Ближайшая подходящая мне точка перехода в Небывальщину располагалась в темном переулке у здания, служившего некогда мясокомбинатом. В этом доме умерло множество существ – не только коров и не только от руки мясника. Вокруг здания царила атмосфера безысходности, какого-то ужаса, пусть и эфемерная, ощутимая далеко не для каждого. Где-то посередине переулка бетонные ступени вели в приямок, к двери, заколоченной досками, поверх которых ее удерживали крест-накрест стальные цепи. На всякий случай, наверное.
Я спустился к двери, на мгновение закрыл глаза и отворил свои сверхъестественные чувства, нацелив их не на саму дверь, а на бетонную стену рядом с ней. Под крепкой на первый взгляд поверхностью ощущалось бурление энергий – оболочка реальности была здесь на порядок тоньше.
В Чикаго стояла жаркая ночь, однако с той стороны все могло быть совсем по-другому. Специально для этого я облачился в рубашку с длинными рукавами, плотные джинсы и две пары носков потеплее. И это не говоря уже о том, что я взмок как мышь под своим тяжелым кожаным плащом. Я сконцентрировался и, вытянув руку перед собой, прошептал:
– Aparturum.
Портал между мирами отворился.
Честно говоря, в описании это вышло на порядок драматичнее, чем на деле. Поверхность бетонной стены покрылась рябью, заиграла всеми цветами радуги, потом от нее начал исходить неяркий свет.
Я сделал глубокий вдох, покрепче сжал обеими руками посох и шагнул – прямо в бетон.
Плоть моя миновала то, чему полагалось быть твердым как камень, и я очутился в темном заснеженном лесу. Хорошо еще, уровень приямка в Чикаго более или менее совпадал с уровнем земли в Небывальщине. Помнится, при прошлом переходе разница составляла каких-то три дюйма, но я их не ожидал и в результате плюхнулся задницей прямо в снег. Все обошлось, а могло бы кончиться и хуже: эти места в Небывальщине кишмя кишат разными тварями, которым не стоит демонстрировать свою уязвимость.
Я огляделся, стараясь сориентироваться по местности. Лес ничем не отличался от того, в котором я бывал уже трижды. Передо мной опускался пологий склон холма, а за мной – поднимался, теряясь в ночи. На самой вершине, как я слышал, открывался узкий, ужасно холодный проход вглубь Зачарованных Гор, в самую цитадель Мэб – Арктис-Тор. Растворявшиеся в темноте подножия холма переходили в равнину, на которой кончалась власть Мэб и начинались владения Титании, Летней Королевы фэйри.
Я стоял на распутье – и немудрено, учитывая то, что прибыл я из Чикаго, одного из самых напряженных мировых перекрестков. Одна тропа вела с вершины холма вниз. Другая пересекала ее под прямым углом и тянулась почти горизонтально. Я направился налево, обходя холм против часовой стрелки. На местном наречии это называется «осолонь». Тропинка вилась меж замерзших деревьев, ветви которых едва не ломались под тяжестью снега и наледи.
Я шагал быстро, но не слишком, чтобы не поскользнуться и не нарваться в темноте на какой-нибудь острый сук. У Белого Совета имеется дарованное Мэб право свободного передвижения по лесу, но это еще не значит, что здешние тропы безопасны.
Подтверждение этому последовало минут через пятнадцать, когда с деревьев вдруг посыпался снег и меня окружили безмолвные темные фигуры. Все произошло мгновенно и в полной тишине – с дюжину пауков размером с доброго пони смотрели на меня с земли и с древесных стволов. С гладкими, четко очерченными хитиновыми оболочками они напоминали садовых пауков, только с длинными конечностями. Вид у них был самый что ни на есть угрожающий, и перемещались они с почти невероятной легкостью. Серо-сине-белая расцветка замечательно маскировала их, по крайней мере в эту снежную ночь.
Паук, остановившийся на тропе прямо передо мной, предостерегающе поднял пару передних ног и продемонстрировал жвала размером с мою руку, с которых сочился молочно-белый яд.
– Стой, смертная тварь, – произнес он.
Поверьте, это пугало сильнее, чем просто появление паукообразных переростков. Рот, который шевелился, издавая эти звуки, между жвалами, неприятно напоминал человеческий. Множество круглых глазок походили на капли застывшего обсидиана. Голос, правда, звучал не по-человечески: он то щебетал, то жужжал.
– Стой, тот, чья кровь согреет нас. Стой, нарушитель покоя лесов Зимней Королевы.
Я остановился и обвел взглядом круг пауков. Размера все они были почти одинакового – если бы мне пришлось идти на прорыв, это предстояло делать наугад, поскольку слабых звеньев я не обнаружил.
– Мое почтение, – произнес я. – Уважаемые охотники, я не нарушитель. Я чародей, член Белого Совета, и повелением Королевы обладаю правом прохода по этим дорогам.
Воздух вокруг меня наполнился щебетом, шипением и щелчками.
– Слова смертных тварей часто лживы, – объявил старший паук, возбужденно тряся передними ногами.
Я выразительно поднял жезл:
– Полагаю, такое у смертных тварей тоже всегда при себе, а?
Паук зашипел так, что яд у него на жвалах пошел пузырями.
