Мы стояли на мраморной лестнице. Ариадна смотрела на меня немигающими, полными безразличия глазами. Тишина резала уши. Я почти решился заговорить, когда за спиной вновь послышались шаги, и Мороков легким жестом велел Ариадне идти вслед за ним.
Приглушенный стук каблуков по мягким коврам из лучшей синтетики. Легкий гул сервомоторов. Мягкий синий свет ее глаз, когда уходящая Ариадна вдруг обернулась ко мне.
– Поздравляю с наградой, Виктор, вы получили то, чего заслуживали. – Перезвон ее голоса резанул меня холодом металла.
– Да, мы все получили то, чего заслуживали. – Серафим Мороков вновь нежно протер золотую звезду на мундире и широко улыбнулся мне на прощание.
00011
Я не уехал из министерства сразу. Не смог после увиденного. Просто отправился слоняться по коридорам, стараясь выбить все мысли из головы. Комнаты менялись на залы, залы обращались в комнаты. Мрамор, бетон, чугун, стекло. Наконец, толкнув дверь, я вышел на крытый оранжерейный балкон, где оживленно переговаривались награжденные офицеры. Попросив у одного из них сигарету и сев возле мутного стекла, почти не открывающего вида на город, я впервые за очень долгое время закурил. Дым был горьким. От кадки с цветами возле меня пахло влажной землей и плесенью.
– Виктор, наконец я вас нашел. Хочу сказать, что очень вам сочувствую.
Рядом со мной присел человек в мундире аншеф-кибернетика Инженерной коллегии. Я без труда узнал в нем доктора Вальтера Стима, одного из главных разработчиков Ариадны, в знак заслуг которого, ей во многом и присвоили именно аббревиатуру С.Т.И.М.
– Виктор, очень вам сочувствую. Я просматривал блоки памяти моей девочки. Я все видел.
– Спасибо большое.
Доктор покачал головой.
– Господи, Виктор, как вы это все терпели? Она же наглость имела вас обвинять во всем произошедшем с убитыми слугами! И ладно обвинять, господи, она посмела ваши приказы игнорировать, когда вы у Клекотова были!
Я чуть не выронил сигарету от возмущения.
– Да вы о чем? Меня бы убили без этого.
Доктор махнул рукой, будто это вообще не имело никакого значения.
– Впрочем, тут есть моя вина, я все же немного недовернул логическую машину девочки. Интеллект и покорность, надо жертвовать или одним, или другим. Я сейчас поговорил с Мороковым. В общем, вот держите. Лично от графа. За хорошую работу. Потом я пришлю вам акты приема-передачи. Распишетесь в них.
Он вложил мне в руки маленькую, не больше блокнота, книжку, обшитую черной кожей.
– За успех с делом Клекотова ваш уровень в эксперименте повышен. Теперь вы будете не только сопровождать нашу машину. Вы сможете напрямую командовать ею. Это коды к Ариадне. Вот, полистайте. Теперь, если попробует игнорировать ваши приказы, просто назовите код. И она все сделает. Никуда не денется.
– Вообще все? – переспросил я, окончательно сбитый с толку.
– Абсолютно, Виктор. – Вальтер Стим подмигнул. – Я видел ее выходки, так что мы закроем глаза, если вы будете немного превышать полномочия. Удачно поиграться. И да, я уже сообщил девочке о нашем с графом маленьком подарке.
Он ушел, и я остался один с черной книгой в руках. Мне все больше не нравилось, куда начинает катиться происходящее.
00100
Ариадну доставили к нам в отделение ровно через неделю. О черной книге мы не заговорили ни разу, но я видел долгие, тяжелые взгляды, которые она бросает на мой стол. Мы по-прежнему работали вместе. Заниматься было чем: агенты уральских коммун устроили в городе динамитную мастерскую, из Невской лавры пропали вычислительные мощи, видевший это преступление нейродиакон был найден повешенным в собственной келье, а на Фабричной стороне продолжали свирепствовать банды.
Дел было много, однако любые мои попытки завести с Ариадной беседу на внеслужебные темы теперь встречали только ее безразличное молчание. Сперва это было тяжело. Затем больно. Потом начало уже просто бесить.
– Хватит! – В один из дней столкнувшись с гробовым молчанием в ответ на очередную попытку с ней заговорить, я просто стукнул кулаком по столу. – Да сколько ты будешь мне это припоминать! Я же извинялся столько раз! Мне жаль, что так вышло! Я же потом все что мог сделал, чтобы тебя выгородить! Как вообще можно так себя вести?
– Виктор. – Тон Ариадны внезапно для меня был мягким и почти лишился механических нот. – Я уже много раз говорила, что вы совершаете классическую для людей ошибку восприятия. Я машина. Биомеханический робот. А вы занимаетесь тем, что придумываете мне человеческие качества. Да еще и обижаетесь, не увидев во мне что-то из своих фантазий. Я всего лишь следую алгоритмам, Виктор. Не более. А что касается первого вашего вопроса, то припоминать совокупность ваших действий и бездействий я буду ровно до того момента, пока мне не сменят блоки памяти. Учитывая текущий объем записываемой мной информации, это случится через пятьдесят шесть лет. Однако к тому времени объем блоков памяти вследствие прогресса вырастет, и полученную прежде информацию мне явно перезапишут на новые, более совершенные блоки, что означает, что я смогу помнить об этих событиях на протяжении всего срока своей службы, который, учитывая взаимозаменяемость моих узлов…
Ариадна говорила, говорила и говорила, а я, держась за голову, все больше убеждался, что сыскная машина иногда до безумия может походить на живую женщину.
