меру и хорошенько потоптался на крыльце, стряхивая с почти онемевших от холода ног максимум снега.
В гостиной я обнаружил всех, ожидавших моего возвращения: Люччо, Майкла, Молли, Саню и Мёрфи. Все вопросительно смотрели на меня.
– Он согласился на наши условия. Через пару минут нам придется хорошенько пошевеливаться. Но прежде мне надо поговорить с вами, Майкл.
Майкл приподнял брови:
– О, конечно.
– С глазу на глаз, – тихо произнес я. – И захватите с собой меч.
Я повернулся и зашагал через весь дом в сторону задней двери, которая с трудом открывалась после того, как ее покорежил бебека. Я пересек двор и направился в мастерскую, не задерживаясь, чтобы оглянуться. Я и так знал: все обмениваются многозначительными взглядами за моей спиной.
Если Никодимус и держал людей в домике на дереве, они наверняка ушли. Впрочем, с этого нелюдя хватило бы и наврать мне про них с три короба – просто чтобы наверняка вытащить меня из дома. Я зашел в мастерскую и положил посох на верстак. На моем верном магическом атрибуте красовалось множество вмятин и зазубрин. Следовало бы позаботиться о нем и хотя бы слегка подновить, для чего требовались набор инструментов для резьбы по дереву, наждачная бумага и, конечно, терпеливая, кропотливая работа.
Майкл молча вошел за мной минуту спустя. Я повернулся к нему. Он снова переоделся в свою джинсовую куртку с флисовой подкладкой; на ремне, перекинутом через плечо, висел в ножнах Амораккиус.
Я снял плащ и положил его на верстак рядом с посохом.
– Достаньте его из ножен, будьте добры.
– Гарри, – произнес Майкл. – Что вы делаете?
– Подхожу к делу серьезно, – ответил я. – Просто сделайте, как я прошу.
Он нахмурился, но меч вынул.
Я добавил к вещам на верстаке свои энергетические перстни. Потом браслет-оберег. Последней я снял с шеи доставшуюся от матери серебряную пентаграмму на цепочке и тоже положил в общую кучу. Потом повернулся и подошел к Майклу.
Я спокойно встретился с ним взглядом. Я уже заглядывал в душу Майклу. Я знал, чего стоит его душа, а он знал то же самое о моей.
Я протянул левую руку, осторожно взял Амораккиус за клинок и, приподняв его, приставил кончик к моей шее, чуть ниже уха. К яремной вене. Или сонной артерии. Все время их путаю.
Майкл побледнел:
– Гарри…
– Заткнитесь, – сказал я. – Последние два дня вы старательно избегали разговора со мной. Можете помолчать еще чуть-чуть, пока я не исполню свою партию?
Он покорился и стоял очень, очень тихо, со встревоженным взглядом.
Что я могу сказать? Да, у меня есть дар привлекать внимание людей.
Я смотрел на него вдоль сверкающей смертоносной стали. Потом медленно, очень медленно опустил руку, оставив острие меча упираться в пульсирующую на шее жилку. Я развел руки в стороны и остался стоять в этой позе.
– Вы мой друг, Майкл, – произнес я тихо, почти шепотом. – Я вам доверяю.
Глаза его блеснули, и он опустил веки.
– И вы хотите знать, – с усилием сказал он, снова поднимая взгляд, – могу ли я сказать вам то же самое.
– Слова недорого стоят. – Я чуть повел подбородком в сторону меча. – Я хочу знать, готовы ли вы показать мне это.
Он осторожно отвел меч от моей шеи и опустил его. Руки его чуть дрожали. Зато мои – ни капельки.
– Все не так просто.
– Куда уж проще, – возразил я. – Я или ваш друг, или нет. Вы или доверяете мне, или нет.
Он убрал меч в ножны и отвернулся к окну.
– Ведь именно поэтому вы не захотели сразу подхватиться и броситься на динарианцев, как я ожидал от вас. Вы опасались, не веду ли я вас в западню.
– Я не лгал вам, Гарри, – сказал Майкл. – Но я соврал бы сейчас, если бы не признал, что да, такая мысль мелькнула у меня в голове.
– Почему? – спросил я абсолютно спокойным голосом. – Разве я когда-либо подавал вам для этого повод?
– Все не так просто, Гарри.
– Я дрался и проливал кровь, защищая вас и вашу семью. Я сунул голову в петлю ради Молли, когда Совет едва не казнил ее. Я даже не могу сказать, сколько выгодных дел я упустил, тратя время на ее обучение. Что же именно подтолкнуло вас к мысли о моем коварстве?
– Гарри…
Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают в измене твои друзья. Чертовски больно. Я даже не заметил, что повысил голос, пока едва не сорвался на крик.
– Да смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!
Майкл повернулся ко мне. Лицо его было сурово.
– Вы что, думаете, я решил переметнуться к Никодимусу и его дружкам? – почти кричал я. – Вы действительно так считаете? Потому что если так, вы могли бы с тем же успехом проткнуть мне глотку своим мечом прямо сейчас.
– Я не знаю, что думать, Гарри, – тихо ответил он. – Вы ведь много чего недоговорили.
– Я не всем с вами делюсь, – согласился я. – Я вообще не всем с людьми делюсь. В этом нет ничего нового.
– Я знаю, – сказал он.
