– Я не… я не… – Я задышал чаще. Боль усилилась.
Кто-то сидел у меня в голове.
Кто-то сидел у меня в голове.
О господи!
Должно быть, я все-таки упал, потому что пол мастерской холодил мою щеку, а потом я почувствовал, как широкая, мозолистая рука Майкла осторожно легла мне на лоб.
– Отче, – прошептал он смиренно, просто и без всякого пафоса. – Отче, прошу, помоги моему другу. Отче светлый, разгони мрак, чтобы он мог видеть. Отче истинный, разоблачи ложь. Отче милосердный, уйми его боль. Отче любящий, не оставь доброго сердца этого человека. Аминь.
Ладонь Майкла вдруг сделалась обжигающе горячей, и я ощутил, как вокруг него вскипела в воздухе энергия. Не магическая – во всяком случае, не та магическая, с которой работаю обычно я. Эта была другой, гораздо древнее, мощнее, чище. Энергия веры, жар которой проник куда-то за мои глаза, и что-то треснуло и разбилось у меня в мыслях.
Боль исчезла так же внезапно, как появилась. У меня перехватило дыхание от неожиданности, и перед моим мысленным взором возник образ деревянного стержня длиной в пару футов, сплошь покрытого резными знаками и рунами. А вместе с образом в мозгу всплыли тысячи воспоминаний, все, что я когда-либо знал о магии огня, о ее основах, заклинании, управлении огнем, о боевой магии. Все это огрело меня ударом кувалды.
Минуту или две я лежал, дрожа, пока все это возвращалось ко мне. Воспоминания заполняли зиявшую пустоту в моем мозгу, о существовании которой я даже не подозревал.
Майкл не убирал руки с моего лба:
– Спокойно, Гарри, спокойно. Отдохните еще минуту. Я здесь.
Я решил с ним не спорить.
– Ладно, – слабо прохрипел я через минуту и открыл глаза. Майкл сидел по-турецки на полу рядом со мной. – Кто-то должен перед кем-то извиниться.
Он мягко, заботливо улыбнулся:
– Вы мне ничего не должны. Возможно, мне стоило бы поговорить с вами раньше, но…
– Но спорить с кем-то, у кого мозги съехали набекрень, на эту самую тему может оказаться вредно для здоровья, – тихо договорил я. – Особенно если одним из последствий этих фокусов с мозгами стало то, что этот кто-то не помнит ни хрена о том, как это вообще произошло.
Он кивнул:
– Молли забеспокоилась на этот счет вчера. Я попросил ее осмотреть вас, пока вы спали сегодня. Приношу вам свои извинения, но я не придумал никакого другого способа проверить, не залезал ли к вам в голову кто-то другой.
Я поежился. Ох. Молли, игравшая у меня в голове. Думать об этом было не слишком приятно. Молли обладала способностями к нейромантии – магии, связанной с сознанием. Однако в прошлом она использовала эти свои способности, чтобы творить с людьми довольно скверные вещи, – с самыми благими намерениями, правда, и все равно это оставалось самой что ни на есть настоящей, откровенной черной магией. К таким вещам очень быстро пристращаются, и это отнюдь не лучшая из забав, каких я пожелал бы этой девочке.
Особенно с учетом того, что игровым инвентарем в данном случае являлся я сам.
– Адские погремушки, Майкл! – пробормотал я. – Вам не следовало делать этого с ней.
– Вообще-то, это предложила она. И вы правы, Гарри. Мы не можем себе позволить разобщенности. Что вы можете вспомнить?
Я тряхнул головой и нахмурился, пытаясь разобраться в груде разрозненных воспоминаний.
– В последний раз я помню, как держал его в руке сразу после того, как бебеки нападали здесь на нас. А потом… ничего. Я не знаю, где он теперь. И нет, я не помню, кто это сделал со мной или почему.
Майкл нахмурился, но кивнул:
– Ладно. Он не всегда дарует нам то, что мы хотим. Только то, что необходимо.
Я провел рукой по лбу.
– Надеюсь, что так, – устало пробормотал я. – Да. Гм. Немножко все это неловко. После этих штучек, когда я приставлял ваш меч к своему горлу… и всего такого.
Майкл откинул голову назад и от души рассмеялся.
– Вы не из тех людей, кто делает что-то вполсилы, Гарри. Включая эффектные жесты.
– Пожалуй что так, – тихо согласился я.
– Я все-таки не могу не спросить, – произнес Майкл, пристально глядя на меня. – Тень Ласкиэли. Она правда ушла?
Я кивнул.
– Как?
Я отвернулся от него:
– Мне не хотелось бы об этом говорить.
Он нахмурился, но медленно кивнул:
– Но хоть почему не хотелось бы, можете сказать?
– Потому, что то, что с ней случилось, несправедливо. – Я покачал головой. – Знаете, Майкл, почему динарианцы не любят ходить в церковь?
Он пожал плечами.
– Потому что им неуютно в присутствии Всевышнего. По крайней мере, так я всегда предполагал.
– Нет, – сказал я, закрывая глаза. – Потому что это заставляет Падших чувствовать, Майкл. Заставляет их вспоминать. Причиняет им боль, вызывает печаль.
Даже с закрытыми глазами я ощущал на себе его изумленный взгляд.
– Только представьте себе, как это, должно быть, ужасно, – продолжал я. – Прожив тысячелетия уверенным в своих действиях, вдруг вы начинаете сомневаться. Внезапно начинаете спрашивать себя, не было ли все, что вы делали, одной чудовищной, бесполезной ложью. Что, если все принесенные вами жертвы принесены впустую? – Я слабо улыбнулся. – Вряд ли это положительно скажется на вашей уверенности в себе.
