— Хорошо. Мы осмотрим комнату позже. Сейчас же я хотел бы узнать, куда, в таком случае, собирался уйти Вернер?
— К семье, — пожал плечами пожилой священник. — Мальчик ведь родился и всю жизнь в Хайдельберге прожил; вот и ходил иногда родных навестить.
— Жить, однако ж, он предпочитал здесь, — задумчиво проговорил Куглер, мельком переглянувшись с Куртом. — Отчего?
— По многим причинам, — отозвался отец Конрад. — Дом его семьи почти на другом конце города, не набегаешься каждый раз к заутрене. Да и зачем? Всяко ведь с утра до ночи тут. Оно только кажется, что в церкви дел немного, а на поверку весь день и уходит. Ради чего ноги трудить, чтоб только дойти и спать свалиться? Тем более что каморка у меня для него имелась. Да и то сказать, «дом». Лачуга у них в бедных кварталах, а детей в семье шестеро, да еще тетка и бабка с ними. Ни лишнего куска хлеба, ни лишнего угла нет. И семья-то не то чтоб дружная. По крайней мере, сам Вернер не раз сетовал, что не может в должной мере любить своих родных. К матери вот привязан очень… был… ну и ходил ради нее. Иногда и на ночь оставался, если отец с пьяных глаз домой не добредал. Грешно так говорить, только негодящий он человек, Мартин Грюнштюк, заблудший… Я с утра и не забеспокоился сперва. Думал, раз к ночи не явился, значит, ждать только к заутрене. А уж когда и тут его не было, тогда я тревожиться начал. И не зря, оказывается…
Священник вздохнул и украдкой смахнул набежавшую слезу. Видно было, что к своему помощнику он искренне привязан и сейчас находится в шаге от того, чтобы углядеть в случившемся свою вину, если не прямую, то опосредованную.
— Отец Конрад, Вернер ходил навестить семью всегда в один и тот же день? И как часто? — поспешил отвлечь его от мрачных раздумий Куглер.
— Нет, брат Николаус. Как он сам говорил, ходил, как сил наберется. Обычно пару раз в месяц, разве что болел кто, тогда почаще. Сейчас именно такой случай. Второй раз уж за неделю отпросился.
— Кто-то кроме вас мог знать, куда он направился и когда?
— Не знаю. Точнее, не думаю. У него есть… была пара приятелей из университета, и с прихожанами он разговаривал, не чурался, но вроде бы вчера никто к нему не подходил. Да и не любил он про семью говорить… Если кто и мог узнать, то уже после службы. Я ведь и не видел, как он ушел. Когда закончил — в церкви все было прибрано. Вернер вообще был очень ответственным мальчиком, все выполнял тщательно…
— Словом, хороший был парень, жаль его… — задумчиво протянул Курт, снова обменявшись многозначительным взглядом с сослужителем.
— Жаль всех, — возразил священник. — И хороших, и оступившихся, и заблуждающихся. Господь всех нас людьми создал, каждому в душу свою искорку вложил.
— И лишь редкие единицы умудряются сохранить ее чистой и яркой. Прочие же уподобляются отнюдь не тому образу, по коему были созданы, — покривился майстер инквизитор.
— Вы строги и немилосердны к человечеству, брат Игнациус, — качнул головой святой отец.
— И к себе самому в том числе, — не стал возражать Курт. — Мой духовник пеняет мне на это не первый год. Но это уже не имеет отношения к нашему расследованию. Благодарю за беседу, отец Конрад. Мне в самом деле жаль вашего служку, и я найду того, кто его убил. А сейчас и впрямь следует осмотреть комнату Вернера.
— Adiuva vos Domine[82], — тихо произнес священник, осеняя обоих следователей крестным знаменьем, и снова указал на дверь за своей спиной: — Прошу вас.
Обыск комнаты погибшего занял ожидаемо мало времени. Жил Вернер скромно, почти аскетично, личных вещей имел необходимый минимум. Единственная находка, привлекшая внимание следователей, обнаружилась в глубине сундучка с вещами покойного.
— Eia! — отметил Куглер, извлекши на свет небольшой сверток и узрев его содержимое. — Похоже, приятели у покойного и впрямь были хорошие.
Курт обернулся и тоже заглянул в аккуратно уложенные листы.
— Судя по всему, списки некоторых отрывков из библиотечных книг, — заметил он, проглядывая записи.
— Причем сделанные разной рукой, — добавил Куглер. — О, а это и вовсе любопытно. Похоже, конспект каких-то лекций. Надо будет поизучать, — заключил майстер инквизитор первого ранга, решительно заворачивая находку, как было, и убирая в сумку.
После краткого совещания по завершении обыска было решено разделиться: Куглер вызвался побеседовать с семьей погибшего, а Курт снова отправился в университет — на поиски приятелей покойного служки, имена коих отец Конрад с некоторым трудом припомнил.
Искать их долго, впрочем, не пришлось; на пути майстеру инквизитору попался уже знакомый Ханс Фишер, коий и был незамедлительно снаряжен на поиски своих соучеников. Однако, когда через четверть часа студент возвратился, с ним явились не двое, как ожидалось, а трое парней. На вопросительно поднятую бровь господина дознавателя один из явившихся с легким смущением пояснил:
— Я — Бруно Нойманн, майстер Гессе. Когда Ханс явился за Эрихом и Дитрихом и сказал, что с ними хотите говорить вы, я подумал, что это вы из-за бедняги Вернера пришли, а значит, я вам тоже всяко понадоблюсь. Но если я ошибся, то я уйду. Только…
Парень замялся и замолчал, смутившись еще больше. Курт ободряюще кивнул, призывая продолжать.