– Многие смертные носят длинные палки, да.
– Поосторожнее, длинноногий, – посоветовал я ему. – Я лично знаком с Королевой Мэб. Не думаю, чтобы тебе хотелось провиниться перед ней.
Ноги паука сделали почти неуловимое движение, и он оказался на два или три фута ближе ко мне. Остальные пауки тоже переместились чуть поближе. Мне это не понравилось. Ни капельки. Стоит одному из них прыгнуть, и остальные навалятся на меня со всех сторон, одолев чистой массой, – мне почти нечего было бы противопоставить такому нападению.
Старший паук рассмеялся – смех его прозвучал глухо, издевательски.
– Нет таких смертных, что встречались бы с нашей Королевой и остались при этом живы.
– Он лжет, – прошипел другой паук. – И кровь у него теплая.
Я посмотрел на острые жвала, и мне почему-то с необычайной ясностью вспомнилось, как Морган вонзил свою соломинку в верхнюю часть чертова пакета с соком.
Стоявший на тропе паук сместился чуть влево, потом чуть вправо, и эти легкие движения явно имели целью скрыть от моего внимания тот факт, что он придвинулся ко мне почти на фут.
– Скажи, смертная тварь, как нам узнать, кто ты на деле?
В моем ремесле редко случается, чтобы тебе подставлялись так удачно.
Я выставил посох вперед, нацелив его в паука, и выкрикнул:
– Forzare!
Струя невидимой энергии, сорвавшись с посоха, угодила старшему пауку прямо в человекоподобный рот. Сила удара заставила все его восемь ног оторваться от земли, и паук, пролетев по воздуху добрых восемь футов, врезался в ствол огромного древнего дуба. Послышался звук, напоминающий столкновение с твердым препятствием большого пластикового баллона с водой; паук отрикошетил от дерева на промерзшую землю и остался лежать, слабо подергивая конечностями. Сотрясение сбросило с веток сотни три фунтов снега, наполовину засыпавших тело.
Все застыло и смолкло.
Я сощурился и, не говоря больше ни слова, обвел круг исполинских арахнид взглядом.
Стоявший ближе других к мертвому товарищу паук неловко переминался с ноги на ногу.
– Дайте чародею пройти, – прочирикал он наконец заметно более тихим голосом.
– Да, черт возьми, дайте же ему пройти, – буркнул я себе под нос и шагнул вперед с таким видом, будто готов стереть в труху всякого, кто окажется у меня на пути.
Пауки бросились врассыпную. Я шел, не сбавляя шага и не оглядываясь. Хорошо, что они не знали, как часто колотится мое сердце и как трясутся от страха поджилки. Что ж, до тех пор, пока они этого не знают, мне ничего не грозит.
Я оглянулся только шагов через сто – пауки столпились вокруг своего погибшего товарища и заворачивали его тело в шелк, голодно дергая жвалами. Я поежился, желудок свело болезненной судорогой.
При посещении Небывальщины вы можете быть полностью уверенными в одном: скучать вам не придется.
У дерева, на стволе которого красовалась вырезанная пентаграмма, я свернул на другую тропу. Дубы сменились хвойными деревьями, подступившими ближе к проходу, и между ними угадывалось движение невидимых лесных тварей, только пронзительный шепот и свистящие голоса доносились со всех сторон. Жутковато, но здесь иначе и не бывает.
Тропа вывела меня к прогалине. В самой ее середине вырастал из земли курган ярдов пятнадцати в диаметре и примерно столько же в высоту. С одной его стороны темнел обрамленный массивными каменными плитами проем, у которого виднелась одинокая фигура в сером плаще – стройный, спортивного вида молодой человек со скулами столь острыми, что ими можно было бы резать хлеб, и ярко-синими глазами. Из-под серого плаща виднелись явно дорогой костюм из синего кашемира и светлая рубашка с галстуком медного цвета. Наряд завершался черным котелком, а вместо традиционного посоха он держал трость с серебряным набалдашником.
Собственно, в описываемый момент трость эта целилась точнехонько мне в голову.
Я остановился и помахал рукой:
– Полегче там, Жеребец!
Молодой человек опустил трость, и на лице его расцвела улыбка, разом сделавшая его на десять лет моложе.
– Ага! – произнес он. – Надеетесь, не знаю, откуда это?
– Самая расклассическая классика, – хмыкнул я. – Как дела, Чендлер?
– Всю холеную задницу отморозил, – отозвался он с безукоризненным оксфордским произношением. – Однако терплю – благодаря отменной родословной, хорошей академической подготовке и метрическим тоннам британской стойкости.
Взгляд пронзительно-синих глаз снова остановился на мне, и хотя выражение его лица не изменилось, в голосе зазвучали тревожные нотки.
– У вас-то все в порядке, Гарри?
– Ночь нелегкая выдалась, – отозвался я, делая шаг вперед. – А разве охранять дверь вы должны не впятером?
– Пятеро меня на одну дверь? Да вы с ума сошли! Одной концентрации стиля более чем довольно, чтобы удерживать потенциальных гостей на расстоянии пушечного выстрела.
Я не удержался от смеха.
– Такую силу позволительно использовать только во благо.