– Нет, – задумчиво согласился Майкл. – Положительно не скажется.
– Широ сказал мне, что я буду знать, кому передать меч, – сказал я.
– Да?
– Я включил его в сделку с Никодимусом. Монеты и меч за девочку.
Майкл со свистом втянул в себя воздух.
– Иначе он ушел бы, – объяснил я. – И мы не смогли бы найти его вовремя. Это был единственный способ. Широ как будто предвидел это. Еще тогда.
– Кровь Господня, Гарри, – выдохнул Майкл. Он сидел, прижав руку к животу. – Я совершенно уверен, что азартные игры – грех. Но даже если это не так, это – наверняка.
– Я намерен вернуть эту девочку, Майкл, – сказал я. – Любой ценой.
Он встал, продолжая хмуриться, и застегнул на талии пояс с мечом.
Я протянул ему правую руку:
– Вы со мной?
Майклова пятерня крепко сжала мою, и он рывком поднял меня на ноги.
Глава 39
Как и положено военным советам, наше совещание было недолгим, но шумным. Иначе и быть не могло.
После собрания я разыскал Мёрфи. Она вернулась в швейную, чтобы проверить, как там Кинкейд.
Я тихо постоял в дверях с минуту. Собственно, там и стоять-то особенно было негде. Повсюду громоздились пластиковые контейнеры с тканями и прочими нитками. Помимо контейнеров, обстановку комнаты составляли швейная машинка на столе, стул, кушетка и узкие проходы к этим предметам. Меня как-то укладывали в этой комнате. Это довольно уютное место: все здесь мягкое и разноцветное, а пахнет здесь стиральным порошком и смягчителем ткани.
Кинкейд напоминал дублера Мумии. Он лежал с катетером в руке, от которого тянулась трубочка к пластиковому пакету с кровью, подвешенному к небольшой металлической стойке у его кушетки – позаимствованной из подпольной клиники Марконе, предположил я.
Мёрфи сидела у кровати и выглядела встревоженной. Я уже видел подобное выражение у нее на лице, только тогда в горизонтальном положении находился я. Я ожидал ощутить укол ревности, но этого не случилось. Мне просто было жаль Мёрфи.
– Как он? – спросил я.
– Это уже третье переливание, – отозвалась Мёрфи. – Цвет лица уже здоровее, и он дышит ровнее. Но ему нужен врач. Может, нам позвать Баттерса?
– Если мы позовем его, он посмотрит на нас, изобразит из себя этакого Маккоя из «Звездного пути» и скажет: «Чтоб тебя, Мёрфи. Я медицинский эксперт, а не повар из пиццерии».
Мёрфи издала негромкий звук, что-то среднее между всхлипом и смешком.
Я шагнул вперед и положил руку ей на плечо.
– Майкл говорит, он выберется.
Она сидела, сжавшись под моей рукой.
– Он не врач.
– Но у него хорошие связи.
Кинкейд вздрогнул, и его дыхание на несколько секунд участилось, сделавшись чуть хриплым.
Плечо Мерфи окаменело от напряжения.
Дыхание раненого снова выровнялось.
– Эй, – негромко произнес я. – Спокойно.
Она мотнула головой:
– Ненавижу такое.
– Он покрепче нас обоих, вместе взятых.
– Я не об этом.
Я промолчал, ожидая продолжения фразы.
– Я ненавижу чувствовать себя так. Мне чертовски страшно, и я это ненавижу. – Она стиснула зубы на мгновение. – Вот почему я не хочу больше привязываться к кому-либо. Слишком это больно.
Я мягко сжал ее плечо:
– Привязываться?
– Нет, – сказала она и тут же мотнула головой. – Да. Не знаю. Сложно это все, Гарри.
– Заботиться о ком-то несложно, – возразил я. – Это не просто. Но несложно. Вроде как снимать движок с машины.
Она неодобрительно покосилась на меня.
– Чисто мужской подход – описывать интимные переживания терминами автомеханики.
– Угу. Я и сам немного горжусь этим своим сравнением.
Она тихо вздохнула, закрыла глаза и прислонилась щекой к моей руке.
– Самое глупое, – сказала она, – то, что он не заинтересован в… в серьезных отношениях. Нам было неплохо вместе. Мы получали удовольствие. Ему этого достаточно. И это так глупо с моей стороны – зацикливаться на нем.
Не думаю, чтобы это было так глупо. Мёрфи ведь сама не хочет особой близости, при которой становится слишком уязвимой. Вот и Кинкейд не хотел подобных отношений – так ему безопаснее. Но ее это беспокоило, потому что не хватало чего-то нужного.
Собственно, этим же объясняется и то, почему мы с ней так ни к чему и не пришли.
На случай, если вы сами об этом еще не догадались, я не из тех людей, которые легко сближаются с женщинами.
Впрочем, я не мог облечь это в слова. Поэтому я просто нагнулся и осторожно поцеловал Мёрфи в затылок.
Она вздрогнула. Тыльной стороне моей кисти сделалось мокро от ее слез. Я опустился на колени. Так моя голова оказалась более-менее на одном уровне с ее. Я обнял ее за плечи и притянул к себе, ничего не говоря. Для Мёрф одно то, что я видел ее плачущей, уже перебор. Поэтому она притворялась, будто не плачет, а я притворялся, будто не замечаю этого.