За завтраком все были необычайно тихие.
Бруно нашел блины отменного вкуса блюдом, тогда как Курт не оценил и уныло, медленно пережевывал. Кусок упорно отказывался лезть в горло.
Княгиня, уже вернувшись в привычное русло неумолимого спокойствия, словно гора, неколебимая под порывами ветра, деликатно отправляла в рот блинчики. Людмила дрожащими руками выставляла на стол кушанья и подливала молоко, как показалось Курту, с особой ненавистью сверля взглядом конгрегатов.
Гессе не пытался оправдаться или же утешить девушку: в таких случаях слова не могли помочь, и никакие увещевания не могли победить смерть и вернуть отошедшего в мир иной, того, кого они молча помянули, оставив непочатый стакан молока и краюшку хлеба.
«Хватит, — намекал внутренний голос Курту. — Ничего уже не поделать. Крепись, майстер Гессе, и сосредоточься на деле»
С того момента настойчивые увещевания своей совести майстер инквизитор старался не слушать: самобичевание и дезориентация мысли и впрямь сильно мешали. К тому же сразу после проведенной в гробовом молчании трапезы майстер инквизитор и княгиня отправились осматривать труп, так что Гессе, увлекшись, позабыл об утренней хандре. Святослава вызвалась сама, видимо, тоже не будучи способной сидеть сложа руки в тереме и ждать, когда конгрегаты завершат свою работу.
«Когда люди замерзают, они пытаются спрятать руки, прижимая их к животу или груди», — думал Курт, осматривая окоченевшее тело. Оно лежало на берегу намертво замерзшей реки, на которой в марте уже должен был бы треснуть лед, но зима не спешила уходить.
«Мальчик почему-то прикрывает руками шею… почему?»
Курт с трудом развел замерзшие ладони ребенка и, стянув перчатки, коснулся места, которое так старательно прятал погибший.
На бледной коже явно очерчивался круглый след, будто бы в шею бедняги с силой вдавили металлическую трубку.
— Такое бывало на прошлых трупах? — спросил Курт у княгини.
— Я не знаю, — развела руками Святослава. — Ваш коллега осматривал погибших сам или с отцом Александром. Думаю, вам лучше спросить у него.
— А святой отец мне ничего об этом не говорил… — пробормотал Курт, отходя от тела. — Надо бы еще раз с ним побеседовать.
— Разве?.. — удивленно спросила княгиня и нахмурилась. Курт, заметив перемену в ее настроении, ничего не сказал, но перекинулся со Святославой многозначительными взглядами.
Священник?
«Как глупо, — подумал Курт, — считать его подозреваемым. Почему он не сказал?.. Забыл?..»
— И это — брат Людмилы? — указывая на труп, уточнил Бруно тихо, к «радости» скривившегося Курта и упорно вглядывающейся в горизонт Святославы.
— Да, — хмуро ответила княгиня. — Бедняжка едва не отправилась вслед за братом от горя.
— Ладно, — подытожил Курт, поспешив быстро сменить тему, — не думаю, что мы что-нибудь еще здесь найдем. Святослава, прикажите, чтобы тело отвезли в церковь, — княгиня кивнула, — а нам нужно побеседовать с отцом Александром.
— Сегодня гуляния на площади, — тихо вставила княгиня, — провожаем зиму. Придете?
На лицах обоих не читалось ни малейшего желания гулять вместе со всеми на празднике, но княгиню обязывал долг, а Курта, как он полагал, этикет, хотя в силу последних событий инквизитор считал, что вполне мог и отказаться.
— Отец Александр… он тоже там будет? — спросил Курт, нахмурившись, — похоже, у нас будет содержательный разговор со святым отцом.
— На площади соберется очень много людей, — ответила княгиня, — лучше попытаться застать его в церкви, пока не началось основное празднество.
— Понял, — отозвался Курт. — И на праздник я приду. И Петер с Бруно тоже.
Гуляния уже разгорелись в самом разгаре, когда Курт пришел на площадь, намереваясь проверить церковь в поисках отца Александра. Все сходилось: сначала священник обвинял княгиню в малефиции, теперь вот не рассказал про совместные обыски… Гессе корил себя за то, что так глупо повелся на провокацию, но он считал, что ничего правомерного не сделал, потому жалеть можно было лишь о потраченном на ложный след времени.
Гессе вошел в церковь. Внутри стоял синеватый полумрак, солнечные лучи, падающие сквозь витражи, давали причудливые оттенки, ложась на темный камень светлыми пятнами. Людей мало: все на улице. Пара косящихся то ли неодобрительно, то ли с опаской прихожан. Инквизиторский кросс в темпе по церкви выглядел бы весьма странно, поэтому Курт, Бруно и Петер неторопливо прогуливались в разных частях зала, высматривая Александра. Курт боялся, что так и произойдет, но священник отсутствовал. А был ли вообще отец Александр? Может, настоящего-то и нет уже, а святым отцом назвался какой-нибудь засланный язычник?..
Вот и неприметная деревянная дверь. Подергал: заперто. Ну конечно, чего еще ждать?..
— Его нигде нет, — развел руками Бруно, бегло осмотрев правый неф. Петер вернулся с осмотра левого с аналогичным результатом.
— Будем открывать, — заявил Курт, вытаскивая отмычки, — пока его нет, хоть осмотримся. Наверняка это дверь в его кабинет.
