ла себя ждать: я получил поцелуй. С тех пор я, писал вместе с многими писателями, был соавтором Мопассана, Ажаева и Драйзера. Сейчас я пишу «Ромео и Джульетту». Хедикэ оплакала молодых, а теперь хочет знать, что случилось с другими действующими лицами: няней, отцом Лоренцо, первым, вторым, третьим музыкантами и так далее и так далее. Вот я и пишу шестой, седьмой и восьмой акты об их дальнейшей судьбе. Отец Лоренцо бросит орден и женится на няне Джульетты. Они будут жить счастливо и умрут в глубокой старости. Обе семьи так сдружатся, что организуют общий хор и по воскресеньям на главной площади Вероны будут давать бесплатные концерты. Два старика — Монтекки и Капулетти — каждый вечер будут играть в карты. Интересно, правда?
— Очень, — кивнул я. — А потом?
— Хедикэ тоже спросила бы так, — ответил Геза. — Не знаю пока, что с ними будет. Зависит от моего времени и настроения. Может, доведу историю двух семей до наших дней, может, при удобном случае отравлю их. Но придется быть очень внимательным, чтобы никто в это время не отсутствовал и все получили свою долю яда. Ведь если даже судомойка спасется, я вынужден буду продолжать пьесу… А теперь послушай, я прочту тебе несколько готовых сцен…
Напрасно я протестовал, Геза насильно усадил меня в кресло и дрожащим голосом начал:
— Ромео и Джульетта. Авторы — Геза Лехак и Вильям Шекспир.»
Великие мыслители
Если Академия наук попросит и у меня будет немного свободного времени, я напишу книгу под названием «Великие мыслители».
О ком я напишу в этой книге?
Например, об Артуре Шопенгауэре, который часто меня навещает. Разумеется, не о знаменитом философе-пессимисте (1788–1860), а об Эрнэ Лидеруе, которого я прозвал Шопенгауэром и включил в свой труд «Великие мыслители» потому, что он регулярно в воскресенье утром заявляется ко мне со словами:
— Я проходил мимо и подумал: «Дай заскочу к тебе».
Много раз я давал себе слово пристрелить его прямо на пороге, но в субботу вечером, ложась спать, забывал о том, что следовало по меньшей мере вооружиться до зубов. К тому же у меня нет пистолета. А если бы был, то спать с ним неудобно. Жестко. И потом Шопенгауэр человек семейный. У него трое детей. И вот приходится мне громко говорить, что, мол, ах, как я рад, как я рад, а про себя бормотать: «Ну, погоди, Шопенгауэр! Когда-нибудь я тебя уничтожу! Он, видите ли, проходил мимо и подумал, дай заскочу! Подумал! А ведь думать можно о стольких вещах: о жизни, о смерти, о любви».
Канты — то есть Ласло Кюрти с супругой — тоже принадлежат к группе великих мыслителей. Они всегда приходят в то время, когда у нас уборка.
— Мы думали сделать вам сюрприз. Правда, вы не сердитесь?
Нет, не сердимся. Но если бы у меня под рукой был отряд
гусаров, я скомандовал бы: «Сабли наголо! В атаку! Вперед, ребята!» И с двух сторон напал бы на Кантов, чтобы они не могли спасаться бегством. Но где раздобыть дюжину гусар с раздувающими ноздри скакунами? И жена не позволит превращать квартиру в конюшню. Поэтому я распахиваю перед Кантами дверь и говорю:
— Это очень мило с вашей стороны, очень-очень мило!
Супружеская пара великих мыслителей думала сделать нам
сюрприз! Это ей удалось. Но откуда они всегда узнают, что у нас уборка?!
— Как вы догадались к нам прийти? — спрашивает моя жена.
— Даже не знаю. Подумали и пришли. Правда, милый? — отвечает жена Канта.
Значит, пришли они к нам не случайно, а в результате мыслительного процесса. Подумали! Вдвоем. Кант и Кантиха.
И в заключение упомяну о Томасе Море, то есть Яноше Коваче, который всегда приходит, когда мы собираемся уйти. Увидя, что мы стоим в пальто и шляпах, он оскорбленно восклицает:
Вы хотите уйти именно сейчас, когда я пришел вас навестить?
Мы не уходим. Остаемся. Но если бы у меня был бомбардировщик, я взлетел бы ввысь и…
— Почему ты не позвонил, что придешь?
— А зачем? Если вас нет дома, значит, нет, а если вы дома, значит, дома.
Мудрое утверждение. Железная логика! Так мог сказать только великий мыслитель.
Если Академия наук попросит и у меня будет немного свободного времени, я напишу книгу.
Клянусь честью!
Обед—76
— Завтра у нас будут гости, — не терпящим возражений тоном заявила жена Верпелети. — Надеюсь» ты ничего не имеешь против.
— Я? А почему я должен быть против? — спросил муж. — Я рад, что к нам придут. Сколько нас будет?
— Вместе с мамой восемь. Или девять. Надеюсь, у тебя нет возражений против того, что мама тоже будет с нами?
— У меня? Почему у меня должны быть возражения? Маме я особенно рад. У нее фотогеничное лицо.
— Что у нее?
— Я забыл тебе сказать, что завтра нас будут снимать для телевидения. Фильм под названием «Обед-76». Киношники-документалисты будут в восторге от мамы. Седовласая старушка. С миллионом морщин на лице. Вблизи — словно гравюра на дереве. Однако морщины ее прорезаны временем…
— Мог бы сказать раньше!
