- Итак, теперь, когда мы, надеюсь, кое-что прояснили, я буду говорить, а ты - слушать. Я буду спрашивать, а ты - отвечать. Не мяться, не мычать, не сверкать на меня глазами, а внятно отвечать. Ты, я надеюсь, не дурак, не люблю дураков. Усек?
- Усек, - пробормотал Курт и, сглотнув под выразительным взглядом, прошипел, - майстер инквизитор.
- Отлично. Итак, если ты не дурак, то, думаю, уже понял, что тебя ждет. А ждет тебя, Курт Гессе, виселица. Заслужил. Будешь болтаться как дохлая крыса, на веревке, на потеху толпе, и твои вчерашние приятели, о которых ты так настойчиво молчишь, будут тыкать в тебя пальцами, а через неделю забудут. Был у них приятель Бекер, да сплыл, и весь разговор. Так?
Соглашаться не хотелось до рвоты, но и слов против не находилось. Этот ублюдок Шнапс все расписал так, будто самолично уже накинул веревку ему на шею, бросил скучающий взгляд на болтающегося Курта, на расходящуюся с площади равнодушную толпу, и решил, что второго взгляда это унылое зрелище недостойно.
- Ну, что молчишь? - В свете факела ухмылка на грубом, расчерченном шрамом лице, была понимающей и на редкость мерзкой. - И признать противно, и согласиться гонор не позволяет, так? Так, я спрашиваю?
- Нет, - с вызовом прорычал Курт, - не так. Майстер инквизитор.
- О-о-о, быстро начал зубки показывать. А вроде признал, что не дурак. - Второй рывок Курт ждал, но все равно не успел увернуться, всей разницы - вместо горла пальцы инквизитора сомкнулись на лохмотьях рубашки и крепко скрутили. Стало еще хуже, ткань впилась в шею, так что едва удавалось протолкнуть воздух, а его самого приподняли над земляным полом, как обоссавшегося щенка.
- Третьего раза не будет. На третий раз я просто оставлю тебя тут, дожидаться стражников с крепкой пеньковой веревкой, потому что дураку - дурацкая смерть. А тот, кто трижды испытывает мое терпение, определенно дурак. Так? ТАК?
- Так. Майсссстер инквизитор, - рука мучителя разжалась, и Курт кулем осел на пол, хватая ртом воздух.
- Итак, продолжим. Раз мы выяснили, что подохнуть как крысе на потеху почтенной публике тебе не хочется, предлагаю выбор. - Рихард присел на корточки перед все еще сидящим на полу Куртом. - Ты можешь поехать со мной и искупить все, что успел натворить поганого за свою жизнь. О нет, не постом и молитвами в глухом монастыре, как ты мог подумать, хотя и такие люди тоже нужны Конгрегации. Вот только еще нужнее ей люди вроде меня. Мотающиеся по городам и селам, а подчас из одной господней задницы в другую, выискивающие тех, кто наводит порчу, призывает всяких бесовских тварей и прочую шушеру. Не на кого соседи наговорили, а тех, кто действительно ворожит во зло честным христианам.
- И что, ради этого меня готовы помиловать?
- Не помиловать. Наказание будет, серьезное, но ты останешься жив. И получишь шанс.
Курт сплюнул. - Брех... - шлепок по губам заставил его подавиться ругательством и отшатнуться. Рихард встал, брезгливо вытирая руку о штаны.
- Ты действительно считаешь себя настолько важной птицей, ради которой инквизитор будет врать? Мне плевать, согласишься ты или нет, откажешься, - найдется кто-то другой. Уже нашлись. Ты можешь рискнуть и проверить, чего стоишь, и сделать хоть что-то полезное в своей никчемной жизни. Это будет трудно, очень трудно. Ты не раз все проклянешь, по себе знаю. Но у тебя будет шанс доказать себе и окружающим, что ты не пустое место. Или ты можешь струсить. Ты будешь до последнего пыжиться и пытаться гордиться тем, что никого не выдал и помер молча. Может, кто-то из твоих приятелей действительно это оценит и будет помнить о тебе больше недели-двух. Вот только мы оба будем знать, что это - трусость.
Шнапс уже запер ржавым ключом двери камеры и повернулся к выходу, когда в спину донеслось тихое:
- Я согласен. Майстер инквизитор.
- ... таким образом довожу до вашего сведения, что первоначальные наши предположения подтвердились. Инквизитор второго ранга Рихард Шнапс, пропавший в минувшем месяце, был убит и захоронен тайно близ города Любек. Убийца, Карл Грасс, 11 лет, после проведенного дознания признавшийся в совершении сего преступления, был показательно казнен на главной площади означенного города Любек. Тело обер-инквизитора перезахоронено на городском кладбище...
Курт прижался щекой к стене, боясь даже дыханием выдать свое присутствие, и прижимая к себе увесистые тома. Он, конечно, видел, что в академию приехал курьер, и привезенные новости крайне расстроили отца Бенедикта, и без того подавленного убийством одного из мальчишек. Но подобное он даже предположить не мог. Не иначе как счастливым совпадением оказалось скучное поручение одного из кураторов отнести старые книги в библиотеку. А между тем густой бас прервал чтение донесения. Кажется, так разговаривал кто-то из столичных гостей, приехавших на днях в Академию. С самими мальчишками, впрочем, высокие чиновники предпочитали не встречаться даже мимолетно.