Я подумал о лежащей в столе черной книге, но тут же с отвращением отбросил эту мысль и, поднявшись с кресла, уже не слушая Ариадну, быстро вышел из кабинета, хлопнув дверью. Привалившийся к косяку поручик Бедов, развлекавший себя тем, что подслушивал происходивший разговор, сочувственно поглядел на меня.
– Что, Виктор, тяжело? Вот то-то. – На лице сослуживца, опаленном огнем четырех браков, выразилось сочувствие. – Может, уже закончишь сопли жевать и книгу достанешь, про которую говорил? Покажи уже, кто тут хозяин. Запрети ей вообще эту тему с коллегией поднимать. А лучше просто вели ей потереть себе память.
– Это будет неэтично, – коротко ответил я. – Я не пойду на это.
– Ох, Виктор, знаешь, нужно было тебе все ж в церковники идти, а не к нам. На день рождения куплю тебе вериги, так и знай. Виктор, машинка эта тебя в гроб загонит и гвозди вколотит такими темпами. Тебе бы отдохнуть надо. Вчера труп из коллектора вытаскивали, так он посвежее тебя выглядел, честное офицерское.
– Сам знаю, что отдохнуть надо. Я об этом одном только сейчас и думаю. На недельку бы у Парослава отпроситься от службы. Просто чтоб ее не видеть. – Я зло покосился на дверь.
– А он тебя отпустит?
– Да нет, конечно, сам знаешь, сколько дел. Но вот клянусь, придумаю какую-нибудь хитрую комбинацию, Остроумов я или кто?
Бедов хмыкнул.
– Ну давай-давай; а, да, насчет Парослава Симеоновича. Он попросил тебя зайти. Вроде бы еще одно дело наметилось. И да. У тебя в столе настой сибирского кофейного корня остался? Хоть его выпей для начала.
00101
Магазин сладостей купца Кошкина каждому в Петрополисе известен. За стеклянными витринами, залитыми электрическим светом, теснятся корзины с разноцветным мармеладом и пастилой, пряниками и помадками. Янтарем играют сахарные петушки и веселые белочки, снежно белеет нежнейший зефир, пестреют обертки сорока сортов конфет, блестят банки варенья и розовеют глазурью знаменитые пеплобадские дыни. В замке из печенья свою службу несут шоколадные солдатики, а позади стоят рядами огромные, похожие на белые снаряды конусы сахарных голов.
Кошкин Василий Львович – мануфактур-советник, сахарозаводчик и меценат, принял нас в кабинете на третьем этаже магазина.
Одетый в щегольской костюм-тройку из черного твида, купец сосредоточенно щелкал по клавишам занимавшей половину комнаты вычислительной машины, порой перепроверяя себя на деревянных счетах.
Задумчиво погладив короткую бородку, Василий Львович последний раз перекинул костяшки счетов и, сделав запись в пухлой тетради, наконец отослал прочь своих приказчиков. Шагнув к нам, он радушно улыбнулся, протягивая руку. Я с осторожностью пожал металлические пальцы. Правая рука у Кошкина была механической и, несмотря на щегольскую отделку серебром и финифтью, выглядела уж слишком способной неловким движением превратить мою кисть в кровавую кашу.
– Парослав Симеонович, благодарю за визит, да еще и вместе с самим господином Остроумовым! Виктор Порфирьевич, все газеты только о вас и пишут! С вами познакомиться считаю за честь! – Василий Львович пригладил напомаженные усы и вздохнул. – Хотя, конечно, это единственный сейчас повод для радости.
Он отошел к столу, доставая из ящика белоснежный платок. Развернув его, фабрикант выложил на стол маленький сверток и аптечный флакончик из темного стекла.
– Господа сыщики, сегодня утром я прибыл в контору своей кондитерской фабрики. И вот это я обнаружил в своем кабинете, на столе прямо около графина с водой!
Я оглядел флакончик. Мышьяк. Злоумышленник даже не стал сдирать этикетку. Наоборот, рядом со старой он дешевыми нитками примотал еще и квадрат сероватой, неотбеленной бумаги, на котором достаточно изящно вычертил автопером череп животного, а чтобы у зрителя не осталось никаких сомнений, этот череп был вписан внутрь черного силуэта кошачьей головы.
– А это лежало прямо на флаконе. – Кошкин передал нам вторую вещицу.
Парослав, нахмурив брови, осмотрел улику. Рыжая, покрытая многолетними наплывами ржавчины гайка, завернутая в кусочек газеты на тот манер, как заворачивают в фантик леденец.
Я осмотрел гайку и кусочек бумаги внимательнее. Ничего примечательного.
– Что вы об этом думаете? – мрачно спросил промышленник.
– Я думаю, что уносить улики с места преступления – это глупейший поступок, – мрачно откликнулся Парослав. – Чем вы думали?
Кошкин фыркнул.
– А что мне делать-то было? На столе это оставить? Чтоб кто-то в конторе увидел? Вы представьте, какой скандал бы вышел, если бы этот случай огласке подвергся? Вы же знаете наших газетчиков. Я хочу, чтобы моя фамилия ассоциировалась у людей с лучшими в столице сладостями, а не с мышьяком. Сейчас у моей фабрики и так сложный период, и появление полиции в конторе исключено. Но не беспокойтесь, я сам провел начало расследования. В конце концов, я очень неплох в этом.