— «Только» что, Бруно? Раз уж начал говорить, теперь придется закончить.
— Я на прошлой неделе дал Вернеру свои конспекты, — уныло проговорил студент. — Переписать. Если найдете, можно мне их обратно получить? Экзамены, конечно, нескоро, но к ним бы, а?
— Нашли мы твои конспекты и не только их. Изучим — заберешь назад, если у тебя там не еретические трактаты, — Курт усмехнулся, а парень остервенело замотал головой. — А кстати, для чего ему твои записи? Или это тебе потребовалась копия?
— Вернер хотел священником стать, — вмешался то ли Эрих, то ли Дитрих. — Только у него денег не было, чтобы учиться. Вот и справлялся, как мог. Что-то ему отец Конрад рассказывал, что-то мы. Списки книг библиотечных давали, все равно ведь для себя делаем, конспекты почитать или переписать. Он умный парень был. И ответственный. Всегда все аккуратно хранил и возвращал в лучшем виде.
— И поговорить с ним интересно было, — подхватил в свою очередь то ли Дитрих, то ли Эрих. — Он мне как-то целую философскую теорию выдал. Почитал конспекты и сделал выводы.
— Ты — Эрих или Дитрих? — решил внести ясность следователь.
— Эрих, майстер Гессе, — улыбнулся парень. — Это ничего, нас все путают, хотя мы и не похожи.
— Ты прав, Эрих. В самом деле необычный молодой человек, — согласился Курт. — А теперь скажите мне, кто из вас когда видел его в последний раз?
— Позавчера, — первым отозвался Бруно. — Мы все — позавчера. Заходили к нему после вечерней службы поболтать.
— И о чем же вы говорили?
— Да обо всем понемногу, — пожал плечами Бруно, явно самый бойкий из этой троицы. — В основном о ерунде всякой. Вернер, бедняга, совсем смурной был. У него мать разболелась опять. Он за два дня до того навестить ходил, да видно, опять с отцом поцапался. Ну и вчера снова идти собирался. А у него что ни поход домой, то огорчение. Каждый раз с силами собирается, как в Инквизицию на допрос, уж простите, майстер Гессе. Вот мы и решили к нему сходить и поддержать. Отвлекали, как могли. Байки всякие травили. Вроде как к концу он повеселел даже…
— Id est, вы заранее знали, когда он намерен в очередной раз идти домой, и сговорились его навестить перед тем. Верно?
-— Да, так оно и было, — подтвердил Дитрих. — Я неподалеку от святого Петра живу, встретил Вернера утром, мы поболтали, он мне и сказал про мать и что идти собирается. Я тогда решил, что надо ему помочь, вот днем с парнями договорился, и мы пошли…
— Кто еще мог знать о его намерении? — спросил Курт.
— Ну, сам бы он никому больше не сказал, — протянул Эрих задумчиво. — Разве что священнику своему, надо ж отпроситься.
— Да кто угодно мог знать, — встрял так и не ушедший Фишер. — Любой, кто, как вы и я, ждал начала лекции. Я нарочно не подслушивал, но ведь и вы не шептались. Добрая половина стоявших под дверями аудитории могла слышать, да и профессор, когда явился, и кто мимо шел…
— Понятно, — проговорил Курт разочарованно. В подозреваемые опять годилась половина университета и все те, с кем оная половина могла по чистой случайности поболтать. — Пока я услышал все, что хотел, но, возможно, мы еще вернемся к этому разговору. Свободны.
На сем господин следователь развернулся и зашагал прочь по коридору, однако быстро покинуть университет ему не довелось. В холле первого этажа ему навстречу шагнул профессор Клостерманн. Сегодня он выглядел нетерпеливым и взволнованным, будто предвкушал что-то важное или волнительное.
— Доброго дня, майстер Гессе, — проговорил профессор.
— Мне начинает казаться, доктор Клостерманн, что вы за мною охотитесь. Каждый раз, как я являюсь в университет, вы оказываетесь у меня на пути.
— Нет, что вы, — с улыбкой качнул головой тот. — Охотиться на таких людей, как вы, не мой удел и не мое стремление. В прошлый раз мы и в самом деле встретились случайно, сегодня же… Да, я задержался здесь, узнав о вашем приходе. Но я всего лишь хотел спросить, как продвигается ваше расследование.
— Для чего же? Желаете поделиться еще какими-нибудь душеведческими изысканиями? — покривился Курт.
— Быть может… На самом же деле наблюдать за работой гениального следователя, все более растущего с годами, просто интересно и поучительно. Однако я вижу, что вы спешите. Позволите проводить вас до выхода?
Курт утвердительно дернул плечом, и они зашагали рядом.
Майстер инквизитор не спешил продолжать разговор, молча косясь на собеседника; его не покидало чувство, что он уже где-то видел этого человека и даже говорил с ним. Давно, очень давно… Но где именно?
— Мне кажется, или мы с вами когда-то уже встречались? — спросил он, наконец.