобы не производить впечатления вооруженного и очень опасного.
– Смертное проклятие, – пояснил он, тяжело дыша. – Он может им сровнять остров с озером.
Я набрал в грудь воздуха, задрал подбородок и постарался не дать глазам расфокусироваться.
– Бум! – с серьезным видом произнес я.
Вид у Мэдлин был так себе. Должно быть, одна из пуль разворотила артерию. Трудно сказать: разглядеть точнее мешала темнота.
– Возможно, ты и прав, Вязальщик. Стреляй он поточнее, полагаю, мне действительно могло бы что-нибудь грозить. Тем не менее я испытываю некоторые неудобства. – Глаза ее чуть расширились, язык змеиным движением облизал губы. – И мне нужно покормиться, чтобы привести себя в порядок. – Она опустила пистолет, словно он вдруг сделался слишком тяжелым. – Да ты не бойся, Вязальщик. Когда он начнет кричать, повторяя мое имя, это будет никакое не проклятие. А если и попытается… – Она поежилась. – Бьюсь об заклад, на вкус он просто неописуемый.
Она подошла ближе – сплошная бледная кожа и израненная плоть, – и мое тело вдруг словно обезумело от вожделения. Дурацкое тело. Правда, в этот момент его желания весили больше обычного, потому что рассудок все еще отходил от последствий взрыва.
Я замахнулся кулаком, целя Мэдлин в лицо. Она без труда перехватила мою руку и поцеловала в запястье. Сладкая серебряная молния, пронзив руку, пробежала по позвоночнику. Все, что еще оставалось от моих мозгов, исчезло к чертовой матери, и следующее, что я осознал, – это что она прижималась своей грудью к моей, своими губами к моим, медленно, чувственно сокрушала меня.
И тут из леса вывалился обгоревший труп.
Никакими другими словами я это описать не могу. Половина тела была чернее гамбургера, свалившегося сквозь решетку на угли. Оставшаяся покраснела, побагровела и опухла, сплошь покрывшись ссадинами, кровавыми пузырями – только кое-где виднелись редкие полоски бледной, почти белой кожи. На черепе моталось несколько клочков темных волос. Пожалуй, я мог утверждать, что формально, чисто формально труп раньше принадлежал женщине, хотя с учетом всех ожогов и травм это мало чего меняло. От горелой плоти слегка пахло текилой.
Единственной его частью, которую я узнал сразу, были холодные серебряные глаза.
Глаза Лары Рейт посветлели от безумной ярости и чудовищного Голода. Обожженной, искалеченной левой рукой она схватила Мэдлин за горло и с ужасной силой сдавила.
Мэдлин еще успела вскрикнуть, когда ее голова резко дернулась назад, – а потом она уже не могла издать ни звука. Обожженный, почерневший труп, который являлся Ларой Рейт, уперся обгоревшим бедром в спину Мэдлин, аккурат между лопатками, используя ее же позвоночник в качестве точки опоры.