– Ага, а я разве не упоминал об этом? – невинным тоном поинтересовался я, направляясь к двери. – Приехал сегодня ночью.
Она недобро сощурила глаза:
– Мы поговорим.
– Маленькая, – пророкотал Саня на ухо Майклу, сжав для наглядности кулак. – Но свирепая.
Глава 28
Люди считают, что в центре большого города – скажем, Чикаго – не может случиться ничего такого, что не привлекло бы внимания множества свидетелей. Мало кто понимает, что это не так, чему есть две причины. Первая из причин состоит в том, что свидетели из подавляющего большинства людей, скажем прямо, неважные.
Возьмем, к примеру, что-нибудь совершенно обыденное, вроде незначительного транспортного происшествия на оживленном перекрестке. Бип-бип, бумц, сопровождаемые криками и размахиванием руками. Так вот, выстройте всех находившихся на этом перекрестке и спросите у каждого по очереди, что случилось. Каждый расскажет вам слегка отличную от остальных историю. Некоторые видели все от начала до конца. Некоторые увидят только последствия. Некоторые видели только одну из машин. Некоторые с полной уверенностью поведают вам, что с самого начала до самого конца видели обе машины – включая такие детали, как выражение лиц обоих водителей и изменение скорости каждой из машин, несмотря на то что для этого свидетелю пришлось бы находиться одновременно в двух местах, левитировать и обладать телепатическими способностями.
Большая часть людей честны. Но не точны. Искренняя неточность вовсе не то же самое, что ложь, но когда дело касается свидетельских показаний, разница между ними невелика. Относительно небольшая часть людей ограничится рассказом о том, что они действительно видели, не заполняя пробелы и не корректируя свой рассказ в соответствии с предположениями, воспоминаниями или влиянием чужой точки зрения. Из этого относительного меньшинства еще меньше таких, кто – в силу природных способностей или в результате специальной подготовки – умеет замечать за ограниченный промежуток времени и хранить в памяти множество важных для следствия подробностей.
В общем, стоит событию отойти в историю, как оно становится все менее ясным и все более туманным. Умение воссоздать из разноречивых свидетельских показаний более-менее достоверную картину ближе к искусству, чем к науке, и это при условиях, когда событие не затрагивает свидетелей лично, вовлекая в рассказ страсти и эмоции.
Стоит добавить в смесь эмоций, и легкая путаница превратится в абсолютный хаос. Возьмите то же дорожное происшествие, превратите его в столкновение тачки скинхедов с тачкой чернокожих громил на оживленном перекрестке в Саут-Сайде, и вы получите ситуацию, чреватую массовыми беспорядками. Что бы ни случилось, вам вряд ли удастся добиться от кого-либо точного описания произошедшего. Более того, вам придется очень постараться, чтобы вытянуть хоть из кого-то хоть какой-нибудь рассказ.
Человеческие эмоции способны многое превратить в кашу.
Вторая причина, по которой события в центре большого города могут пройти незамеченными, формулируется еще проще: стены. Стены перекрывают линию зрения.
Или нет, давайте-ка я сформулирую по-другому: стены меняют степень вовлеченности.
Человеческое восприятие ориентировано на зрение. Предметы не реальны для нас, пока мы их не увидим: увидеть – значит поверить. Это, кстати, одна из причин, по которым не выходят из моды иллюзионисты: они заставляют нас видеть то, чего на самом деле нет, и это завораживает.
Когда человек своими глазами видит, как происходит что-либо плохое, шанс на то, что он или она вмешается, гораздо выше, чем если бы это происходило вне поля зрения. В истории полно наглядных иллюстраций этому утверждению. Да, конечно, правительства союзников слышали сообщения о нацистских лагерях смерти, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что поднялось, когда передовые отряды увидели заключенных евреев, освободив лагеря. Медиамагнат Уильям Хёрст знал это раньше: обеспечьте мне картинки – и я обеспечу вам войну. И если верить некоторым источникам, он это сделал.
Проще говоря, пока вы не увидели какое-либо событие своими глазами, оно для вас не совсем реально. Вы можете слышать сообщения о трагедиях, но они не потрясут вас так сильно, как если бы вы сами стояли среди развалин.
Нигде не найти столько стен, сколько в большом городе, а стены не дают вам видеть предметы и события. Они помогают делать вещи менее реальными. Конечно, порой вы слышите доносящиеся ночью с улицы громкие или резкие звуки. Однако легко убедить себя в том, что это не выстрелы, что звонить в полицию нет необходимости, что не стоит даже беспокоиться. Возможно, это просто выхлоп неисправного глушителя. Точно, выхлоп. Или дети балуются с фейерверками. Из расположенной над вами квартиры могут доноситься плач или крики, но вы ведь не знаете наверняка, что пьяный сосед снова колотит свою жену скалкой. Право же, это не ваше дело, и они вообще привыкли скандалить, и потом, жуткий он тип. Да, к нему все время ездят разные типы, и вид у них не самый благонамеренный, но вы ведь сами никогда не заставали его за продажей наркотиков. Даже детям, которые к нему иногда захаживают. Гораздо проще и безопаснее запереть покрепче дверь, не поднимать шума и включить телевизор.
