Внутри была заключена Ива.
За свою жизнь я насмотрелся всяких жестокостей, но видеть очередную от этого не становится легче. Ребята Никодимуса использовали большую часть классических приемов, добавив к этому несколько фокусов, недоступных обычным смертным. Для начала они лишили Иву одежды, что в эту погоду уже являлось изощренным садизмом. Они обрили ей голову, оставив только две-три спутанных золотых пряди. Она свернулась калачиком и висела в воздухе, медленно вращаясь в нескольких плоскостях. Глаза ее были крепко зажмурены, на бледном личике застыли страх и смятение.
По периметру круга сидели на цепи несколько этих жутких охотничьих чудищ, безволосых тварей, не имеющих прямых аналогов в животном мире, но сочетавших черты крупной пантеры и волка. Вид они имели донельзя голодный, и они истекали слюной, глядя на вращающийся перед ними в воздухе лакомый кусочек. Одна из них с рыком бросилась, натянув цепь, в попытке сомкнуть клыкастую пасть на хрупкой плоти девочки. Цепь не позволила ей сделать этого, но Ива вздрогнула и негромко всхлипнула.
По мере того как она вращалась – что само по себе явно перекликалось с тем, как она поступила с Магогом в аквариуме, – взгляду открывались десятки мелких синяков и царапин, свидетельств того, как с ней обращались. Уже одно это наверняка должно было казаться достаточно кошмарным ребенку, который практически никогда не испытывал боли. Вообще, все это – боль, беспомощность, унижение, неизвестность – не могли не страшить Иву еще сильнее именно из-за их новизны. Забудьте то, что я говорил насчет боли как непременного условия человеческого существования, – на детей это не распространяется.
Некоторые вещи просто не имеют права случаться.
– Вот, видите? – спросил старший динарианец. – Жива и здорова, как и договаривались.
Я повернулся к Никодимусу, находившемуся на волосок от мордобоя…
…и увидел в его глазах крошечный огонек злорадного предвкушения, заставивший мой боевой порыв почти мгновенно остыть.
Пытки, которым подвергли Иву, имели целью не только довести ее до кондиции, позволявшей манипулировать ею.
Они имели целью манипулировать и мной. Мне не составило особого труда понять зачем. В конце концов, я уже попадал в подобную ситуацию.
Динарианцам было недостаточно просто заполучить меч в свои руки. Они не могли ни сломать Фиделаккиус, ни перековать его, ни расплавить – точно так же, как Церковь не могла проделать ничего этого с тридцатью древними серебряными монетами. Мощь меча не ограничена физическими характеристиками, и до тех пор, пока его носитель чист сердцем и помыслами, требуется нечто большее, нежели физическое воздействие, чтобы уничтожить ее.
Конечно, если вы вручите меч, скажем, чародею с темными пятнами в биографии, известному своим неважным характером и тем, что он периодически теряет контроль над собой, а также, возможно, спалил по злобе один или два дома, это может совершенно изменить ситуацию. Поставьте его в критическое положение, дайте ему отменный повод разозлиться, подсуньте ему под руку могущественное магическое оружие, и он вполне может схватить его и начать мочить им гадов направо и налево – несмотря на тот факт, что движут им не обязательно только благородные побуждения. В конце концов, я явился сюда якобы с миром, дабы предложить меч в качестве жертвы за жизнь ребенка. Если я возьму это самое оружие и использую его не для обмена, а для нападения на Никодимуса и компанию, получится, что я, законный носитель Фиделаккиуса, вовлеку его, меч Веры, в акт предательства.
И если я сделаю это, он превратится в обычный меч, предмет из стали и дерева. Если я сделаю это, Никодимус и его безумная семейка смогут уничтожить священное оружие. Им просто необходим был кто-нибудь, кто совершил бы эту ошибку, кто-нибудь, кто сделал бы этот выбор, с целью лишить оружие святости – точно так же, как любой носитель монеты волен сделать выбор и отдать монету, освободившись от живущего в нем Падшего. Им необходим был кто-нибудь, обладавший правом на меч, чтобы он сам использовал это свое право во вред.
Я уже совершил однажды такую ошибку, в ненастную ночь вроде этой, когда Майкл попросил меня подержать Амораккиус. Я использовал меч Любви в попытке спасти мою задницу от последствий собственных же неверных действий и в результате едва не уничтожил его. На самом деле так бы и случилось, если бы не вмешательство моего брата – хотя я тогда еще не знал о нашем родстве. Томас знал. Он уже тогда присматривал за своим младшим братишкой.
Поймите меня правильно: порой я бываю туповатым – особенно в случаях, когда дело касается женщины. Но я не настолько глуп, чтобы совершить такую чудовищную ошибку дважды.
Хотя…
Никодимус ведь не знает, что я совершал ее хотя бы однажды.
О, он знал обо мне довольно много. Он знал, как бесят меня его действия, как я должен отреагировать на то, что они сделали с Ивой, – и он целиком полагался на то, что я отреагирую в соответствии со своей натурой. Что я сам помогу ему лишить Фиделаккиус святости.
Я знал, что игра предстоит опасная – мой противник недаром жил на свете тысячи лет и понабрался хитростей и опыта; но невозможно победить, вовсе не вступая в игру. К тому же мне требовалось потянуть время и успеть выручить обоих пленников, прежде чем мы начнем огненную потеху.
Поэтому я дал Никодимусу то, чего он хотел.
Левой рукой я ударил посохом по земле, а правой потянулся к эфесу Фиделаккиуса.
