Гнетущую тишину нарушил остервенелый лай. Парень и девушка принялись ползать по сцене и гавкать, брызжа слюной точно бешеные псы. Белки их глаз резко выделялись на фоне тёмных от крови лиц.
«У-уав, у-уав, у-уав!..» – гулко разносилось по залу.
Молодому сержанту казалось, что эти звуки вонзаются в его мозг подобно острым лезвиям.
«…у-уав, у-уав, у-уав!..»
Раздался грохот автоматных выстрелов. И только когда обойма закончилась, сержант сообразил, что это он стрелял. Как так вышло? Как?
На сцене дёргались в агонии нашпигованные пулями парень и девушка. В зал вбежали полицейские из другого наряда. Молодой сержант, задыхаясь, словно ему не хватало воздуха, взглянул на своего ошарашенного напарника, а потом согнулся и его стошнило.
* * *
В километре от кинотеатра «Комета» психически нездоровый мужчина, в которого вселился злой дух, убил в тёмной подворотне молодую женщину. Она куда-то спешила, почти бежала, уткнув лицо в меховой воротник полушубка, а он её догнал, обхватил её голову ладонями и свернул шею. Так просто, так быстро. Только что её голова была полна мыслей, каких-то планов, а теперь ни мыслей, ни планов, одна лишь пустая оболочка.
Древний лондонский маньяк Малколм Крид, завладевший разумом психически больного, смотрел на остывающий труп женщины. Человеческое тело он считал совершенством – в целой вселенной для него не было ничего более идеального. Но особую красоту он видел в безжизненных телах, очищенных от шлака мыслей, грязи эмоций. Пустые прекрасные сосуды, произведение искусства самой природы. И не важно, какие это тела – молодые, старые, обрюзгшие, костлявые, – все они были по-своему совершенны.
А ещё они являлись лучшим материалом для творчества.
Радуясь, что метель надёжно скрывает его от чужих взоров, одержимый схватил труп за меховой воротник и поволок в закоулок между трансформаторной будкой и стеной здания ветеринарной клиники.
Подходящее место для творчества. Снег сюда почти не заметал, отдалённого света фонаря хватало, чтобы превратить мрак в приемлемый сумрак. Правда не очень чисто – возле стены битые бутылки, гнилые доски и застарелая куча дерьма. Но это ничего. Настоящий творец должен уметь создавать шедевры в любых обстоятельствах, при любых условиях. Ведь главное – вдохновение, а у лондонского маньяка его было в избытке. А ещё эта печальная музыка ветра, мельтешение теней… Всё это уже когда-то было, столетие назад, в мрачных переулках улиц Уайтчепела. Прошлое вернулось, чтобы поддержать, дать нужный настрой. Только бы архонт в ближайшее время не натянул поводок, только бы успеть сотворить шедевр!
Одержимый снял с трупа всю одежду, бросив её на осколки битых бутылок. А потом, испытывая творческую эйфорию, принялся ломать конечности в суставах. Сначала ноги, затем руки. Главное, чтобы переломы не были открытыми, не то вся работа пойдёт насмарку. Раны и кровь – непозволительно. Это то же самое, что искромсать ножом полотно Рембрандта. Но, несмотря на десятилетия отсутствия практики, древний маньяк навыков не утратил – ломал суставы умело, бережно. Закончив с конечностями, он свернул мёртвой женщине челюсть на бок, после чего, прислонив тело к стене, изогнул ноги и левую руку под неестественными углами, а правую руку, с распростёртой ладонью, вытянул в сторону.
Отошёл на шаг, критически рассматривая своё творение. Труп походил на какое-то несуразное бледное существо, с вытянутой, будто бы просящей милостыню, рукой. Малколм Крид так и решил назвать свою скульптуру: «Нищенка». Удачная работа. Пятнадцатая на его счету.
Он улыбнулся, представив, какое впечатление произведёт эта скульптура из мёртвой плоти на тех, кому посчастливится её узреть. Настоящее искусство должно вызывать сильные эмоции, в этом вся суть. «Нищенка» такие эмоции вызовет, он не сомневался. Тому, кто её увидит, она будет являться в снах, она займёт в сознании особую нишу.
Вот оно – настоящее, истинное искусство!
* * *
В центре города в доме номер 6 по улице Победа, в квартире 24, усердно молилась женщина средних лет. Она являлась фанатичной прихожанкой Церкви Святых последних дней и искренне верила, что Бог сейчас смотрит на неё и одобрительно улыбается. А как же иначе? Ведь она любит его, выполняет все указания духовных наставников, ненавидит глупцов, называющих «ЦСпд» сектой, разносит по домам религиозные брошюры, рассказывает едва ли не каждому встречному об Истинном пути. А в скором времени она продаст свою квартиру, как уже продала машину и дачу, а деньги пожертвует церкви. Конечно же, Бог ей улыбается, по-другому и быть не может.
Женщина молилась, чётко и громко проговаривая слова:
– Дай мне силы пройти до конца по лестнице Страданий, и позволь войти в пирамиду Счастья! Вырви ростки тьмы из души моей, а разум очисти от скверны!
Наставники наказали повторять эту молитву двенадцать раз в день, и она ни разу не нарушила этот наказ.
