Штутгартцы переглянулись и неприлично заржали в голос. Старший, впрочем, довольно быстро прокашлялся, потер ладони и кивнул:
— Сходите посмотрите сами. В камере сидит: скажете стражу, что я разрешил. Одна просьба: раскру́тите на что серьезное — не забудьте поделиться!
— Id est, вы отдаете взятого лично подозреваемого другому следователю на допрос? — Курт сощурился. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб учуять подвох. Но вы правы, мне уже любопытно. Пойду гляну.
С первого взгляда могло показаться, что в камере сидит укутанный в обширную, долгополую рясу монах преклонного возраста. Правда, тут же возникал вопрос: кто дозволил арестованному остаться в одежде, которая явно могла изобиловать потайными карманами или послужить средством для самоудавления? Впрочем, страж, даже не стоявший, а присевший на табурет напротив решетки, смотрел на своего подопечного спокойно. На лице его порой словно мелькала тень улыбки, и будто бы только служебный долг мешал той проявиться во всей полноте.
Когда Курт подошел ближе, стало заметно, что заключенный не так уж стар. Длинная, колоритная борода смотрелась на его щеках и подбородке несколько чуждо, хоть и убедительно, а морщины темнели глубже, чем должны были. При виде майстера инквизитора «монах» вскочил довольно резво, что только усугубило сомнения.
— О, майстер… — он замялся, не зная как обращаться, и Курт подсказал:
— Гессе. Майстер Буркхард основной следователь по твоему делу, но мне разрешили задать пару вопросов.
Сказано было в том числе и стражу, поэтому тот понятливо кивнул, но не отошел в сторону сразу, а показал свободной рукой на деревянный короб, стоявший чуть далее.
— Вот, нашли при нем. Улики.
Подозреваемый на фамилию отреагировал правильно — расширил очи и отпрянул назад. Но потом повел себя парадоксально: сделал пару шагов в сторону дознавателя и приник к решетке.
— Сам знаменитый Курт Игнациус Гессе фон Вайденхорст, рекомый Молотом Ведьм?! Да не могло мне так повезти!
— Отступи к стене, — велел Курт, стараясь не выдать озадаченности. — Страж откроет дверь, я войду. Будем говорить.
«Монах» послушно отошел, запахнув свою «рясу» плотнее, и на разгладившихся складках стали видны нашитые поверх ткани письмена диковинного вида. Знаки были крупными, чтобы их наверняка можно было углядеть издали.
Прихватив короб с уликами, Курт прошел внутрь и стал напротив задержанного. Тот послушно жался у стены, но на следователя смотрел с интересом, приправленным смущением и досадой. Страха во взгляде не было.
— Итак. Имя? — вопрос был ad imperatum[9], да и обращаться к подследственному как-то было нужно. Тот с готовностью выпалил:
— Вилли. Вилли Шпеершуттельн я, майстер Гессе.
— И занимаешься… — протянул Курт, уже догадываясь, что услышит.
— Актер, да. А вы ведь уже и сами поняли.
— Плохо, когда подследственный читает инквизитора, — усмехнулся читаемый инквизитор. — Но да, я начал подозревать — с явления бороды. Чем ты ее так приклеил?
— О, это мой личный рецепт, — оживился Вилли. — Там недостаточно самого клея, нужно ещё подкрасить основу так, чтобы не было отличимо от тона лица…
— И чтобы легко смывалось, когда потребуется сменить образ, — поддакнул Курт. — Потом продиктуешь, для протокола и на пользу Конгрегации. И все же: на чем тебя взяли? Неужели приносил жертвы Дионису? Но это не греческие символы.
Он показал на «рясу», и актер смущенно дернул полой одеяния.
— Право слово, я даже не знаю. Сам придумал: начертил как-то со скуки, чтобы смотрелось поубедительнее, а потом понял: да, для роли подойдет… Простите, отвлекся: вы спросили, что я делал? Отвечу: репетировал. Ваши коллеги арестовали меня в самый разгар сольного прогона.
— Ночного прогона? — прикинул Курт, вспомнив разговор с Франком. Вилли закивал с энтузиазмом, тряся бородой, словно голодный козел.
— Этот actum[10] должен происходить в полночь. Зловещий малефик взывает к тайным и темным силам…
— А малефик — это ты?
— Ну да! — оживление на лице собеседника было неподдельным. — Убедительно сыграть злодея, чтобы у того были и мотивы, и харизма, и достоверность… Сие есть дело непростое. Иначе герой, одерживающий верх, собственно, героем смотреться не будет. Великого человека делают великие враги.
— Хорошо. Но младенец-то зачем?
— Так жертва же!
— Вот это серьезно, — сдвинул брови Курт. — Где ты его взял? Похищение новорожденного — за подобное можно и до костра дойти.
— Побойтесь Бога, майстер Гессе! — возмутился актер. — Стал бы я заниматься подобной ересью? Ну, в бытовом смысле, не в теологическом… Это мой племянник, между прочим. Как он там?