– А ну вынь ее, черт подери, из этой штуки, Никодимус! – пригрозил я. – Сейчас же!
Они рассмеялись мне в лицо, все до одного, – лениво, оскорбительно. Сделай они это хоть капельку вразнобой, и этот смех показался бы отлично отрепетированным. Однако это вышло у них так, словно они столько раз проделывали это на протяжении тысячелетий, что теперь смех кажется совершенно естественным.
– Посмотрите на его лицо, – пробормотала Тесса, хихикая как школьница. – Оно все красное.
Я стиснул зубы как можно крепче. Собственно, мне не требовалось слишком притворяться, чтобы казаться разъяренным, но я все равно приложил к этому все свои актерские способности. Изволь же получить, сэр Жан. Я рывком вытащил меч на пару дюймов из ножен.
– Я вас предупредил, – заявил я, стараясь при этом получше оглядеться по сторонам. – Отпустите девочку по-хорошему.
Должно быть, я играл вполне убедительно. Голос Майкла у меня за спиной звучал на порядок выше обычного от тревоги.
– Гарри, – настойчиво произнес он. – Постойте.
Не обращая внимания на Майкла, я сделал два шага вперед и выхватил меч из ножен. Фиделаккиус – классический меч-катана, и ножны у него напоминают старую деревянную прогулочную трость. Все время, пока он хранился у меня, я чистил и смазывал клинок. Он беззвучно вылетел из ножен и холодно блеснул в фиолетовом свете костра.
– Я принес меч, – сказал я Никодимусу, добавив в голос еще немного угрозы. – Видите? Вы ведь этого хотели, да? В обмен на девочку?
Глаза его сощурились при взгляде на клинок, и я только теперь заметил, что у него на бедре тоже висит меч – как и у Тессы, кстати. Супер. Я сделал зарубку на памяти не пытаться фехтовать с кем-либо из них. Вообще-то, я рослый и быстрый, и мой выпад может достать до середины штата, но когда дело доходит до реального боя, я просто щенок по сравнению с настоящими мечниками вроде Майкла – а сам Майкл утверждает, что вряд ли представляет собой серьезную угрозу для Никодимуса.
– С чего ты взял, что он собирается осуществить сделку, чародей? – вкрадчиво промурлыкала Тесса. – Теперь, когда ты здесь, и меч здесь, и монеты?
– Может, ты не заметила, сучка, – огрызнулся я, – но меч и правда здесь. И два остальных тоже. Ты бы подумала хорошенько, прежде чем затевать драку.
Шипастый Намшиил разразился квакающим смехом.
– Ты думаешь, шестеро нас побоятся сразиться с двумя Рыцарями?
– Я думаю, вас не шестеро, а пять с половиной, обрубок, – парировал я, приблизившись к ним еще на шаг. Отсюда я мог лучше разглядеть внутренности башни. – И кстати, если вы вдруг не знаете, Рыцарей трое.
Никодимус улыбнулся, блеснув зубами.
– И кстати, если этого не знают Майкл и Саня, двум Рыцарям противостоят семеро динарианцев. В конце концов, это ты заманил их сюда.
– Гарри, – напряженным голосом повторил Майкл.
– Заткнитесь! – почти закричал я на Никодимуса, в очередной раз шагнув ближе к демонам. И еще раз…
Магог рокочуще заурчал и подобрался ко мне на ярд ближе, скребя землю когтями и угрожающе тряся тяжелой рогатой башкой.
Я поднял меч и оскалился в недоброй ухмылке.
– Хочешь отведать, Магилла? – издевательски спросил я, делая еще два шага вперед. – Подходи, получай. Я покажу тебе, что случается с Кинг-Конгами.
Ага! У самого основания стены маяка виднелась съежившаяся человеческая фигура – окровавленная, избитая, полузамерзшая, но живая. При виде меня человек поднял лицо, и я встретился взглядом с джентльменом Джонни Марконе.
Они привязали его к стене веревками, что выглядело отчасти милосердием: учитывая погоду, металлические цепи, возможно, убили бы его. Половина его лица распухла от ссадин, но оба глаза были открыты. Волосы его сбоку слиплись от крови. Точнее…
Адские погремушки! Кто-то оторвал верхнюю половину его левого уха. Не отрезал, а именно оторвал, судя по бесформенным лохмотьям. Костяшки пальцев на его правой руке тоже покрывала запекшаяся кровь. Марконе явно разбил кулак, прежде чем его связали. Он отбивался.
Я сразу перестал нести ахинею и начал пятиться к Майклу и Сане.
Магог застыл в растерянности, комично склонив обезьянью морду набок.
Никодимус тоже выпрямился у себя на троне: план, который, как ему казалось, осуществлялся без сучка без задоринки, вдруг начал разваливаться на глазах.
– Майкл! – окликнул я и бросил Фиделаккиус в воздух себе за спину.
– Убейте их! – заорал Никодимус так, что снег посыпался с камней. – Убейте сейчас же!
Тесса издала крик, словно от оргазма, и сегменты хитинового панциря буквально вырвались из-под ее человеческой кожи, превращая ее в богомола. Дейрдре зашипела, вторя матери; ее волосы на глазах удлинялись, превращаясь в стальные лезвия, кожа темнела. Розанна взвыла, и ладони ее наполнились огнем – Адским Огнем, не иначе. Шипастый Намшиил поднял руку, и между его пальцами заплясали маленькие зеленые молнии.