после смерти Дональда Моргана я вполне обоснованно мог бы претендовать на звание самого печально известного Стража.
Вот какой ловкой комбинацией могла бы гордиться Арианна. А после… что ж, еще одной комбинацией – переворотом.
Но конечно, если бы нож держал Красный Король, он полагал бы, что в выигрыше находится он. Мертвые враги, больше престижа, крепче положение на троне… Безмозглый дурак.
Он снял сумку с моего пояса, достал нож и с улыбкой повернулся к алтарю – к моей дочери.
«Боже праведный, – подумал я. – Думай, Дрезден, думай!»
Надеюсь, Бог когда-нибудь простит меня за идею, которая пришла мне в голову вслед за этим.
Потому что я сам ни за что себя не прощу.
Я знал, как она разгневана. Я знал, как она напугана. Ее ребенка вот-вот готовы были убить в считаных дюймах от нее. Поэтому то, что я сделал с ней, ничем не отличалось от убийства.
Я еще раз транслировал Сьюзен свою мысль:
Сьюзен! Подумай! Кому было известно, кто отец девочки? Кто мог сказать им это?
Губы ее слегка раздвинулись в начинающемся оскале.
Его нож не сможет причинить тебе вреда, промыслил я, хотя прекрасно понимал, что никакая магия фэйри не устоит против холодного железа.
– Мартин, – очень тихим, низким голосом спросила Сьюзен. – Это ты сказал им про Мэгги?
Он закрыл глаза, но голос его оставался ровным:
– Да.
Сьюзен Родригес обезумела.
Только что она была пленницей, а в следующее мгновение извернулась ужом, слишком быстро, чтобы глаз успел отследить движение. Мачете Мартина оставило на ее горле длинный порез, но она обратила на это не больше внимания, чем на мелкую царапину.
Мартин поднял руку в попытке блокировать удар, которого он ожидал от нее, но движение оказалось бесполезным, потому что Сьюзен не пыталась ударить.
Вместо этого она с почерневшими от ярости глазами раскрыла рот, выставив мгновенно выросшие клыки, и впилась ему в горло.
На долю секунды взгляд Мартина встретился с моим. Не дольше. Но и этого хватило, чтобы взгляд его начал проваливаться мне в душу, а мой – в его. Я увидел его боль, боль смертной жизни, которой он лишился. Я увидел годы его службы, искренней преданности – в образе мраморной статуи Красного Короля, которую он любовно полировал и чистил. И я увидел, как душа его начала меняться. Я увидел, как образ его веры начал тускнеть по мере того, как он все дольше жил с теми, кто боролся с Красным Королем и его империей страха. И еще я увидел, что, входя в этот храм, он знал наверняка, что живым отсюда не выйдет. И что он был рад этому.
У меня не было ни времени, ни возможности помешать тому, что произошло потом, да я и не уверен, что хотел бы это сделать. Мартин говорил, что у него ушли долгие годы, чтобы ввести в заблуждение Братство святого Жиля. Но у него ушло почти два столетия, чтобы ввести в заблуждение Красного Короля. Как бывший жрец Мартин не мог не знать о кровном проклятии и его разрушительном потенциале. Он не мог не понимать, что угроза для жизни Мэгги, а также осознание его предательства гарантированно выведет Сьюзен из-под контроля.
Помнится, едва приехав в Чикаго, он говорил мне, что готов на все, только бы это наносило ущерб Красной Коллегии. Выстрелить мне в спину. Выдать существование Мэгги, практически передать ее в руки кровожадных нелюдей. Предать Братство.
Уничтожить Сьюзен.
И погибнуть самому.
Все, что он делал, сообразил я, он делал с одной-единственной целью: добиться, чтобы в нужный момент я гарантированно оказался рядом. Дать мне шанс изменить все.
Обезумевшая от страха и ярости Сьюзен опрокинула его на каменный пол и буквально растерзала ему горло, со сверхъестественной быстротой отрывая зубами кусок за куском окровавленной плоти.
Мартин умер.
Сьюзен начала обращаться.
И тут наступила моя минута.
Я бросил на борьбу с волей Повелителей Внешней Ночи все, что еще оставалось в моем теле, в моем сердце, в моей голове. Я бросил в топку мой страх и мое одиночество, мою любовь и мою дружбу, мой гнев и мою боль. Я слепил из своих мыслей молот, закалил его в огнях творения и остудил ледяной силой самого темного Стража из всех, каких только знала земля. С упрямым воплем я вскинул обе руки, выставив как можно больше брони между моей головой и их чертовыми масками. На долю мгновения я даже пожалел, что не согласился нацепить тот дурацкий конкистадорский шлем.
И я швырнул все это во вторую маску слева – ту, которая показалась мне чуть уязвимее других. Повелитель Ночи пошатнулся и издал звук, подобный тому, какой я слыхал однажды от боксера, которому врезали апперкотом по подвескам.
Как раз в этот момент в храм вошел последний Повелитель – в маске, которую я уже видел однажды, когда Мёрфи срубила ее с головы обладателя. Вошедший вскинул руки и швырнул в своих коллег зеленые и аметистовые ленты смертоносной энергии.
Двое из них были убиты разрядом на месте, и смерть их вышла донельзя зрелищной: ленты разорвали их тела на бесформенные клочья, забрызгав все вокруг черной кровью. Оставшиеся в живых Повелители отшатнулись, крича от боли и неожиданности, и их истинные тела начали раздирать изнутри сковывающие их плотские оболочки.
