- Мне будет необходимо осмотреть ваш дом, - сказал он. - Если вашего мужа в самом деле околдовали, могли остаться некоторые материальные свидетельства. Вам же придется рассказать мне подробно об образе жизни господина Цукерброта: где он проводил время, чем занимался, какие у него привычки...
- Я расскажу все, что знаю, майстер инквизитор, - заверила Матильда. - Только найдите его, пожалуйста!
- В таком случае приступим немедленно, - Хальс поднялся, и женщина поспешно вскочила, следом за инквизитором покинув его рабочую комнату.
Ночами я плакал и бил себя в грудь, чтоб не слышать, как с каждым сердечным толчком проникает все глубже отчаяние и боль. Я взывал к тебе, Господь, но ты был нем в ответ. Бог мой, это не ропот - кто вправе роптать? Слабой персти праха ли рядиться с Тобой? Но ты не дал, а я не принял дороги иной. Потому, должно быть, Она и избрала меня.
Долгие месяцы я ждал и готовился, чтобы исполнить свое предназначение, и наконец время пришло. В этом мире мне нечего больше терять, кроме мертвого чувства вины. Потому я иду к Ней. И с тех пор, как Она подарила мне взор ледяной зимней ночью, у меня появилась цель, до которой остались считанные шаги. Считанные дни до назначенного часа - время последних приготовлений и поиска сосредоточения.
Как и предполагал Кристиан, дом у семейства Цукерброт оказался внушительный, хоть и носил уже следы некоторого упадка. Все-таки когда хозяин больше года как забросил дела, достаток семьи страдает. Госпожа Цукерброт, по ее заверениям, продолжила дело мужа сама, наняв толкового приказчика, но ей недоставало знаний и деловой хватки, а приказчику - старания.
Под крыльцом, как и под порогом спальни, ничего предосудительного не обнаружилось, зато в рабочей комнате хозяина дома, где он, видимо, по привычке, проводил почти все время, нашлось немало интересного. За задней стенкой шкафа обнаружился тайник, в котором разместились жаровня, ступка с пестиком, несколько мешочков с сушеными травами, комок воска и неразборчивые записи, пестрящие восхвалениями некой "Ее" и содержащие размышления о вине и воздаянии, а также некую схему с малопонятными обозначениями.
Утроив усилия, следователь провозился в доме и лавке до самого вечера, однако более ничего необычного не обнаружил. По всему выходило, что из жертвы колдовства пропавший торговец тканями превращался в завзятого малефика или pro minimum сумасшедшего, возомнившего себя колдуном. И если его бессвязные записи предназначались возведенной им в ранг святой младшей сестре, то это еще полбеды, но что-то подсказывало инквизитору, что все отнюдь не так просто и благополучно. Если принять во внимание, что в церковь он перестал ходить как раз после Рождества, как сумела припомнить до смерти перепуганная открывшимися обстоятельствами жена пропавшего, картина выходила неприятная; по всей видимости, не обретя утешения в молитвах Господу, почтенный торговец нашел себе другую покровительницу. Была ли в его деяниях малефиция, еще следовало разобраться, а вот ересь вырисовывалась первостатейная.
Заплаканная женщина, разом возомнившая себя если не обвиняемой, то pro minimum подозреваемой, клялась и божилась, что знать не знала ни об увлечениях мужа, ни о тайнике, и даже подумать ни о чем таком не могла. Хальс склонен был ей верить; крайне неумно с ее стороны было бы явиться в отделение, не уничтожив для начала все следы ереси, если она о таковой знала. Признаться, по наблюдаемому поведению супруга что-то подобное уже следовало предположить, но женщина, по-видимому, не была обременена излишками ума, лишь сейчас осознав, что значили все эти странности.
Когда же Кристиан велел ей взять младенца и следовать за ним в Официум, та и вовсе едва не забилась в истерике. Пришлось терпеливо и многословно объяснять, что ее никто ни в чем не обвиняет, и она не арестована по подозрению, а берется под защиту. Ведь не хочет же она, чтобы ее несчастный спятивший муж, внезапно вернувшись домой, причинил вред ей или ребенку ради своей истинной или мнимой покровительницы.
Собрать недостающие травы и найти правильное место несложно. Явившийся из ниоткуда подсказал имена трав, а Она направляла меня, и нужные ростки я находил безошибочно. Поиском же подходящего места я озаботился еще летом, да и тогда это заняло немного времени. С тех пор, как леденящие вихри вошли в мои сны, я не раз видел обрыв, костер и мой танец в Ее сиянии. Я видел, как крут берег и как вьется серебряной лентой река из-за дальних гор. Я едва ли смог бы забыть или не найти повторно избранное место, но даже на такой невероятный случай я отметил его в своих записях. Они мне, впрочем, не понадобились.
И вот я сижу у костра на крутом берегу реки. Ждать осталось совсем немного, но эти последние часы - самые томительные. К утру будет готов священный настой, и тогда останется лишь дождаться Знака.
