Она сидела в кресле у камина, поглаживая Мистера по спине. Молли – одна из немногих, кому мой кот даровал право дотронуться до него. Сегодня она тоже вырядилась в коричневый балахон ученицы, и хотя волосы у нее остались ярко-синего цвета, она хотя бы причесала их более или менее пристойно. Макияжем она вообще в последнее время не злоупотребляла, но сегодня обошлась и вовсе без него. В общем, вполне разумно заключила, что чем меньше станет привлекать к себе внимания Совета, тем лучше для нее.
– Угу. Такси еще не пришло?
Она покачала головой и встала, столкнув Мистера на пол. Котище не стал устраивать скандала, несмотря на бесцеремонное поведение Молли.
– Пошли, Мыш, – сказала она. – Надо тебе прогуляться до отъезда.
Пес с готовностью последовал за ней на улицу.
Я снял трубку и позвонил Томасу домой. Там никто не ответил.
Я набрал номер Лары, и трубку после первого же гудка сняла Жюстина.
– Резиденция мисс Рейт.
– Это Гарри Дрезден, – сказал я.
– Добрый день, мистер Дрезден, – ответила Жюстина официальным, деловым тоном. Она явно находилась в помещении не одна. – Чем могу быть вам полезной?
Теперь, когда шумиха вокруг розыска улеглась, мой телефон, возможно, больше не прослушивали. Но только «возможно». Я постарался говорить тем же деловым тоном.
– Я звоню справиться о состоянии Томаса.
– Он здесь, – ответила Жюстина. – В настоящий момент он отдыхает с удобствами.
Я видел, в каком кошмарном состоянии находился Томас. Если он отдыхает в комфортных условиях, так только потому, что смог как следует насытиться.
По всей вероятности, мой брат кого-то убил.
– Надеюсь, он скоро поправится, – сказал я.
– Ухаживающий за ним персонал… – должно быть, она имела в виду себя, – …беспокоят сложности, связанные с его первоначальным состоянием.
На мгновение я замолчал.
– Все настолько плохо?
Деловой голос изменился, сделавшись неподдельно тревожным.
– Ему дали транквилизаторы. У нас не было выхода.
Я с такой силой сдавил трубку, что она едва не треснула.
Я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал.
– Если это возможно, я бы хотел навестить его.
Жюстина взяла себя в руки, снова превратившись в бесстрастного секретаря.
– Я посоветуюсь с мисс Рейт. Боюсь, в ближайшие дни это вряд ли получится.
– Понятно. Будьте так добры, известите меня, когда это будет возможно, ладно?
– Разумеется.
– Мой номер…
– У нас имеется эта информация, мистер Дрезден. Я свяжусь с вами в ближайшее время.
Я поблагодарил ее и повесил трубку. Я сидел, низко опустив голову, и трясся от гнева. Если эта тварь причинила моему брату столько вреда, сколько выходило по тому, что я услышал, я собирался отыскать нааглоши и растерзать его на мелкие клочки, даже если бы для этого потребовалось взорвать все до единой пещеры Нью-Мексико.
В дверях показалась Молли.
– Гарри? Такси ждет.
– Ладно, – вздохнул я. – Пошли испортим кое-кому день.
Я старался не думать слишком много о том, что Уайл И. Койот, Супергений, почти в каждой серии получает изрядную трепку от своих врагов и заканчивает день обычно падением с двухмильного утеса.
Ладно, Гарри, подумал я, тебе всего-то достаточно не повторять ошибок Уайла И. Ведь если он продолжит идти по воздуху, сорвавшись с утеса, вместо того чтобы смотреть вниз, все будет отлично.
Суд состоялся в Эдинбурге.
Собственно, другого варианта не рассматривалось. С учетом сложной ситуации в Совете Старейшин, а также неожиданной интенсивности атак на берегу Духоприюта, место выбрали самое безопасное из всех возможных. Обычные дела рассматриваются в закрытом порядке, но это получилось слишком громким, так что на суде собирались присутствовать больше пятисот чародеев – почти половина Совета. Большинство их составляли сторонники Лафортье, которым очень не терпелось увидеть, как Свершится Правосудие, что, согласитесь, куда приятнее, чем свершать Кровавое Возмездие.
Мы с Молли и Мышом воспользовались той же тропой, которой я воспользовался три дня назад. На этот раз у входа дежурил удвоенный наряд Стражей под командой рослого скандинава – все из старой гвардии. Все до единого наблюдали за моим приближением с изрядной враждебностью, которую не особенно пытались скрыть. Я не обращал на это внимания. Я к такому привык.
Мы вошли в комплекс, миновали еще несколько постов – всех с удвоенными нарядами, разумеется, – и оказались у Дискуссионной. Возможно, это тоже говорит кое-что о складе ума у чародеев – то, что помещение, которое в других местах назвали бы «залом собраний», назвали «дискуссионной комнатой». На деле она представляла собой настоящий зал собраний, в котором каменные ряды окружали амфитеатром небольшую каменную сцену, напоминая античный театр. Однако, не доходя нескольких десятков ярдов до зала, я свернул в сторону, в боковой коридор.
