– Я и так сделал все, что мог.
– Но вы же не сделали ничего, – возразил я.
– Полагаю, с твоей точки зрения это может выглядеть и так. – Он задумчиво побарабанил большим пальцем по подбородку. – Хотя… Пожалуй, если ты узнаешь чуть больше, это не слишком нарушит равновесие…
Глаза начинали болеть оттого, что я слишком долго скашивал их в одну сторону из-за невозможности пошевелить головой. Я прикусил губу и продолжал ждать.
Уриил глубоко вздохнул; казалось, он очень тщательно подбирает слова.
– Твоя дочь, Мэгги, жива и здорова. На данный момент.
Сердце мое отчаянно подпрыгнуло.
Моя дочь.
Он назвал ее моей дочерью.
– Я понимаю, ты хочешь, чтобы Сьюзен всегда оставалась женщиной, которую ты любишь, которой ты веришь. Но – пусть даже сам ты себе в этом не признаешься – у тебя остаются какие-то сомнения. Я не могу осуждать тебя за это. В особенности после того, как твои поисковые заклятия потерпели неудачу. Это вполне естественно. Но да, – он встретился со мной взглядом, – она плоть от плоти, кровь от крови твоей. Твоя дочь.
– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил я.
– Потому что я сделал все, что мог, – ответил он. – Дальше все зависит от тебя. Ты – единственная надежда Мэгги. – Он уже повернулся к двери, но задержался. – Подумай хорошенько над тем, что сказал тебе Ваддерунг.
Я озадаченно моргнул:
– Вы знакомы с Оди… с Ваддерунгом?
– Разумеется. В конце концов, род деятельности у нас близок.
Я устало выдохнул и перестал даже пытаться удержать заклятие.
– Не понимаю.
Уриил кивнул:
– Вот в этом-то и состоит бремя смертного бытия. В свободе выбора. Многое от тебя сокрыто. – Он вздохнул. – Люби свою дочь, Дрезден. Все остальное да приложится к этому. Это сказал мудрый человек. Что бы ты ни делал, делай это во имя любви. И если ты будешь следовать этому, путь твой никогда не уклонится от света настолько, чтобы ты не смог вернуться.
Едва Уриил договорил, тут же исчез.
Я лежал в темноте, дрожа от слабости и опустошенности, – так всегда бывает после работы со сложным заклятием. Я представил себе Мэгги – как на фотографии, в детском платьице и с бантом.
– Держись, девочка. Папа идет на помощь.
На то, чтобы заново сложить заклятие, у меня ушло не больше минуты – за это время я успел восстановить необходимое количество энергии. Правда, до последней секунды я сомневался, что мне удастся все это провернуть. А потом представил себе Мэгги в этом ее платьице в лапах у голодного вампира Красной Коллегии, и слабость разом сменилась горячей, добела раскаленной волной всесокрушающей ярости.
– Мэб! – решительно выкликнул я. – Мэб, Королева Воздуха и Тьмы! Заклинаю тебя, явись!
Звенящее имя королевы в третий раз повисло в воздухе, а потом наступила полная, оглушительная тишина.
Когда ты пытаешься удержать кого-то особенно опасного, никак нельзя обойтись без определенной подготовки. Нужна хорошая наживка, чтобы заманить добычу. Нужна хорошая западня, действующая быстро и безотказно. А когда добыча попадет в западню, нужны сеть или клетка, чтобы ее удержать.
Стоит хоть одной из этих составляющих подкачать, как вся охота, скорее всего, пойдет насмарку. А если не сработают две, результат может выйти куда более катастрофическим, чем простая неудача.
Это заклятие я складывал, отлично понимая, что наживкой служу я сам. Мэб, по своим собственным причинам, уже много лет пыталась заполучить меня себе на службу. Я знал: для того чтобы привлечь ее внимание, достаточно лишь позвать ее по имени и произнести титул. Одна беда: хотя мой импровизированный круг должен был бы в теории работать в качестве неплохой западни, самым слабым местом в заклятии оставалась клетка, сотканная моей волей.
Можно сказать, я пытался запереть тигра в нарисованном мелом вольере, приговаривая: «Хорошая киска, хорошая…»
Но конечно, я проделывал это не совсем вслепую. Я действовал отчаянно, но не глупо. Можно сказать, у меня даже имелось определенное преимущество. Мэб не стала бы убивать смертного. Она могла бы только заставить его самого отчаянно искать смерти, дабы избежать ее настойчивого внимания. Да и терять мне было почти нечего. Даже Мэб не могла сделать меня более бесполезным для дочери, чем я уже был.
В непроглядной тьме я ждал появления повелительницы самых опасных фей из самых страшных сказок, что когда-либо рассказывались на сон грядущий.
Мэб меня не разочаровала.
Удивила – да, не могу не признать. Но не разочаровала.
В темноте перед моими глазами засветились звезды.
Мгновение мне казалось, что дело плохо. Однако звезды не вращались в той ленивой головокружительной манере, как это делают звезды, когда ваш мозг начинает погибать. Нет, они сияли ровным, холодным и чистым светом, как пять бриллиантов на шее Повелительницы Ночи.
