— Вы невероятно наблюдательны, майстер Гессе! — воскликнул профессор. — Право, я и подумать не мог, что вы вспомните. Отчего я помню вас — понятно, инквизиторов в городе по пальцам перечесть, а вот студентов сотни. Не вспомнили? Я учился в Кёльнском университете, как раз когда вы там служили. Вы могли видеть меня в коридорах alma mater и пару раз в «Веселой кошке». Я тогда неохотно вступал в разговоры, но вам от меня ничего и не требовалось…
Курт нахмурился, припоминая; в самом деле вроде бы сидел кто-то похожий за столом в трактире. А быть может, он принимает желаемое за действительное. В любом случае, сейчас это едва ли имело касательство к делу.
Некоторое время они шагали в молчании, потом Клостерманн заговорил снова:
— Вы найдете убийцу, майстер Гессе? — в голосе его звучала смесь любопытства и напряженности.
— До сих пор я находил всех, — пожал плечами следователь.
— Столько смертей и никакого зримого результата… — проговорил профессор тем тоном, каковым юных воспитанников академии призывают подумать получше и быстро исправить свою ошибку, пока наставник не указал на нее впрямую. — Вы еще не поняли, зачем он это делает, майстер Великий Инквизитор?
— А вы — поняли, — покривился Курт.
— Во имя великой цели, разумеется! — Клостерманн утвердительно кивнул.
— Или просто потому, что ему нравится, как выглядит свежее человеческое сердце, вынутое из груди хорошего парня, — дернул плечом майстер инквизитор. Добрая половина насельников Abyssus’а в бытность свою закоснелыми мирянами руководствовались аналогичными причинами для убийств.
— О нет, майстер Гессе, — профессор покровительственно улыбнулся и качнул головой. — Вы слишком плоско смотрите на человеческую душу и мотивы. Каждый из них… каждый из нас, людей, если хотите, ведет свою незримую войну за свою великую цель. Выжить. Спать в теплой постели. Выдать дочь замуж за цехового мастера. Доказать, что достоин чего-то. Насадить другим свои идеалы. Переспать с двадцатью тремя девственницами… что угодно! Любой бред. И пути достижения оных целей также любые.
— И ради какой же великой цели вы сейчас говорите мне все это? — не счел нужным сдерживать раздражение Курт.
— Сделать мир лучше, разумеется! Но я вижу, что вы настроены скептически, а мы уже пришли. Посему я откланяюсь. Поразмыслите на досуге о моих словах. Быть может, вы взглянете на них иначе.
Отвечать господин следователь не стал, лишь поспешил в сторону отделения, куда уже, вероятно, должен был возвратиться Куглер.
Остаток вечера не принес ничего нового. Беседа Куглера с семейством Грюнштюк главным образом подтвердила то, что господа дознаватели уже слышали от священника. О намерении Вернера прийти на этой неделе повторно родные знали, но в какой именно день ему удастся это сделать, им было неведомо, потому и не хватились не пришедшего к ночи юношу. Это, пожалуй, было самым ценным знанием: Вернер пропал еще по дороге от церкви к дому семьи, а не на обратном пути.
«Дело ясное, что дело темное», — подытожил Куглер, не слишком пытаясь скрыть досаду, и засел за написание отчета. Курт посмотрел на него и даже вдохновился примером сослужителя.
Утром майстер Великий Инквизитор явился в отделение в настроении мрачном, каковому, помимо прочего, способствовала головная боль, поселившаяся над переносицей еще накануне вечером во время составления отчета. В последние десятилетия сей признак того, что Курт увидел что-то важное, но пока не смог увиденное осознать, проявлялся все реже, что лишь усиливало раздражение майстера инквизитора в каждом подобном случае.
Дверь рабочей комнаты следователей он толкнул, по своему обыкновению не постучав.
— …а по словам соседки — «чисто шалава, прости, Господи», — услышал Курт голос Немеца.
Молодой следователь расхаживал по комнате, сопровождая свои слова энергичными жестами. Сидящий за своим столом Куглер взирал на сослужителя внимательно, но молча.
— Это ты о ком? — поинтересовался Курт, затворяя за собой дверь.
— У нас новое тело, майстер Гессе, — развел руками Немец. — На этот раз по моему делу: опять молодая женщина, волосы обрезаны, лицо изуродовано — картина прежняя. Убита этой ночью.
— Как я понимаю, личность жертвы установить все же удалось? — уточнил майстер инквизитор, проходя к окну и приваливаясь к подоконнику спиной, ничуть не возмутившейся подобным обращением.
— Да, — подтвердил молодой следователь. — Хельга Краузе, белошвейка. К ней много кто ходил…
— И судя по тому, что я услышал, не только за шитьем, — кивнул Курт.
— Именно! — опять замахал руками Немец. — И я вот уже Герману говорил — знаете, что любопытно? О предыдущих жертвах кто-нибудь непременно тоже рассказывал нечто подобное. Хелена Вальдманн — дочь лавочника, девица на выданье, про которую открыто поговаривали, что давно уж не девица; Эрика Штайгер — молодая жена плотника, о ней тоже сплетничали, что на сторону от мужа шастала; Элиза Шмит — и вовсе представительница древнейшей профессии, была весьма популярна в своем районе, кстати сказать. Всех убитых женщин объединяет молодой возраст, приятная внешность, цвет волос (все блондинки) и эта самая легкость нравов, — подытожил следователь.