— Я намеренно не говорил. Они хотят, чтобы все было естественно, будто мы дома одни.
— Как будет называться фильм?
— Я уже сказал: «Обед-76». Дядюшка Лайош придет?
— Сказал, что придет.
— Прекрасно! Дядюшка Лайош появляется в дверях. На шляпе его болтаются ленточки. В правой руке бутылка вина. Увидев нас, он воскликнет: «Много счастья, боже, дай-ка сему дому и хозяйке!»
— Ты с ума сошел! Почему дядя Лайош будет говорить стихами? Ведь он врач.
— Все равно. Киношники-документалисты будут в восторге. Такую малость дядя Лайош может ради нас сделать. И пусть все видят, как мы принимаем гостей!
— Для этого нужны деньги.
— Завтра утром получишь деньги. Когда придут киношники. Я отсчитаю тебе сотенные прямо в руки. Зрители увидят и мои руки. Некрасивые, правда, но трудовые. Вблизи. Киношники-документалисты любят снимать руки.
— Сколько же ты решил потратить на этот вечер?
— Об этом не беспокойся! Я не желаю, чтобы нас ославили. Пусть все видят, каково гостеприимство 76 года! Петь умеешь?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Хорошо бы ты спела в кухне над бурлящими котелками. У тебя есть ситцевый платок в горошек?
— Нет.
— Жаль! Ситцевый платок в горошек очень хорошо смотрится. Ты будешь хлопотать в кухне, а дядюшка Лайош высоко поднимет бутылку с вином и закричит: «Стол накрыт, зовут к обеду вкусных кушаний отведать. Ох, какая здесь еда, не попробовать — беда! Золотой бульон сверкает, гости ложки поднимают…»
Жена Верпелети озабоченно глядела перед собой.
— Что с тобой? — спросил муж.
— Сколько нас будет вместе с киношниками?
— Понятия не имею! Они не сказали. Тетю Эмилию ты позвала?
— Позвала, но…
— Блестяще! Тетя Эмилия расскажет, каким был обед в 1924 году. Тогда в доме и хлеб-то не всегда бывал. А после окончания интервью с тетей Эмилией дядюшка Лайош высоко поднимет бутылку вина и скажет…
— Ничего он не скажет! — закричала жена Верпелети. — И прими к сведению, что никаких гостей завтра здесь не будет! А если кто и придет, я так его турну, Что…
— Хорошо, — пожал плечами муж. — Как хочешь! Я поговорю с киношниками. Правда, разговор будет мучительным, неприятным, но что делать?..
— Завтра нас даже дома не будет. Мы пойдем к Фланцам. Они давно нас зовут.
Верпелети кивнул и подошел к телефону.
— Прошу Зебегеня Фланца. Привет! Это Верпелети. Скажи, что вы делаете завтра? Мы хотели к вам заскочить… Хорошо… Привет!
— Что он сказал?
— Сказал, чтобы мы приходили. Завтра вечером их будут записывать для радио. Название программы «В гостях у семьи Фланц».
Позор
Прочитав об этом в газете, я знал, что мне надо делать. Я должен пойти к Верпелети. Нас связывает старая дружба. В трудные часы мой долг — быть возле него.
В заметке было написано: «Директора ресторана «Золотая собака» присудили к штрафу за то, что в находящемся под его руководством предприятии общественного питания разбавляли водой коньяк и подавали посетителям порции меньше предписанных правилами».
Я представил себе, что он сейчас чувствует. Его имя упомянуто прессой в заметке о жуликах! Бедный, заблудший парень! Несомненно, полубезумный и небритый, он блуждает сейчас где- то, не желая попадаться людям на глаза. Его гонят, преследуют угрызения совести. А он, бедняга, идет, бредет, бежит, не обращая ни на что внимания…
Я обязан сейчас же поговорить с ним! Набрал номер его домашнего телефона, попросил позвать моего друга. Приятный женский голос ответил, что его нет дома.
— Вы не знаете, где он?
— Не знаю.
Просто фантастично, до чего равнодушны люди! Быть может, именно сейчас, в эти минуты, он подводит итог своей жизни: где он ошибся, что толкнуло его по наклонной плоскости, на которой уже нельзя было остановиться. Я видел перед собой Верпелети, стоящего на берегу Дуная и смотрящего на воду, темно-зеленую, мутную воду. Отто, не надо!..
Нужно что-то предпринять! Я набрал номер треста ресторанов.
— Позовите, пожалуйста, Отто Верпелети.
— Его нет.
— Когда он придет?
— Он был, но ушел.
— Не знаете, куда?
— Не знаем.
А зачем им знать? О, это равнодушие! Неужели мы никогда не изменимся? Был, но ушел. Быть может, туда, откуда нет возврата. Его назвали в газете жуликом, и этот позор он не мог перенести. Да и как теперь смотреть в глаза жене, детям? Безусловно, он не спал ночь, метался в бессоннице по кровати, а сейчас, усталый и сломленный, бродит там, где не видно людей. Может, ищет сук покрепче, на котором… Отто, не надо! Ты еще выберешься на истинный путь!
Дрожащей рукой я набрал номер ресторана.
— Алло! Ресторан «Золотая собака»? Прошу Отто Верпелети!
— Сию минуточку!
Наконец я его поймал!