В голосе вражеского агента послышалось нетерпение:
– Там все точно.
– Если будете меня отвлекать, я только со счета собьюсь, и придется начинать все сначала, – заметила я. – Как мне вас называть?
– Никак, – сказал он. – Никто. Для вас я никто.
– Никто так Никто, – ответила я.
Купюры были упакованы в пачки по пятьдесят штук. Я пересчитала одну из них, сравнила ее толщину с остальными, а потом еще каждую из них просмотрела, просто чтобы удостовериться, что Никто не попытался меня обдурить, засунув в середину пачки пару двадцаток. Наконец я убрала деньги в карман куртки и заявила:
– Мы в деле.
Никто слегка наклонил голову:
– Товар?
– Пошли со мной, – сказала я, добавив в голос толику небрежной уверенности. Повернувшись, я потопала обратно к гаражному паркингу, а Никто зашагал рядом со мной.
Уже сейчас все шло не так. Этот тип был огромен. Я хорошо обучена, но тренировки и практика имеют свои границы. Старая поговорка гласит: искусный великан всегда побьет искусного коротышку. И наличествующий в ней элемент сексизма отнюдь не делает ее менее верной. При равном уровне мастерства всегда побеждает тот, у кого есть проклятое преимущество в росте и весе. Никто, надо полагать, был тяжелее нас троих, вместе взятых, а его манера держаться и все его движения вызывали у меня ощущение, что это человек, привыкший к насилию. Опытный.
Я могла бы его пристрелить – возможно, – но мертвый торговец людьми мне ни к чему. Мне нужен был тот, кто способен говорить, а значит, мне придется позволить ему увезти Уилла и Марси.
– Долго еще вы, ребятки, будете держать лавочку? – спросила я, пока мы шли. – Если сойдемся в цене, я могу выставить на продажу еще кое-кого.
Прежде чем заговорить, Никто пару секунд изучал меня взглядом:
– Если до рассвета не успеете, можете не утруждаться.
– Может, и успею. Посмотрим, как дело пойдет.
Никто пожал плечами и пошел дальше. Я поймала взглядом наше отражение в витрине – Барби-байкерша и снежный человек. Я старалась держаться вне его досягаемости, но теперь пространство ограничивалось тротуаром, а у Никто были достаточно длинные руки, чтобы прихлопнуть меня и на середине улицы.
Пока мы шли, я уловила запах. От него пахло как-то не так. Не могу точно сказать, что это было, – что-то… затхлое, отдаленно напоминающее запах застоявшейся воды и гниющей рыбы. Этот неприятный дух просто висел вокруг него в воздухе.
– Вы ведь на самом деле не человек, а? – заметила я, когда мы вошли на гаражную парковку – подальше от всех потенциальных свидетелей.
– Больше нет, – ответил он.
Когда он говорил, ворот водолазки… бултыхался. Слегка колебался, как будто под ним что-то перемещалось.
– Ну, что касается меня, – сказала я, – я для вас абсолютно бесполезна, что бы вы там ни собирались делать с вашей коллекцией спецпредложений. Так что не думайте, что сумеете заполучить трех по цене двух.
Никто посмотрел на меня сверху вниз своими жуткими глазами:
– Вы жалкое создание.
Я придала походке немного больше развязности:
– Поосторожнее в выражениях, верзила. Ты выведешь меня из себя.
Никто издал тихий звук отвращения и покачал головой. Я с трудом сдержала улыбку, наблюдая, как он наклеивает на меня ярлычок: «Подлая, вероломная, опустившаяся тварь».
– Мы почти пришли.
– Прежде чем мы приблизимся к машине, – сказал он, – вам следует знать: если у вас есть сообщники, которые сидят в засаде, я сверну им шеи – и вам тоже.
Я подняла руки:
– Господи Исусе! Проявите хоть чуточку доверия, а? Мы все здесь капиталисты. – Я навела брелок на джип и с коротким электронным щебетом отключила сигнализацию. Мигнули фары. Я бросила ему ключи. – Вот этот, черный. Я постою здесь, если вам так больше нравится.
– Устраивает, – сказал он и шагнул к джипу.
Когда он согнулся, чтобы туда заглянуть, это походило на сцену из «Парка юрского периода». Он открыл заднюю дверцу, а потом на мгновение поднял руки и чуть оттянул вниз ворот водолазки.
Шея Никто была обезображена какими-то узкими откидными кожистыми створками, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать увиденное.
Жабры.
У человека были жабры. И он через них дышал. Они открывались и закрывались примерно так же, как ноздри у принюхивающейся к чему-то собаки.
– Вервольфы, – сказал он. – Ценные.
– Из них делают милых домашних питомцев? – поинтересовалась я.
Никто потянулся к Уиллу и подхватил его одной рукой. Тот был совершенно обмякшим, глаза закрыты.
– Их кровь обладает уникальными свойствами. Что вы использовали, чтобы их усмирить?
– Рогипнол. Моя личная жизнь складывалась так, что я всегда держу его под рукой.
Он недовольно хмыкнул и снова стянул воротник.
– Препарат может понизить их стоимость.
– Надеюсь, что нет, – сказала я. – У нас была такая приятная беседа, не хотелось бы завершать ее выстрелом.
Никто чуть повернул голову и одарил меня очень холодным подобием улыбки.