– Тогда почему? – Запал в моем голосе поостыл, и я ощущал себя наполовину сдувшимся воздушным шариком. – Вы же меня не один год знаете, дружище. Мы много раз прикрывали друг друга в бою. Почему же теперь вы усомнились во мне?
– Из-за тени Ласкиэли, – тихо ответил Майкл. – Потому что до тех пор, пока она живет в вас, она будет искушать вас – и чем дольше, тем больше у нее шансов добиться успеха.
– Я отдал монету Фортхиллу, – возразил я. – Я полагал, это говорит само за себя.
Майкл поморщился:
– Тень может подсказать вам, как вернуть монету. Такое уже случалось. Именно поэтому мы прикладываем столько усилий к тому, чтобы не прикасаться к ним.
– Все кончено, Майкл. Нет больше тени.
Майкл покачал головой, и в глазах его мелькнуло что-то вроде жалости.
– Так не бывает, Гарри.
Запал разом вернулся. Единственное, чего я не хотел и в чем совершенно не нуждался, – так это жалость. Я сам делаю свой выбор, живу своей собственной жизнью, и даже если выбор мой не всегда умен, я крайне редко о чем-то жалею.
– Откуда вы знаете? – спросил я.
– За две тысячи лет никому еще не удавалось избавиться от тени одного из Падших – если только человек не принимал демона окончательно, забирая монету, а уже потом раскаивался и избавлялся от нее. И вы утверждаете, что не принимали монеты.
– Это так, – подтвердил я.
– Тогда либо тень никуда не делась, – сказал Майкл, – и она продолжает искажать ваши мысли. Продолжает нашептывать вам. Либо вы лжете мне, будто не брали монету. Других вариантов нет.
Некоторое время я молча смотрел на него.
– Адские погремушки! – произнес я наконец. – А я-то думал, это у чародеев монополия на самонадеянность.
Он удивленно заморгал.
– Или вы серьезно думаете, что я поверю, будто Церковь протоколировала все до единого случаи, когда кто-либо подбирал одну из проклятых монет? Что все искушавшиеся тенью Падшего давали Церкви свои показания? В нескольких копиях, черт подери, заверенных нотариусом? Особенно с учетом того, о чем вы мне сами говорили, – что Никодимус приложил максимум усилий, чтобы уничтожить записи и церковные архивы?
Майкл чуть покачнулся на каблуках и нахмурился.
– Они ведь именно этого и хотят, Майкл. Они добиваются, чтобы мы вцепились в глотку друг другу. Чтобы мы не доверяли друг другу. – Я тряхнул головой. – И сейчас самое неудачное время делать им такой подарок.
Майкл скрестил руки на груди, глядя на меня.
– Она могла что-то сделать с вашим сознанием, – тихо произнес он. – Вы можете не полностью контролировать себя, Гарри.
Я сделал глубокий вдох.
– Это… возможно, – признал я. – Залезть и копаться можно в чью угодно голову. Однако попытка перестроить чужие мозги приводит к их тяжелым поражениям. Они действуют иначе, чем прежде. Чем больше изменений вы делаете, тем больше это разрушает рассудок.
– Так, как делала моя дочь со своими друзьями, – кивнул Майкл. – Я помню.
– В итоге это заметно по некоторым признакам, – сказал я. – Если вы достаточно хорошо знаете этого человека, это почти всегда заметно. Он по-другому себя ведет. Я вел себя по-другому? Скажите, я вел себя при вас как псих?
Он изогнул бровь.
– Больше, чем обычно, – поправился я.
Он мотнул головой:
– Нет.
– Значит, скорее всего, никто не ковырялся в моей башке, – сказал я. – Не говоря уже о том, что проглядеть такое довольно сложно, и как чародей первого класса заверяю вас: ничего подобного со мной не случалось.
Секунду казалось, будто он хочет что-то сказать, но он промолчал.
– Что возвращает нас к изначальному, единственно важному вопросу, – продолжал я. – Считаете ли вы, что я переметнулся к ним? Считаете ли вы, что я вообще способен на такое после всего, что повидал?
Мой друг вздохнул:
– Нет, Гарри.
Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо.
– Тогда доверьтесь мне еще немного. Помогите мне еще немного.
Он снова вгляделся мне в глаза.
– Хорошо, – прошептал он. – Если вы ответите мне на один вопрос.
Я нахмурился и склонил голову набок:
– Ладно.
Он сделал глубокий вдох.
– Гарри, – тихо спросил он. – Что случилось с вашим жезлом?
Какую-то секунду смысл вопроса до меня вообще не доходил. Слова представлялись просто набором звуков вроде тех, какие издают младенцы, прежде чем научатся говорить. Особенно последняя часть предложения.
– И-извините, – пробормотал я. – Что вы сказали?
– Где, – мягко повторил он, – ваш жезл?
На этот раз я расслышал слова.
Боль пронзила мою голову, воткнулась ледяными иглами в виски. Я пошатнулся и едва не упал. Жезл. Знакомое слово. Я пытался вызвать в памяти зрительный образ, соответствующий этому слову, но у меня не получилось ничего. Я понимал, что у меня имелись воспоминания, связанные с этим словом, но, как ни пытался, не мог их найти. Словно кто-то укрыл этот образ в мозгу тяжелым брезентом – очертаний не различить. Я знал, что под брезентом что-то есть, но пробиться сквозь него у меня не получалось.