— Почему именно его? — полюбопытствовал Шольц, деловито раскладывая на столе в соседней с покинутым чуланом комнате свой лекарский инструмент.
— Primo, он у них главный и наверняка знает ответы на все интересующие меня вопросы, — пояснил Курт. — Secundo, он уже ранен и потому частично, скажем так, подготовлен к серьезному разговору. Проще всего было бы расколоть того горе-стрелка, его, вероятно, удалось бы быстро запугать до нужной кондиции, но одобренного Конгрегацией некроманта в моем распоряжении не имеется, ergo, работаем с тем что есть.
— Тот увалень кажется менее крепким, — неуверенно заметил Шольц.
— Он умеет воздействовать на разум, — покривился Курт, — по каковой причине может оказаться сильнее духом, чем с виду.
— А взятый нами молодчик, стоявший на страже, может мало знать, — подытожил Бруно, и майстер инквизитор согласно кивнул.
— Куртку снимай, Гессе, — скомандовал следователь-эскулап. — И кольчугу тоже. Убивать тебя здесь вроде бы уже некому.
Курт послушно взялся за крючки куртки, попутно велев притащившим оглушенного при задержании громилу стражникам привести арестованного в чувство доступными способами.
— Ты собираешься его допрашивать, пока тебя будут шить? — чуть недоверчиво уточнил помощник; Курт поморщился:
— Время дорого, Бруно. Эти десять минут могут все испортить.
Глухой стон возвестил о том, что арестованный возвращен к реальности и не слишком рад этому обстоятельству.
— Доброй ночи, — произнес господин дознаватель, устроившись на табурете так, чтобы колдующему над его порезом Шольцу свет падал на подлежащую обработке рану, а пациент в то же время видел лицо допрашиваемого. — Мое имя тебе наверняка известно. Хотелось бы и мне знать твое.
— Зачем? — фыркнул тот. Следовало отдать ему должное: излишне потрясенным и растерянным он не выглядел и от страха не трясся. Это вызывало определенное уважение, однако в настоящий момент Курт предпочел бы иметь дело с трусом.
— Так будет удобнее и мне, и тебе, — повел он здоровой рукой. — Да и убудет ли с тебя?
— Ну, допустим, Адольф. Помогло?
— Безусловно, — кивнул майстер инквизитор все так же спокойно и благожелательно. — Неплохо бы еще и фамилию, но к этому вопросу вернемся чуть позже. Прямо сейчас я хочу услышать от тебя один-единственный ответ: где остальные члены твоей банды и сколько их?
— Да здесь все, — тотчас отозвался Адольф. — Нас трое внутри было, один на шухере стоял, наверняка ваши и его сцапали.
— Сцапали, — подтвердил Курт, стараясь не шипеть и не морщиться от боли, причиняемой иглой Шольца. — Только это не все. Я видел еще по крайней мере одного — вчера, когда он вместе с вашим… Людером (потом расскажешь, как его на самом деле звали) пытался меня ограбить на улице.
В ответ не раздалось ни слова, зато взгляд, и без того недобрый, посуровел еще больше.
— Послушай меня, Адольф, — проговорил Курт со вздохом, — послушай то, что я неизменно говорю каждому, кто оказывается в твоем положении: не вреди себе. Не пытайся отмолчаться или отовраться — ложь я увижу, а молчание не приму. В конце концов ты все равно всё расскажешь.
Арестованный снова промолчал, угрюмо глядя перед собой.
— Я понимаю, — продолжил майстер инквизитор, — ты тщишься потянуть время в надежде, что пока я буду тебя колоть, твои подельники успеют уйти. Есть проблема, Адольф: я это осознаю не хуже тебя, а посему времени тебе не дам. Ты ведь наверняка слышал ужасные слухи о Молоте Ведьм? Часть из них, признаться, пугают меня самого. Но главное, что при этом они правдивы. Я заставлю тебя говорить, Адольф, причем быстрее, чем ты думаешь. Не скрою, мне будет неприятно это делать, но тебе-то будет в разы хуже. Сейчас у тебя всего-то неопасная рана в боку, и то она доставляет массу дивных ощущений — по себе знаю. А теперь представь, что эта боль просто потеряется на фоне всего того, что заставлю тебя испытать я. И подумай хорошенько, стоит ли оно того? Подумай, — повторил он настоятельно, чувствуя, что Шольц закончил возиться с рукой, — даю тебе пять минут. Как только меня доштопают, я возьмусь за тебя, и в ход пойдут уже не слова.
Связанный здоровяк не ответил, и на лице его читалась решимость, какую Курту и прежде доводилось читать на лицах некоторых допрашиваемых. Таким и впрямь случалось продержаться довольно долго. Что ж, придется превзойти самого себя.
Все то время, что Шольц возился с раной на бедре, майстер инквизитор молчал: отчасти потому, что сидел к арестованному спиной, чтобы повернуться пострадавшим боком к свету, отчасти потому, что зашивание этого пореза оказалось куда более болезненным и приходилось прилагать немало усилий, чтобы терпеть сию операцию молча.
— Итак, Адольф, — вновь обратился Курт к арестованному, — поговорим?
Тот не ответил, по-прежнему уставясь в низкий потолок.
— Значит, говорить по-хорошему ты отказываешься, — вздохнул следователь, опираясь на стол и поднимаясь. — Напрасно. Я ведь не отступлюсь. Кроме того, у меня мало времени и я ранен, причем тобой же, а посему зол. И срывать свое дурное настроение буду исключительно на тебе.