— Отдан на попечение кормилице, — говорить следовало успокоительным тоном, ибо в голосе собеседника ясно проявилось волнение. — Ясно. Ты и твой…
— Брат, — подсказал Вилли, уловив верно. — Я попросил брата и его жену в некотором роде об одолжении. Они тоже работают в нашей труппе, почти семейное дело… А у мальчика, выходит, первая роль.
— Хорошо. Значит, два свидетеля в твою пользу… — Курт запустил руку в короб и выложил перед собой на пол широкий латунный котелок. В камере остро запахло чем-то травяным. — А это для чего?
— Entourage[11], как говорят французы, — хихикнул лже-«монах». — Там шалфей, ромашка, мята… Решил совместить пользу с пользой: сей якобы «сатанинский» отвар должен был смягчить усталое горло после чтения заклинания…
— Ты еще и заклинание придумал, — сокрушенно покачал головой Курт. — Это уже на грани малефиции. Хоть не из книг брал?
— Право слово, я, может, мечтатель, но не идиот, — Вилли посмотрел на котелок и покривился. — Написал какую-то avra kedavra[12]… Не в прямом смысле, конечно, а просто ерунду, чтобы зрителя впечатлить. Кто ж знал, что зритель придет такой благодарный.
— Хорошо. — В коробе пошуршало еще, и рядом с котелком пристроилась полумаска из черного бархата, а также хищно поблескивающий кинжал. Форма у лезвия была крайне непрактичной. — Тоже твой entourage?
— Конечно! — с гордостью ткнул пальцем актер. — Маска для загадочности. А нож… На самом деле это дерево. Немного краски, клея, тончайшего оловянного folium’а[13]… Правда, впечатляет?
— Моих коллег впечатлило. Да и тех, кто накатал на тебя анонимку, тоже, — Курт сложил улики обратно в короб и посмотрел на собеседника серьезно. — Скажи, Вилли, зачем это все? Я имею в виду, в смысле глобальном.
— Видите ли, майстер Гессе… — заключенный отлип от стены. — Я ведь не только актер. Не столько даже… — он замялся, подбирая слова. — Театр в наше время есть что? Балаган, призванный развлекать подлую публику. Немудрено, что церковь и даже Святой Престол осуждают подобное действо. Да, есть безгласные постановки на сцены из Писания, прямо в церквях… Но, да простится мне сие богохульство, людям нужно не это.
— И ты знаешь, что нужно людям?
— Я смею надеяться, — Вилли сделал робкий шаг вперед, и тон его стал мечтательным. — Вы ведь представляете, какой увлекательной может стать изложенная толковым рассказчиком простая история? А если и в самой истории есть, не побоюсь этого слова, sujet[14]? Если добро торжествует над злом, но не глупо и самоочевидно, а преодолевая, превозмогая, проявляя добродетели на пути к победе?
По мере рассказа голос его крепчал, глаза стали убежденно сверкать, а руки, до того сцепленные внизу живота, принялись делать широкие жесты. Да, похоже, что подмостки и этот человек действительно не были чужды друг другу.
— Мы должны не потакать народным вкусам, а формировать их, майстер Гессе. Обновленной Империи нужно обновленное искусство. А из всех искусств для нас важнейшим является театр.
— И ты придумываешь…
— Да. Pièces[15]. Истории, которые рассказываются со сцены в лицах, так, чтобы зритель поверил, проникся, осудил злодея и переживал за героя. По сути, мы возвращаемся к традициям греческого theatron’а[16], но переосмысливаем их, делаем постановку живее, действие — достовернее…
— Ты понимаешь, что эта достоверность чуть тебя не погубила? — уточнил Курт. С неким удовлетворением он наконец заметил, что актер побледнел, а в глазах его метнулся испуг. — Не подумай, после всего услышанного у меня нет намерения осуждать тебя на те или иные кары: не за что карать. Стоит даже похвалить подобное рвение. Но в следующий раз все-таки покажи scriptum[17] своего представления кому-то из местного отделения. Да и вообще — согласовывай…
Он неопределенно повел рукой в перчатке в воздухе, почти развернулся в сторону выхода, но замер, остановленный какой-то мыслью.
— Вилли, а как у тебя с этими твоими… Sujet, верно? Примешь помощь от непрофессионалов?
Актер, успевший к тому моменту подуспокоиться и увлечься аккуратным отделением фальшивой бороды от настоящего лица, оживился:
— Нет, хватает, конечно, классических тем… Смелый рыцарь и ловкий пройдоха, чудовище и красавица… Но, например, похождения знаменитого Молота Ведьм публика приняла бы на ура!
Курт поморщился.
— Я не о себе. У нас есть много достойных служителей, чьи подвиги порой остаются без должного внимания. Конечно, ты должен понимать: некоторым из историй такое внимание только повредит… — Вилли серьезно кивнул, а майстер инквизитор с совершенно каменным лицом подмигнул в ответ: — Но некоторым и наоборот.
— Так что скоро тебя выпустят, — продолжил Курт, когда улыбка расползлась по лицу задержанного, — а я дам наводку, с кем стоит связаться. Уверяю, будет интересно.