Весь мир – песок, а люди в нем – страусы.
Новички, только-только узнавшие о мире чародеев и оборотной стороне сверхъестественного, считают, что прикладывается максимум усилий, чтобы хранить это в тайне от всех. Вовсе нет. Это не требует почти никаких усилий – конечно, если кто из чародеев задумает пройтись по главной улице с оркестром, этого ему не дадут. Адские погремушки, да мне порой кажется чудом, что нас иногда замечают.
Именно поэтому я пребывал почти в полной уверенности, что наши переговоры с Архивом и динарианцами в океанарии Шедда пройдут незамеченными. Да, он расположен в самом центре города, в двух шагах от Музея естественной истории и в трех – от стадиона «Солджерс», однако с учетом погоды особого наплыва посетителей ожидать не приходилось, к тому же зимой в океанарии вообще мертвый сезон. Там могли оказаться несколько служителей, ухаживающих за питомцами, но я как-то мало сомневался, что Кинкейд изыщет способ убедить их на некоторое время убраться оттуда.
Мёрфи взяла напрокат машину, поскольку ее «сатурн» имел довольно поколоченный вид. Прошедший снегопад привел к росту аварийности, поэтому компактных машин у конторы не имелось совсем, и Мёрфи вернулась с серебристым «кадиллаком» размером с океанскую яхту, после чего я объявил погрузку. Хендрикс и Гард разместились на заднем сиденье. Гард добралась до машины самостоятельно, хотя двигалась осторожно. Рядом с Гард уселась Люччо со своим посохом и шпагой в ножнах, которую она уперла в пол салона между ног. Мой посох оказался на порядок длиннее, чем ее, так что его пришлось сунуть одним концом между передними креслами, да и так другой его конец упирался в заднее стекло рядом с головой Гард.
Снегоочистители продолжали трудиться на улицах, обеспечивая доступ к важнейшим городским объектам. Летний туристический аттракцион к последним, очевидно, не относился. Более того, Музей естественной истории вообще закрыли в связи с непогодой, а это значило, что ни одного действующего общественного здания в радиусе нескольких сотен ярдов от океанария не осталось.
Это могло создать для нас некоторые проблемы. Белый пикап Майкла не смог бы подъехать ближе незамеченным, а из этого следовало, что помощь со стороны Майкла и Сани, если она потребуется, прибудет на место на две или три минуты позже – если нам вообще удастся подать им сигнал. В случае открытой конфронтации они с таким же успехом могли бы находиться на другом конце света. С другой стороны, нехорошим парням тоже было бы труднее перебрасывать на место свои подкрепления.
Если, конечно, те будут перемещаться на машинах.
Стакан наполовину полон, Гарри. Стакан наполовину полон. Выгоды от драки нет никому – во всяком случае, пока. Что бы там ни задумал Никодимус, ему придется выдвинуть свои требования, прежде чем ему представится шанс вытрясти из нас то, что он хочет получить. И потом, с учетом того, на что способна Архив, – а этому я сам являлся свидетелем, – со стороны Никодимуса было бы сущим безумием затевать что-либо, пока она председательствует на переговорах. Она явно не спустит попыток оспорить ее полномочия.
Ближняя к океанарию улица оказалась очищенной от снега, но на стоянки это не распространялось; более того, въезды ни них перегораживались небольшими горными цепями сугробов.
– Похоже, дальше придется идти пешком, – негромко заметила Мёрфи.
– Поезжай по кругу, – посоветовал я. – Они держат здесь животных круглый год, И за ними надо ухаживать ежедневно, вне зависимости от погоды. Наверняка персонал протоптал где-нибудь тропинку.
– Возможно, они бросили экспонаты голодать на время бурана, – предположила Гард. – Мало найдется таких, которые отважатся прорываться сквозь снег ради зарплаты.
– Океанографией занимаются не ради денег, – возразил я. – И наверняка люди не станут работать с дельфинами и китами только ради зарплаты и казенной машины. – Я покачал головой. – Они любят их. Кто-то наверняка ходит туда каждый день. Если не дорогу, то тропу туда обязательно пробили.
– Вон, – ткнула пальцем Мёрфи.
И точно, кто-то прорыл узкий проход в снежной стене у тротуара, от которого к зданию тянулась узкая тропа. Мёрфи пришлось остановить машину на дороге, почти касаясь правыми дверцами сугроба. Несущаяся по улице машина запросто могла въехать «кадиллаку» в корму, но особого выбора у Мёрфи не имелось.
Мы все выбрались из машины через двери с водительской стороны. Несмотря на ранний час, уже начинало смеркаться. Мы с Люччо задержались, чтобы надеть серые плащи Стражей. Плащи у нас, конечно, выглядят круто и все такое, но на передвижение в машине они рассчитаны неважно. Люччо застегнула красиво отделанный кожаный пояс со шпагой в ножнах на левом бедре и кобурой с кольтом на правом.