Моя крестная тоже сбросила оболочку, швырнув золотую маску в ближайшего к ней Повелителя и позволив растаять иллюзорной внешности вместе с одеждами и украшениями, благодаря которым она проникла в самую гущу врагов. Глаза ее возбужденно блестели, щеки разрумянились. Жажда крови и острая, почти сексуальная жажда разрушения исходили от нее, как жар от огня. Она торжествующе взвыла и начала поливать ошеломленных Повелителей Внешней Ночи своей разноцветной энергией, срывающейся с кончиков ее пальцев яркими лентами. Те отвечали ей своей магией, парируя ее удары и даже делая ответные выпады и направляя на нее силу своей воли.
Никто из них даже не вспомнил обо мне.
Я вдруг освободился от оков.
С криком я бросился на Красного Короля. Тот стоял ко мне спиной, лицом к алтарю; услышав меня, он обернулся с ножом в руке. Глаза его вдруг расширились, и жуткая тяжесть его воли обрушилась на меня дюжиной свинцовых одеял.
Я пошатнулся, но не остановился. Должно быть, со мной случилась истерика. Я был не в себе. Я был неудержим. Мои доспехи, посох моего деда, вид моей перепуганной дочки и холодная энергия, текущая по моим конечностям, позволили мне сделать шаг вперед, и еще шаг, и еще, пока я не оказался с ним нос к носу.
Сросшаяся обратно правая рука Красного Короля метнулась вперед в попытке вонзить обсидиановый нож мне в горло.
Моя левая рука бросила посох и перехватила его запястье. Я остановил нож в дюйме от моего горла, и глаза его округлились, когда он почувствовал мою силу.
Его левая рука вскинулась, чтобы стиснуть мне горло.
Я выставил вперед большой и указательный пальцы правой руки, и на их кончиках с хрустом выросли заостренные, кристально прозрачные сосульки.
Я вонзил их ему в черные, бездонно-черные глаза.
А потом швырнул в руку заряд Огня Души и выкрикнул:
– Fuego!
Огонь жег, шпарил и рвал, и Король Красной Коллегии, древнейший вампир, отец и творец своей расы, завопил от боли. Вопил он так громко, что повредил мне барабанную перепонку, добавив новый вид боли в мою обширную коллекцию.
И когда Красный Король завопил, все до единого вампиры его Коллегии завопили вместе с ним.
Стоя вплотную к нему, я почти ощущал это – энергию его воли, зовущую их к себе во что бы то ни стало. Но даже если бы я не касался его, внезапный хор голосов на улице дал бы мне знать об этом.
Вампиры накатывали на пирамиду стаей, ураганом, и ничто на земле не помешало бы им прийти на помощь своему королю. Его хватка на моем горле ослабла, и он отшатнулся от меня. Мои пальцы выдернулись из его глазниц, и я обеими руками перехватил его правое запястье. А потом с криком ярости, одев его руку в лед, я сломал ее пополам выше запястья – и поймал кинжал в воздухе, прежде чем он успел упасть на пол.
Освободившись, Красный Король сделал несколько неверных шагов прочь от меня. Даже ослепленный и обезумевший от боли, он оставался опасен. Энергия, которую он швырял наугад, прожигала дыры в каменных стенах. Алая молния, напоминающая изящный орнамент, угодила в одного из Повелителей и разрубила бьющегося вампира пополам.
Старейший вампир Красной Коллегии оглушительно орал в агонии, пока океан его подданных надвигался, чтобы захлестнуть нас.
А самый молодой вампир Красной Коллегии, Сьюзен, припала на четвереньки у тела Мартина, уставившись на свои руки.
Секунду я наблюдал, как лопается кожа на подушечках ее пальцев. На моих глазах пальцы ее начали удлиняться, ногти превращались в когти, вздувшиеся мышцы с видимым, даже слышимым мучительным усилием рвали стягивающую их кожу. Сьюзен смотрела на них угольно-черными глазами, качая головой; лицо ее превратилось в кровавую маску. Она стонала, по телу ее пробегала дрожь.
– Сьюзен, – произнес я, опускаясь перед ней на колени.
Храм сотрясался от завывания темных энергий. Я осторожно приподнял ее подбородок.
Она подняла на меня взгляд, измученная, перепуганная, с отчаянием на лице.
– Они идут, – хрипло проговорила она. – Я их чувствую. Снаружи. Внутри. Они идут. Боже мой!
– Сьюзен! – крикнул я. – Вспомни про Мэгги!
Взгляд ее, похоже, сфокусировался на мне.
– Они хотели Мэгги, потому что она была младше всех, – продолжал я ледяным от напряжения голосом. – Потому что ее смерть забрала бы вместе с ней и всех нас.
Она стиснула руками живот, который отвратительно бугрился, перекашивался и содрогался, но не сводила глаз с моего лица.
– Теперь младшая ты, – свирепо шипел я. – Младший вампир во всей проклятой Коллегии. Ты можешь убить их всех.
Она вздрогнула и застонала, и я буквально видел, как раздирают ее противоборствующие желания. Но взгляд ее обратился на Мэгги, и она стиснула зубы.
– Я… не думаю, что смогу это сделать. Я не чувствую рук.