– Вырви ростки тьмы из души моей, – раскинув руки в стороны, с придыханием, повторяла женщина, – а разум очисти от скверны!
Но вот что-то прикоснулось к её разуму. Кто-то! Бог! Конечно же, Бог! Она его чувствовала. Господь откликнулся на её молитву! Зарыдав от счастья, женщина залепетала:
– Спасибо, спасибо, спасибо!..
И открыла ему свой разум.
Но это был не Бог. Её сознанием завладел Лир, серийный убийца, чей кровавый жизненный путь оборвался всего лишь полгода назад. На его счету было немало жертв. Он вырезал из груди сердца, пытаясь обнаружить в них какую-то вселенскую тайну.
– Вырви ростки тьмы из души моей, – с насмешкой в голосе пробормотала одержимая.
Она проследовала на кухню, взяла нож и потрогала пальцем режущую кромку. Острый. То, что нужно.
– Дай мне силы пройти до конца по лестнице Страданий.
Одержимая покинула кухню, миновала коридор, открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
– Позволь войти в пирамиду Счастья.
Держа нож за спиной, она нажала на кнопку звонка квартиры, в которой проживала молодая семейная пара. Спустя минуту дверь открыл подтянутый мужчина в тренировочном костюме.
– Опять вы? – в его голосе дружелюбия было меньше, чем в рыке тигра. – Если опять начнёте насчёт своей чёртовой секты…
– Нет, дружок, – улыбнулась одержимая. – Я просто хочу посмотреть, есть ли в твоём сердце тайна.
* * *
В наркологическом диспансере четверо алкоголиков, в которых вселились эгрегоры, устроили погром. Они крушили всё, что под руку попадалось, убили двоих, пытавшихся их обуздать, санитаров. Задушили медсестру, а потом, забаррикадировавшись в палате, устроили пиршество: голыми руками разодрали на части тело медсестры и с жадностью сожрали печень, сердце, почки…
Людоеды дождались своего часа, и были уверены, что в будущем их ждёт ещё много свежего человеческого мяса.
Весь мир лежал у их ног.
Кто осмелится встать на пути Стаи? Какой дурак бросит вызов архонту? Людоеды не сомневались: таких не найдётся. Никто не осмелится противостоять инфернальной силе.
А значит, кровавое пиршество будет длиться вечно!
* * *
Сирены полицейских автомобилей и карет скорой помощи звучали в разных концах города. Из других округов прибыли дополнительные силы правопорядка. Мэр слёг с инфарктом. Передачи по телевизору то и дело прерывались экстренными выпусками новостей.
А Надзиратель крепко спал, развалившись в мягком кресле. На его губах играла лёгкая улыбка. Сон – это хорошо.
Глава двадцатая
Потянувшись и пару раз зевнув, Агата нехотя освободилась от нежных оков сна. Неплохо отдохнула, будто заново родилась. События нынешнего утра сейчас ей казались далёкими, словно барьер сна их значительно отодвинул во времени. Довольно приятный парадокс, если учесть, что утро выдалось тем ещё, и некоторые эпизоды даже вспоминать не хотелось.
– Отдохнула?
На вопрос Саяры Агата ответила энергичным кивком и мимолётной улыбкой.
Якутка сидела на стуле, выкладывала из картонной коробки на стол различные предметы: медную неглубокую чашу, несколько пузырьков из тёмно-коричневого стекла, нож с коротким лезвием, три пирамидки из какого-то чёрного отполированного до блеска камня.
Агата подумала, что неплохо бы сходить умыться после сна, но уж больно было любопытно поглядеть, что станет делать со всеми этими предметами Саяра. Отлучишься на минуту – и упустишь что-нибудь интересное. Нет уж, умывание подождёт.
Из кухни вышла Полина, но в гостиную проходить не стала – прислонилась плечом к дверному косяку, тоже глядя на приготовления якутки. Агата обратила внимание, что Полина какая-то задумчиво печальная. Неужели подпустила к себе пессимистичные мысли, размышляя о предстоящей схватке со Стаей? Или дело в чём-то ином?
А Саяра тем временем расставила вокруг медной чаши пирамидки, откупорила пузырьки. Вид у якутки был расслабленный, словно она готовилась не к магическому действу, а нарезала овощи к салату.
Несколько капель в чашу из одного пузырька, буквально одна капля из другого, не менее десяти капель из третьего. Воздух наполнился каким-то мускусным запахом, от которого у Агаты засвербело в носу, и она, поморщившись, принялась тереть переносицу.
Смешав жидкости из всех пузырьков, Саяра положила в чашу окурок сигареты. Раздалось тихое потрескивание, словно от статического электричества. Воздух над чашей заколебался. Окурок стал угольно-чёрным, он расползался по поверхности жидкости маслянистой кляксой. А потом эта лоснящаяся чернота всколыхнулась, как живая, вздыбилась, выплёвывая вверх крошечные вязкие щупальца.
Над чашей, в дрожащем мареве, начала формироваться тёмная бесплотная сфера. Она была неровной и какой-то беспокойной. От неё, словно пытаясь сбежать, то и дело отделялись маленькие сгустки, но неведомая сила внутри сферы притягивала их обратно. Маслянистая плёнка в чаше перестала колыхаться и начала выцветать: из чёрной стала серой, потом бледной с лёгким синеватым оттенком.