Мне стоило некоторого труда убедить дежурных Стражей пропустить меня, Мыша и Молли в зал отдохновения, пока один из них наведался в покои Эбинизера спросить, согласен ли тот меня принять. Молли еще никогда не приходилось видеть таких просторных помещений, и она с любопытством крутила головой во все стороны.
– Потрясающее место, – призналась она. – Как вы думаете, это еда только для крупных шишек, или они не будут возражать, если я поем немного?
– Старейшина Мэй весит ненамного больше птички, – ответил я. – Лафортье мертв, и замену ему еще не выбрали. Я полагаю, здесь хватит на всех с избытком.
Она нахмурилась:
– А если это предназначается только для них?
Я пожал плечами:
– Ты голодна. Вот еда. Что тут думать?
– Я думаю, что не хочу злить их. В смысле, злить еще больше.
В некоторых вопросах у девчонки куда больше здравомыслия, чем у меня.
Эбинизер прислал Стража с требованием немедленно провести меня к нему, а также накормить Молли у буфетного стола. Я честно пытался скрыть улыбку. Эбинизер придерживается точки зрения, согласно которой все ученики всегда голодны. Ума не приложу, кто произвел на него такое впечатление.
Я осмотрелся у него в приемной, стены которой были сплошь уставлены забитыми до отказа книжными стеллажами. Эбинизер – читатель эклектичный. Кинг, Хайнлайн и Клэнси соседствуют у него на полках с Хокингом и Ницше. Многочисленные редакции великих религиозных книг бесцеремонно смешаны с творениями Юлия Цезаря и Д. Г. Лоуренса. Сотни книг написаны от руки и переплетены вручную, в том числе иллюстрированные гримуары; ради возможности заполучить некоторые из них любой даже самый почтенный музей с готовностью решился бы на кражу. Книги стояли на полках вертикально, лежали горизонтально, и хотя большая часть корешков оставалась на виду, я не сомневался, что требуется фантастическое терпение, чтобы найти нужную, – если, конечно, не помнить, куда поставил ее в прошлый раз.
Порядок сохранялся только на одной полке.
На ней выстроился ряд простых, переплетенных в кожу тетрадей, примерно одного образца, хотя кожа использовалась разная, да и выцвела в разной степени: сильнее у тех, что стояли слева, слабее – у правых. Пара самых левых тетрадей, казалось, вот-вот рассыплется в прах. Самая правая тетрадь производила впечатление совсем новой и лежала, раскрытая и заложенная авторучкой, на полке.
Я заглянул на последнюю заполненную страницу. На ней ровным, уверенным почерком Эбинизера было написано:
…представляется несомненным, что он понятия не имел об истинном предназначении острова. Порой я не могу отделаться от мысли, что такая штука, как судьба, действительно существует – или, во всяком случае, какая-то высшая сила, которая оборачивает события в нашу пользу, несмотря на все, что мы по нашему невежеству пытаемся испортить. Мерлин требует, чтобы мы немедленно взяли мальчишку под наблюдение. Я думаю, что он просто дурак.
Рашид считает, что предостерегать его насчет острова бессмысленно. Он отлично разбирается в людях, но я не уверен, что в этом случае он прав. У парня на плечах неплохая голова. Из всех известных мне чародеев он входит в число трех или четырех, на которых я согласен видеть эту конкретную мантию. Я доверяю его суждениям.
Впрочем, я доверял и Мэгги.
За спиной послышался голос Эбинизера, и я поднял голову.
– Хосс, – произнес он. – Как твоя голова?
– Полна вопросов, – ответил я, закрыл тетрадь и протянул ему ручку.
Мой старый наставник улыбнулся одними глазами, принимая у меня ручку: он хотел, чтобы я прочитал написанное им.
– Мой дневник, – кивнул он. – Точнее, три последних мои. Предыдущие остались от моего мастера.
– Мастера?
– В этом слове нет ничего плохого, Хосс. Оно означает учителя, наставника, защитника, профессионала, эксперта – хотя и негативный смысл тоже имеется. Просто по природе своей люди помнят плохое и забывают хорошее – думаю, так. – Он похлопал по корешкам трех тетрадей, предшествующих его собственным. – Записи моего мастера. – Он похлопал по четырем следующим. – Записи его мастера… и так далее, вплоть до этих. – Он очень осторожно прикоснулся к первым двум тетрадкам. – Их и читать-то уже почти невозможно, даже если в языке разобраться.
– Кто заполнял эти две?
– Мерлин, – просто ответил Эбинизер. Он протянул руку и поставил на место свой дневник. – Придет день, Хосс, и мне, пожалуй, придется просить тебя позаботиться о них.
Я перевел взгляд со старика на тетради. Дневники, полные мыслей чародеев-наставников за тысячу с лишним лет? Господи Боже и святые угодники…
Вот это будет настоящее чтение.
– Возможно, – продолжал Эбинизер, – у тебя самого как-нибудь появится мысль-другая, которые тебе захочется записать.
– Вы, сэр, всегда оптимист.
Он коротко улыбнулся:
– Ладно. Что привело тебя сюда перед началом процесса?
Я протянул ему конверт, который дал мне Винс. Маккой нахмурился и начал перебирать фотографии. Он хмурился все сильнее, пока не добрался до самого последнего снимка.