Он взял со стола медицинский набор сослужителя, испросив его разрешения одним взглядом и получив согласный кивок, подхромал вплотную к допрашиваемому и сел на пол, постаравшись расположиться так, чтобы пострадавшее бедро возмущалось как можно меньше. Позаимствованный у Шольца инструмент разложил рядом аккуратно и подчеркнуто неторопливо.
— Последняя возможность не доводить до крайних мер, — сообщил он, размеренными движениями разрезая куртку и рубашку допрашиваемого. — Просто скажи, где твои сообщники, сколько их и какими способностями они обладают.
Губы Адольфа сжались в тонкую полоску, а веки наполовину опустились. Все его лицо выражало крайнюю степень решимости, замешанной на обреченности.
Курт глубоко вздохнул, выбрал из медицинского набора иглу подлиннее и резко всадил в нервный узел под ключицей. Глаза пытуемого тотчас распахнулись, а с губ сорвался болезненный вскрик. Следователь подождал пару мгновений, не услышал более ни звука и воткнул вторую иглу в такой же нервный узел на локте. На этот раз раздалось лишь шипение, но и только; бандит адаптировался быстро.
— Тебе еще повезло, Адольф, — заметил Курт. — Если бы наш разговор проходил в более приспособленном для этого месте, в моем распоряжении были бы иглы с зазубренными концами, которые при вырывании причиняют еще больше боли, чем при втыкании. Но я умею обходиться тем, что имеется под рукой, — продолжил он, покачав первую иглу из стороны в сторону. Допрашиваемый тихо застонал, закусив нижнюю губу и сжав кулак.
— Запомни, Адольф: я перестану делать с тобой что бы то ни было, как только услышу слова «Я все скажу». Это — понятно?
Ответа не последовало.
Игл в походном наборе Шольца было немного. Спустя пару минут майстер инквизитор применил их все. До ежа Адольфу было далеко, однако значение имело не количество, а точность; малейшее прикосновение к любой из иголок исторгало из груди допрашиваемого уже не шипение, а явственный стон. Но ничего более связного так и не прозвучало.
— Почему ты так упорно не желаешь говорить? — спросил Курт. — Они так дороги тебе? Друзья? Родня?.. Ах, вот оно что, — протянул он, уловив едва заметную перемену в лице. — родня. Сочувствую, Адольф. И уважаю твою стойкость. Но я все равно добьюсь своего. Ты этого еще не понял?.. Ну тогда не обессудь.
Он извлек из медицинского набора ланцет и настойчиво пошевелил им в ране на боку Адольфа. Тот дернулся и глухо застонал. Курт надавил на инструмент сильнее, пока тот не уперся в ребро. Сталь мерзко скрежетнула по кости, когда майстер инквизитор нажал на ланцет под небольшим углом, подцепляя волокна мышц. Стон перешел в сдавленный крик.
— Ты ведь не слишком хорошо переносишь боль, Адольф, — заметил Курт, продолжая шевелить ланцетом в ране. — Поверь, я на всяких насмотрелся, а посему могу сказать авторитетно: ты не из особо стойких. Скоро ты сломаешься, и твоему родственнику — брату или сыну — это не особенно поможет, зато себе ты сделаешь хуже.
Ответом майстеру инквизитору стали очередные стоны и вскрики, но ни единого членораздельного слова.
— Ты же понимаешь, каким будет твой приговор в конце, — проговорил Курт, резко ударяя по игле под ключицей и одновременно подцепляя ланцетом кожу у края раны. — Долгая жизнь тебе не светит, мы оба это знаем, — продолжил он, переждав крик — на этот раз короткий, но громкий. — Посему у меня нет задачи не нанести тебе серьезных увечий, главное, чтобы ты дотянул до казни, а уж с этим я справлюсь. Хочешь провести оставшиеся тебе дни с переломанными костями? Или все же ответишь на мой вопрос?
Адольф прикрыл глаза, тяжело дыша, но снова ничего не сказал.
— Ну что ж, ты сам выбрал, — заключил Курт и, прижав к полу кисть одной из рук допрашиваемого, с размаху ударил по ней рукоятью кинжала.
Пытуемый взвыл, заглушив воплем хруст ломающихся костей, и снова дернулся, самостоятельно добавляя себе боли от потревоженных игл. На глазах здоровяка выступили слезы.
— Я предупреждал, — пожал плечами майстер инквизитор и сдавил пальцами изломанную ладонь, вызвав новый крик. — Скажи то, что я хочу знать, и все это прекратится в то же мгновение. Нет? Уверен?..
Новый удар рукоятью обрушился на коленный сустав. Встать и наступить всем весом было бы эффективнее, но раненая нога не располагала к подобным упражнениям. Впрочем, и этого хватило, чтобы какая-то из костей треснула, а ее обладатель вновь заорал.
— Помни, что костей и суставов у тебя еще много, Адольф, а времени у меня мало, так что ты пересчитаешь их очень быстро. Ты точно на это готов? Наша беседа длится менее четверти часа. Успеют твои друзья-родичи уйти за это время? А ты уже готов влезть на потолок, я же вижу. Смирись, Адольф, я все равно всё узнаю. Ну?
— Иди ты… — хрипло выдохнул допрашиваемый. Дышал он тяжело и прерывисто, и стоило дознавателю вновь надавить на раздробленную кисть, как комната огласилась очередным протяжным криком.