Ощутив достаточную угрозу, я вытащила пушку и даже сама не осознала, как это сделала. Я держала ее обеими руками, нацелив в землю у его ног. Так мы стояли, меряясь взглядами, несколько секунд. Наконец он пожал плечами, вытащил еще одну пачку банкнот и швырнул мне вместе с ключами от джипа. После чего подхватил Марси и перекинул ее через одно плечо, а Уилла – через другое.
Он повернулся к выходу из гаража и на ходу издал несколько резких трескучих щелчков – он производил их с помощью какой-то странной вибрации в груди и в горле, и где-то я уже нечто подобное слышала. Должно быть, это был сигнал. Буквально секунду спустя подъехал фургон с номерными знаками агентства по прокату машин и остановился у бордюра.
Мужчина, одетый точно так же, как Никто, откатил боковую дверцу. Никто положил внутрь обоих вервольфов и последовал за ними, каким-то образом съежившись так, чтобы пролезть в фургон. В следующее мгновение водитель влился в поток машин. Вся погрузка заняла менее десяти секунд.
Я вернулась к своему мотоциклу и вырулила с выключенными фарами из гаража еще до того, как фургон добрался до конца квартала. А потом, пристроившись у них на хвосте через несколько машин, попыталась прикинуться пустым местом.
Никто и его водитель направлялись к докам, что, в общем-то, не являлось неожиданностью. Через Чикаго проходит огромное количество судов, плавающих по Великим озерам, и здесь принимают грузы, которые передают железнодорожным или транспортным компаниям и развозят по всей стране. Такие поставки по-прежнему остаются одним из лучших способов перевозки нелегальных товаров – ведь обнаружить их очень трудно.
Рядом с доками имеется множество складских помещений, и Никто направился к одному из самых убогих, самых захудалых пакгаузов на береговой линии. Я запомнила, где это находится, и поехала дальше, не останавливаясь. Затем сделала круг, на ходу вырубила двигатель и покатила по инерции по старому, растрескавшемуся асфальту. Шелест шин затерялся на фоне городского шума и плещущейся о берег воды.
Смотреть тут было особо не на что. У пакгауза имелась одна стандартная дверь и несколько больших стальных ворот, которые откатывались в сторону, позволяя внести внутрь ящики и контейнеры с товаром. И дверь, и ворота были закрыты. Единственный охранник – мужчина в штормовке и вязаной шапочке – бесцельно бродил вдоль здания и курил со скучающим видом.
Я избавилась от чертовски неудобных мюнстерских сапог и надела черные гимнастические туфли, которые всегда носила на тренировки. Вытащив из седельных сумок оружие и инструменты, я навесила все это на разгрузочный жилет, надетый под курткой, и проскользнула поближе. Я задерживалась в темных местах, используя тени, чтобы приблизиться незаметно. Затем отыскала самый темный участок и стала ждать.
Пять минут, которые потребовались охраннику, чтобы приблизиться на расстояние выстрела из тазера, показались мне вечностью.
Дротики вылетели и вонзились ему в грудь, за ними тянулись блестящие провода, и пока он, судорожно дергаясь и извиваясь, не рухнул на землю, я тянула на себя спусковой крючок. Я не знала, человек он или нет, и не хотела рисковать. Я не вырубала ток до тех пор, пока не удостоверилась, что он не представляет опасности. Когда я подошла, он лежал на боку, свернувшись калачиком почти в позе эмбриона, дрожа, подергиваясь и пуская слюни.
Он чем-то напоминал моего второго мужа, каким тот бывал по утрам.
Я выдернула из него дротики и засунула тазер вместе с проводами в карман куртки. На его перезарядку потребовалось бы слишком много времени, а у меня имелось нехорошее подозрение, что внутри склада от электронных устройств особого толку не будет. Возможно, мне следовало бы как-нибудь связать охранника – но мне бы хотелось, чтобы тот, кто найдет этого мужика, не имел ни малейшего понятия, что с ним случилось.
Самая легкая часть операции закончилась.
Мой П-90 удобно висел на разгрузке, рукоятью вверх. Я воспользовалась моментом, чтобы навинтить на пушку глушитель, и подняла ее на огневую позицию, к плечу. Небольшое бельгийское оружие ближнего боя было запрещено для гражданских лиц в черте города, глушитель – тоже. Если меня с ними поймают, неприятности обеспечены. А если меня накроют за применением оных, обеспечен срок. Оба эти последствия меркли перед фактом, что если я не войду туда вооруженная до зубов, то, возможно, не проживу столько, чтобы поздравить себя с моей законопослушностью высшей пробы.
Не бывает такой вещи, как идеальное решение!
Я тихонько направилась обратно к входной двери, крепко прижимая пушку к плечу. Передвигалась я быстрыми, мелкими, перекатывающимися шажками, чтобы верхняя часть туловища постоянно оставалась на одном уровне. Я установила на П-90 красную точку прицела, и она дрейфовала у меня перед глазами полупрозрачным перекрестием красного света. Вид сквозь оружие, своего рода «укажи-и-выбери». Суть в том, чтобы пуля попала туда, куда указывает центр перекрестия. Я держала его нацеленным для расправы. Несмотря на то что мне довелось видеть больше боевых действий, чем фактически любому полицейскому в стране – спасибо Дрездену, – я могла пересчитать по пальцам одной руки количество случаев, когда по-настоящему использовала оружие против цели, находившейся на расстоянии более семи или восьми ярдов.