Секундой позже холодный ветер коснулся моего лица, и я ощутил, что лежу на чем-то твердом и гладком. Я осторожно опустил руки ладонями вниз, но не нащупал ни раскладушки, ни корсета. Вместо них пальцы мои касались только камня, гладкого камня, ровной поверхности размером не меньше моего торса. Я пошевелил ногой и убедился, что камень продолжался и там.
Тут до меня дошло, что пошевелить ногой я никак не мог. И осязать ею – тоже.
Я лежал обнаженный. Я разрывался между желанием заорать от холода, внезапно охватившего мою задницу, и завопить от радости, что она вообще может что-то ощущать. Краем глаза я увидел землю и с усилием поднялся с холодной каменной плиты подо мной. Голова закружилась, и мне пришлось схватиться за край плиты.
Значит, это не реальность. Это сон, или видение, или что-то еще, лежащее между миром смертных и миром духов. Что ж, все сходилось. Моя физическая оболочка оставалась в кладовой церкви Святой Марии, а дух и разум оказались здесь.
Интересно, конечно, где это «здесь»…
Глаза немного свыклись с темнотой, и я разглядел легкий туман, висевший в воздухе. В просвет клубившихся над головой облаков прорвался луч лунного света, высветивший верхушку холма и стоявший на ней каменный стол, – собственно, на нем я и сидел. Луч скользнул по вырезанным на камне рунам, и они засияли причудливым светом; что они означали, правда, я так и не разобрал: язык оказался мне незнаком.
Тут до меня дошло. Мэб сотворила это место для нашей встречи. Знакомое место; называлось оно Долина Каменного Стола – широкая чашеобразная долина между холмами, хотя склонов их я не различал из-за тумана. В самом центре долины возвышается холм диаметром примерно в пятьдесят футов, а высотой – в двадцать. Вершина холма увенчана четырьмя грубо отесанными колоннами, на которых покоится массивная каменная плита. Это сооружение окружено цепочкой камней поменьше; часть из них повалилась, часть и вовсе рассыпалась от времени. Все вместе это напоминает Стоунхендж. Лунный свет окрашивает камни в различные оттенки синего, фиолетового, зеленого. В холодные оттенки.
В зимние оттенки.
Ну да… Равноденствие уже прошло – значит, власть над Столом перешла к Зимним. Власть над древним каналом силы, передающейся с помощью примитивнейшего, устаревшего, но от этого не менее эффективного проводника – крови. В трещинах и выбоинах каменной столешницы запеклись бурые пятна, и сам этот стол, распластавшийся на вершине холма, терпеливый, голодный и неподвижный, напоминал хищную черепаху, затаившуюся в ожидании какого-нибудь теплого неосторожного существа, что подойдет к ней слишком близко.
Кровь, пролитая на этом столе, унесет с собой жизненные силы несчастного – прямиком в бездонный колодец энергии, контролируемый сейчас Зимней Королевой.
Краем глаза я заметил какое-то движение с противоположной стороны стола. Из тумана соткалась тень, которая почти сразу же приобрела очертания стройной женской фигуры в плаще с капюшоном. В том месте, где под капюшоном полагалось находиться глазам, плясали два зеленых свечных огонька.
В горле у меня пересохло.
– Королева Мэб? – выдавил я из себя только со второй попытки.
Тень исчезла. Негромкий женский смех послышался в тумане справа от меня, и я повернулся в ту сторону.
Позади меня, в каких-то шести дюймах, раздался свирепый кошачий вопль, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. Я резко повернулся, но не увидел ничего и снова услышал женский смех, еще более веселый, – на этот раз он исходил из тумана со всех сторон.
– Вам ведь это нравится? – произнес я, стараясь унять сердцебиение. – Вы же сами об этом говорили.
В камнях вокруг меня щебетали и шипели на неведомых языках десятки голосов. Я снова увидел издевательское мерцание зеленых глаз.
– У м-моего п-предложения ограниченный срок действия, – заявил я, стараясь говорить как можно ровнее. – Это продиктовано обстоятельствами. Если вам лень пошевелить своей королевской задницей и принять его, я ухожу.
– А я ведь предупреждала тебя, – произнес у меня за спиной негромкий, спокойный голос, – чтобы ты не позволял ей заманить тебя сюда, крестник.
Я приложил все усилия, чтобы не вскрикнуть. Это было бы уже слишком недостойно чародея. Вместо этого я глубоко вздохнул и лишь затем повернулся, чтобы увидеть стоявшую в нескольких футах от меня Леанансидхе в плаще цвета последних мгновений перед наступлением ночи. Темно-синяя с фиолетовым отливом ткань скрывала ее полностью, только лицо белело под капюшоном. Зеленые кошачьи глаза были широко раскрыты, на лице застыло серьезное выражение.
– Но я здесь, – вполголоса заметил я.
Она кивнула.
Рядом с ней возникла вторая тень с горящими зелеными глазами. Королева Мэб, предположил я, мысленно отметив, что она на пару дюймов ниже моей крестной. Ну да, в местах вроде этого Мэб сама выбирает себе рост, гаргантюанский или лилипутский.
Предположительная Мэб шагнула ближе; тень продолжала скрывать ее, несмотря на то что она стояла теперь ближе ко мне, чем Леа. Глаза ее разгорелись еще ярче.
– Так много шрамов, – произнесла моя крестная, и голос ее чуть изменился, сделавшись холоднее и четче. – Красивые у тебя шрамы. И телесные, и духовные.