— Не лучше ли подождать окончания гуляний? — заметил Бруно, — авось объявится…
— Посмотрим, может, найдем что-нибудь интересное в его вещах, — буркнул Курт, присев на одно колено и сосредоточенно роясь в замке, — может статься, он и не подозреваемый…
— Тогда придется объяснять ему и еще паре разъяренных прихожан, почему мы залезли в его кабинет, — Бруно коротким кивком указал на косящихся на группу взломщиков крестьян, но остановить конгрегатов никто не попытался.
— Ничего, — отозвался Курт, — не впервой.
Дверь наконец поддалась, и Курт, Бруно и Петер оказались в маленькой комнатушке. Вещи расположились по полкам и столам в творческом беспорядке, скамья была завалена какими-то документами, у маленького окна, в которое проникал тусклый свет, стоял деревянный шкаф. Бруно заглянул: снова ничего, кроме документов, книг, письменных принадлежностей и каких-то тряпок обнаружено не было.
— Петер, ищи документы, связанные с наговорами, колдовством, описанием ритуалов и так далее, — скомандовал Курт, — а мы с Бруно поищем интересные вещицы, может статься, что-нибудь найдем.
Как бы то ни было, непродолжительный поиск ничего интересного не выявил. Основную часть библиотеки отца Александра составляли богословские тексты, некоторые сочинения на латыни, трактаты о медицине и записки собственного сочинения. Ничего крамольного конгрегаты не обнаружили, но тут внимание Курта привлек замотанный в кожу сверток, задвинутый в самый дальний угол шкафа.
Вытащив сверток и развернув кожу, Гессе сначала подумал, что то были очередные записки самого священника, но с удивлением узнал в письменах родной алфавит и, поднеся к бледному лучу оконного света потрепанный пергамент, начал читать.
«Двадцатое января. Сегодня еще один труп. Местный кузнец. С предыдущими смертями связи не замечено, кроме того, что труп обнаружен на том же месте (на берегу реки) в тот же день недели (четверг). Умер такой же смертью, как и другие жертвы: от обморожения. Икроножные судороги, глаза широко раскрыты, обе руки прижаты к яремной впадине. Вокруг яремной впадины круглый темный след, как будто вдавленный или выжженный. Тяжелыми недугами умерший, как известно, не страдал, не пьянствовал, поздним вечером из дома по обыкновению не выходил…»
— Не может быть, — пробормотал Курт, застыв посреди комнаты, вперившись взглядом в документ. Бруно и Петер, оторвавшись от поисков, подошли к Курту и, углядев письмена на немецком, с интересом принялись за чтение.
— Думается мне, это Келлер написал, — пробормотал Курт, — или же княгиня или сам Александр…
— Язык слишком грамотный. Не похоже на то, чтобы писал иностранец, — возразил Петер, — княгиня иногда в порядке слов путается, у Александра же (я, когда с ним говорил, заметил) проблемы со склонениями…
— Едва ли есть кто-то третий с отличным знанием немецкого, — нахмурился Курт. — Понятно. Наверняка записки Келлера. Выходит, Александр скрывал их от нас, как и то, что они оба исследовали трупы. Был у нас под носом, а мы и не заметили… — раздосадованно бросил Курт, заворачивая сверток и пряча его во внутренний карман куртки.
— Просто у тебя склонность к ведьмам из знатных родов, — подколол Бруно.
— Не время шутить, — отрезал Курт, — нужно найти его.
— Будем искать в толпе? Не проще ли подождать?..
— Ты прав, — вздохнул майстер инквизитор, — либо он уже ретировался, и мы его не найдем, либо остался, и в любом случае объявится. Мы с Бруно пойдем на праздник, а ты, Петер, останешься здесь караулить. Если объявится — постарайся потянуть время...
— Ну почему я?! — возмутился переводчик. — Мне тоже, может быть, хочется посмотреть…
— Мы ненадолго, в любом случае, — ответил Курт тоном, не терпящим возражений. — И — священник может быть уже там. Если увидим — будем задерживать, а ты только помешаешь.
— Ладно-ладно, — буркнул Петер.
Святослава гордо восседала на княжеском троне, возведенном на помост, рядом с мужем, князем Вячеславом, вернувшимся из путешествия по сбору податей аккурат к Масленице. Главная площадь бурлила весельем: тут и там затягивали масленичные песни, тут и там пристыженно гуляли юноши и девушки с колодками, по центру площади расположилась площадка с кулачным боем, окруженная особо громким улюлюканьем, а немного поодаль высилось громадное соломенное чучело Масленицы.
— Выглядит жутковато, — оценил Бруно, кинув взгляд на хтоническое соломенное пугало. Казавшееся невинным чучело даже и привыкшему к всяческой нечисти Курту почему-то внушало страх, то ли на нервной почве, то ли и впрямь творческие таланты мастеров пугала были настолько хороши, что пробирали в буквальном смысле до самых костей.
Толпа пребывала уже в изрядном подпитии, а не просто навеселе, потому конгрегатов никто не замечал, наоборот, невежливо пихали руками и ногами по неосторожности, поэтому Курт и Бруно, шипя себе под нос, медленно, но верно прокладывали путь к помосту, к князю и княгине. Добравшись, оба облегченно вздохнули и, поклонившись князю и княгине, устроились рядом на скамье. С помоста отлично проглядывались как и кулачный бой, так и танцующая толпа. Огромное чучело возвышалось над толпой, отбрасывая темную, почти прямую тень: солнце медленно приближалось к зениту.