На чтение путаных, обрывочных и малоинформативных записей сумасшедшего еретика (теперь сомнений ни в первом, ни во втором не осталось) ушел не один час, и, что самое прискорбное, яснее от изучения сих манускриптов не стало. Бесконечные славословия некой Ей, обратившей свой взор на недостойного (судя по контексту, какой-то из богинь луны), многословные излияния на тему собственной предельной вины, радость по поводу обладания неким тайным знанием, недоступным обделенным Ее вниманием людям (последнее могло оказаться свидетельством взаимодействия с потусторонними сущностями, но для полноценного обвинения не хватало подробностей), какие-то заметки о свойствах трав, сами по себе ни ересью, ни малефицией не являющиеся, - и никаких намеков на то, куда и зачем отправился пропавший торговец.
Лишь ближе к полуночи, когда сонно трущий усталые глаза следователь поднялся из-за стола, сдавшись на сегодня и решив осмыслить все еще раз утром, он заметил на полу одинокий листок, по-видимому, выскользнувший из общей пачки.
С тяжелым вздохом Кристиан наклонился, поднял бумагу и поднес поближе к свету. На закапанном воском листке был криво набросан план местности: текущая по долине река вблизи гор. На левом берегу был схематично изображен костер, вокруг него - стрелка противусолонь и на ней на равном расстоянии друг от друга шесть точек.
Не сдержавшись, Хальс выругался. Ну надо же было уронить именно этот листок! Разумеется, он в любом случае прочел бы все записи, но без ощущения бесцельности и бесконечности выполняемой работы инквизитор вполне смог бы прожить.
Что ж, по крайней мере теперь становилось понятно, куда и зачем ушел Цукерброт. Новоиспеченный язычник затеял провести некий ритуал неведомого назначения. По всей видимости, наметил он его на ночь новолуния, то есть завтрашнюю, что по-своему удивительно: почитателю Луны следовало бы дождаться ее явления во всей красе, а не творить нечто, пока она "не видит". Но мысли сумасшедшего неисповедимее путей Господних. Река в Бамберге одна, горы находятся на юге; едва ли Цукерброт собрался преодолеть половину Империи в поисках идеального алтаря, значит, искать его стоит где-то поблизости. Хорошо бы уточнить у старожилов, нет ли где-то к югу от города заброшенного капища... Но это утром. Для начала необходимо поспать хотя бы несколько часов. Если рвануть в погоню верхом, до ночи они успеют прочесать весь берег.
Этой ночью я так и не сомкнул глаз, глядя в звездное небо. Ее светлого лика видно не было, но это ничего не значило. Скоро, совсем скоро явится миру Ее темный лик, в небесах вспыхнет огонь, и тогда я уйду к Ней - и если Она будет милостива, встречусь и с тобой. Ты не простишь меня, за такое и нельзя простить, но мы снова будем вместе. Порой я гоню от себя ужасную мысль, ужасную, с какой стороны ни посмотри: сложись все иначе, ты бы, конечно, осталась со мной, но я никогда не обрел бы Ее, не обрел бы себя. Я когда-то был молод - так же, как ты. Я ходил путем Солнца - так же, как ты. Но теперь все изменилось, и только Она могла дать мне то, что есть у меня ныне - Путь.
Солнце поднялось в зенит и медленно поползло по небосклону. Близится Час. Я раздуваю угли, пробуждая к жизни задремавшее пламя.
Белый дрок - в костер. Бересклет - в костер. Огонь воспрял, пожирая брошенную в его пасть добычу.
Я вновь устремляю взгляд вверх, чтобы не пропустить Знак.
Первым делом с утра Кристиан Хальс отправился с докладом к обер-инквизитору. Гюнтер Нойердорф доверял своему подчиненному и за самодеятельность выволочку бы не устроил, но постепенно сдающий старик тщился чувствовать себя нужным и контролировать все лично, и молодой инквизитор не счел возможным обижать начальство. Коротко и четко изложив историю пропавшего еретика и хронику проведенных следственных мероприятий, Кристиан получил заверение в том, что никаких капищ и языческих храмов на левом берегу отродясь не водилось, и разрешение взять с собой нескольких стражников.
Гнать коней было ни к чему, но и задерживаться не следовало. И вскоре отряд, состоящий из одного инквизитора первого ранга и пятерых стражей, взятых не столько для сражения с малефиком, сколько для более эффективного обшаривания кустов, покинул город.
К полудню впереди отчетливо стали видны силуэты гор, и Хальс велел рассредоточиться и глядеть в оба. Пожухшая трава и полуоблетевшие кусты не могли послужить хорошим укрытием даже одинокому беглецу, и инквизитор не сомневался в успехе поисков.
Когда пару часов спустя стало стремительно темнеть, Кристиан решил, что погода портится, и к вечеру они рискуют основательно вымокнуть, а потому стоит поторопиться. Однако, подняв голову, он увидел лишь парящего в девственно-чистом, но стремительно сереющем небе орла и на глазах теряющее яркость солнце.
Неприятная догадка молнией сверкнула в мозгу. Вот о чем писал безумный еретик, упоминая о "Черной Луне". Не темный лик его покровительницы, а просто солнечное затмение! Вот он, тот Час, которого ждал Цукерброт. А это значит, что они глупо, отчаянно, безнадежно опаздывают. Нет у них времени до темноты. Все произойдет прямо сейчас, в ближайшие минуты, и хорошо, если у ритуала не будет каких-нибудь глобальных последствий, и если этот сумасшедший не напоил своими травами пяток человек и не собрался теперь