— А всех убитых мужчин — то, что они были хорошими людьми, о которых никто всерьез дурного слова не говорит, — задумчиво проронил Курт, потирая ноющий лоб. — Ты уже вскрывал тело?
— Да, майстер Гессе. Говорю же: картина прежняя. Разве что здесь можно с определенной степенью уверенности утверждать, что перед смертью покойная имела coitus[83]. По прежним телам что-либо на эту тему сказать было невозможно — они сперва промерзли, потом размерзлись…
— А с кем она провела последнюю ночь, выяснить не удалось? — перебил Курт.
— Увы, — развел руками Немец. — Соседи говорят, что на ночь глядя наша белошвейка куда-то ушла, больше ее не видели. Тело обнаружили магистратские на берегу реки. Возможно, убийца хотел столкнуть труп в воду, но что-то ему помешало.
— Майстер Гессе, — подал голос молчавший доселе Куглер, — вы полагаете, что эти два дела связаны?
— Все может быть, — медленно проговорил майстер Великий Инквизитор. — Больно уж все сходится… Томаш, а что можешь сказать о порезах на лице жертвы?
— Они… неравномерные, — пожал плечами молодой следователь. — Ни в какие узоры или символы по-прежнему не складываются. Постойте! — подался он вперед всем телом. — Вы думаете, не той ли рукой они нанесены, которая потрошила того парня? А ведь не исключено… Сравнивать, конечно, сложно, но здесь тоже линии аккуратные, четкие, явно оставленные твердой рукой. Порезы кривые и изогнутые, да, но это скорее чтобы исказить черты, чем из-за неловкости их наносящего.
— Все еще вопрос мотива, — вздохнул Куглер. — Пока что у меня складывается впечатление, что некто взялся избавлять Хайдельберг от женщин, замеченных в недостаточно нравственном поведении. Но это же бред.
— «Во имя великой цели»… — пробормотал Курт, ощущая, как головная боль, нахлынув напоследок, отступает.
— Простите, майстер Гессе? — непонимающе приподнял бровь старший следователь.
— Этот профессор Клостерманн вчера высказал любопытную мысль, — пояснил Курт, выпрямляясь, — что за действиями всякого человека стоит некая великая цель, каковой может быть любой бред. Если взглянуть на ситуацию под таким углом, то избавление города от гулящих красоток вполне тянет на «великую цель».
— Допустим, — кивнул Куглер. — Но это не приближает нас к ответу на вопрос, кто этот неведомый борец за нравственность и похититель сердец, если принять как версию, что это одно и то же лицо.
— Как знать, как знать… — пробормотал Курт рассеянно. — Пока принимаем как рабочую версию о том, что мужчин и женщин убивает один и тот же человек. Томаш, постарайся выяснить, куда все же отправилась минувшим вечером наша белошвейка свободных нравов; вдруг кто-то что-то слышал или видел, или хоть думал… Ad vocem[84], — добавил он, когда Немец уже сделал полшага к двери, — а где ты был этой ночью?
— У себя на квартире, — пожал плечами тот.
— А прошлой ночью?
— Там же.
— Кто это может подтвердить?
— Квартирная хозяйка… А в чем дело? — прищурился молодой следователь.
— Да так… Надо было версию проверить, — передернул плечами Курт.
— Майстер Гессе! — задохнулся Немец от возмущения.
— А что, версия не хуже прочих, — хмыкнул Куглер. — Уж у тебя-то рука точно поставленная, и в Хайдельберге ты чуть больше полугода… Доверяй, но проверяй, да, майстер Гессе? — с невеселой усмешкой обернулся он к Курту; тот кивнул:
— Именно так. Ладно, Томаш, положимся на слово твоей квартирной хозяйки.
— Второе тело за два дня, — проронил Куглер, когда за насупленным Немецем закрылась дверь, и придвинул к себе стопку листов из сундука покойного служки. Вторая, куда меньшая, состоящая, по всей видимости, из просмотренных записей, разместилась на краю стола. — Да еще после того, что обнаружилось на той неделе… Боюсь, эдак в городе скоро начнутся волнения.
— Прежде в нем начнется комендантский час, — зло выговорил майстер Великий Инквизитор. — Сейчас я направлюсь к Остхофу, а потом в магистрат. Постарайся покончить с этими бумажками до моего возвращения.
Обер-инквизитор поддержал решение легко и охотно; с магистратом уже привычно пришлось повозиться. Господа бюргермайстеры попытались апеллировать к неизбежному ущербу для торговли, недовольству и скверной управляемости многочисленных студентов, но статус Великого Инквизитора быстро перевесил аргументы и исчерпал возражения.
Следующий день оказался богат на ходьбу и разговоры; с самого утра Немец, теперь работающий по делу вместе с Куртом и Куглером, догадался сбегать в магистрат и вытрясти из тамошних дознавателей списки пропавших без вести за прошедшие осень и зиму. Таковых оказалось в общей сложности восемь, из них три женщины.