- Доигрались. Я не раз говорил, что волчата это волчата, и из дурного семени не вырастет добра. И что теперь? Убит один из талантливых обер-инквизиторов, не раз с успехом разрешавший сложные и щекотливые дела, и кем! Стригом, малефиком, оборотнем? Нет. Сопляком, которого он же вынул из петли. Вы с ними возитесь, возитесь, а все ради того, чтобы получить лезвием под ребра. А стоит оставить щенков без присмотра, как они начинают увлеченно рвать друг друга. Сколько прошло со смерти этого, как его?
- Клауса Штолле, Ваша Светлость. - раздался голос секретаря, - Чуть больше недели.
- То есть почти полгода бесед, исследований, проповедей, - и все коту под хвост. В один непрекрасный момент ваш малолетний бандит вспоминает родную улицу и режет горло своему дружку. Кто поручится, что завтра еще кто-нибудь не стащит с кухни нож и не вспорет уже вам брюхо, а, Сфорца?! Я скрепя сердце поддержал вашу авантюру, но все это уже слишком, вам не кажется?
- Ну, предположим, хорошо если лет через десять кто-то из них научатся владеть оружием так, чтобы попытаться ткнуть мне ножом в брюхо. И то сомневаюсь, что ему это удастся. - в голосе явно проскользнула усмешка, и тут Курт был полностью согласен. Видел он как-то в начале осени тренировку Сфорцы с кем-то из оперов, с тех пор смеяться над отвратительным акцентом это человека окончательно пропало всякое желание. - Мой уважаемый друг, скажите, сколько мы знакомы? - Продолжил между тем кардинал, - Вы действительно считаете, что я способен ввязаться в столь масштабную и рискованную авантюру, тут вы правы, не продумав всех вариантов? Мальчишки привыкли к безнаказанности, ну да это дело поправимое. И, к слову, в коридоре полно стражи, так что за свою безопасность, как и за безопасность гостей я абсолютно спокоен. Верно, Ганс? - повысил он неожиданно голос.
- Верно, Ваше Высокопреосвященство! - Гаркнули у заслушавшегося Курта над ухом, а потом крепко за оное ухватили. Видно, у этого Ганса, оказавшегося рослым стражником, был большой опыт в выкручивании ушей, ибо мысль бросить в обидчика учебниками и дать деру была отвергнута почти сразу. Пришлось на цыпочках просеменить за стражником в комнату пред светлые очи наставников.
- Полюбуйтесь, граф, какая великая тяга к знаниям может таиться в обычном уличном воришке. - С еще большей насмешкой произнес Сфорца, показывая на учебники. Что ж - обратился он уже к стражнику, но смотрел прямо Курту в глаза. - В таком случае, дабы пища телесная не мешала усвоению пищи духовной, думаю, суток голодного карцера будет достаточно.
Все также понукаемый стражником, Курт отправился привычной дорогой в карцер. Не то, чтобы он был там частым гостем, но за минувшие месяцы не нашлось ни одного макариата, кто не побывал бы там по нескольку раз минимум. Как бы ни относился к Сфорце Курт, но тут он был прав: воспоминания о прежней голодной, но вольной жизни вытравливались медленно и неохотно. Прав был и чертов Шнапс: подставляя шкуру под кнут экзекутора после очередной провинности, Курт действительно не раз проклинал и тех четверых идиотов, что умудрились сдохнуть от его руки, и свое решение, и, разумеется, самого инквизитора. Но стоило промелькнуть мыслям о том, чтобы бросить все это терпеть и сбежать, как в голове звучало хрипло и насмешливо: "Мы оба будем знать, что это - трусость", - и кулаки сжимались сами собой. В такие моменты Курт искренне желал Шнапсу сдохнуть как-нибудь особенно заковыристо. И вот теперь, оказывается, его желание исполнилось самым буквальным образом.
Карцеров в академии было несколько, и в каком предстояло сидеть зависело от строгости проступка. Одним из самых суровых по праву считалось заточение в крошечной каморке в рост взрослого человека, где едва можно было сесть. Но Курту, можно сказать, повезло: помимо нормального размера, камера даже могла похвастаться лавкой - неслыханная роскошь! На нее он и плюхнулся. Стражник забрал книги, гремя засовом, запер дверь снаружи и куда-то убрался, оставив арестанта в тишине и одиночестве на ближайшие сутки.
Курта в карцер приволакивали нечасто и, как правило, кипящим от злости после очередной драки, в синяках, иногда приправленных для вразумления следами от розги. Неудивительно, что большую часть ареста он зализывал раны, в красках представляя способы мести. Но в этот раз мстить было некому. А вот воспоминания в темноте оказались сильнее, чем при свете дня. За ежедневными стычками, нудными проповедями и скучной работой пролетевшие месяцы срослись во что-то нескончаемо длинное, размазывая, заслоняя прошлое существование. Спустя полгода сытой жизни голод, такой, что прилипали к спине кишки и мечталось не о еде уже, а хотя бы о жухлых очистках, лишь бы хоть чем-то забить живот, становился лишь воспоминанием. Нестерпимо болела после порки кнутом спина, но вряд ли сильней, чем след от ножа на бедре, поливаемый мутной брагой из Кревинкля. Финк тогда, помнится, где-то раздобыл настоящий (или почти настоящий) шнапс и полил рану и им тоже. Цундер к тому моменту только прибился к ним и на дерьмо изошел, мол, продать же можно было, зачем переводить продукт? Били его все, даже Вельс. А остатками той бутылки они грелись еще с пару недель, и это были не самые худшие дни. Впрочем, когда уже Цундер по темноте напоролся ногой на торчащий гвоздь и рана начала распухать, именно Курт с Финком (не без пинка со стороны Финка) забрались в дом знахарки и увели оттуда горшочки с мазями и припарками. Хорошо еще, что среди них оказалась нужная. Но сколько они тогда перепробовали разной травы...