– Ты идешь? – Зубцова остановилась рядом, с философским интересом глядя на мою борьбу с гнилыми трубами.
– Надо доделать. Ужин оставьте, к ночи приду.
Зубцова хмыкнула и вдруг перешла на шепот:
– А, ну так и скажи, что дела революционные обделывать собрался. Удачи. Только с трубой осторожно. Получишь кипятка в симпатичное личико, революционерки на каторге любить не будут.
01110
Я провел еще пару часов в темном углу цеха. Ночной смене до меня не было никакого дела, и, лежа на пустых ящиках, я, как мог, отдыхал после дневной работы. Когда часы показали десять, я наконец покинул цех и быстро пересек пустой фабричный двор. Никого. Только скрипят станки в кирпичных коробках цехов, но там, куда я направляюсь, темно и пусто.
Здание фабричной конторы, узорчатое, украшенное декоративными башенками, не светит ни единым окном. Еще раз оглядевшись, я быстро перебежал двор, прижимаясь к покрытой сажей стене. Убедившись, что вокруг никого нет, я решил повторить путь преступника, оставившего яд в кабинете Кошкина. Как и рассказывал промышленник, кроме главного входа в его кабинет с улицы вела пожарная лестница, и я быстро поднялся по изъеденным кислотной росой ступеням. Добравшись до второго этажа, шагнул на железную решетку балкона. Дверь в кабинет Кошкина была закрыта, но в куртке на этот случай уже лежал моток проволоки, отвертка и нож. В случае совсем плохого исхода дела был под курткой и молоток. Мимолетно посмотрев на замок и найдя прошлые следы взлома, я поудобнее встал на колени и принялся за его вскрытие. Кашляя от удушливого дыма, пробивающегося под респиратор, я потратил добрых десять минут, чтоб заставить неподатливый замок открыться. Стерев со лба пот, я с трудом поднялся на ноги и шагнул в кабинет Кошкина. Свежесть, холодный фильтрованный воздух, деревья в кадках и лозы, ползущие по стенам. Бронзовые панели и пружинистый ворс ковровых дорожек. Холод. Обжигающий холод приставленного к затылку ствола и оглушительно громкий щелчок взводимого курка.
01111
Кабинет Кошкина тонул в холодном электрическом свете. Ковровые дорожки чернели от месива уличной грязи. Я потирал руки, с которых только сейчас сняли веревки, а вокруг, на обтянутых изумрудным атласом стульях, сидели мрачные фабричные охранники, держащие в синих от татуировок руках кто короткое трехствольное ружье, а кто обычный револьвер. Лица, на которых легко угадывалось богатое бандитское прошлое, сплошь разочарованные – на столе блестел в свете ламп мой полицейский жетон, а начальник охраны с огромным раздражением смотрел на срочно вызванного управляющего, что как раз клал трубку после долгого и явно неприятного разговора с фабрикантом.
– Что ж вы так, где попало шляетесь, ваше благородие, мы же все тут люди простые, могли вам и черепушку раскроить, уделали бы сейчас тут все мозгами, вышло бы неудобно. А то стукач наш из местных срисовал, что упырек какой-то к шефу лезет, мы и кинулись проблему решать, могли ж и не разобраться вовремя.
В голосе начальника охраны не было и тени сожаления. Смотрел он предельно нагло и насмешливо, явно радуясь, что удалось повалять по земле полицейского.
– Лучше бы вы раньше так фабрику охраняли. Глядишь, и расследования вести не пришлось. Когда Кошкин яд нашел, кто-нибудь тут был из охраны?
– Конечно, был. Василий Львович никогда по фабрике без нас не ходит. Вот Хорь с ним ходил в то утро.
Здоровенный мужик, держащий на коленях трехстволку, кивнул.
– Дверь в кабинет была закрыта?
– Точно так.
– Что дальше было, когда открыли?
– Сперва меня отпустить Василий Львович хотел, а потом побелел весь и к столу кинулся – яд увидел.
– А ты что?
– А что я? За ребятами нашими скакнул.
Я встал, мрачно смотря на светлые ковры и паркет, испачканные следами ворвавшихся с улицы охранников.
– Если преступник пришел с пожарной лестницы, почему следов не было?
– Как не было? В такую-то погоду? Упырек этот ночью лез, без света, так что и не заметил, как нагрязнил. Земля со двора на паркете была, вода, даже следочек возле двери.
– Что? След был?
– Что, не рассказал Василий Львович? – Начальник охраны вдруг сипло рассмеялся. – Естественно, шеф наш об этом и на исповеди б умолчал. Он же у нас детективы любит, все в газетах о расследованиях читает, все говорит, что сыщиком бы стал, если б капиталец не имел. Да только как мы уже в кабинет пришли, след-то он и затоптал, пока на лестницу выходил, чтоб улики искать.
Я устало покачал головой:
– Вы хоть как след выглядел, помните?
Хорь развел руками:
– Куда там, я ж от двери его заметил.
– Сумасшедший дом, – наконец подвел я итог всему происходящему.
Еще немного расспросив охрану, я, абсолютно разочарованный услышанным, велел им разойтись.
10000
За окном просторного кабинета управляющего горела огнями прожекторов дымная ночь. Сидя за столом, полным смятых лотерейных билетов и газет, мы пили чай с розой, прикусывая его фабричными помадками.
– Значит, Виктор, мне нужно приказать Стимофею Петровичу утром отправиться с вами в котельную?
– Да, мне требуется осмотреть место, где действовал саботажник. Нужно изучить котел. Кстати, я верно помню, что он не был застрахован?
– Увы. Мы озаботились страховкой только после того, как паропровод рванул. До этого все экономили. Ну и в результате на такие деньжищи влетели… Ладно, не будем о грустном, давайте лучше еще по чашечке чаю одолеем.
Мы продолжили чаепитие, и я пригляделся к столу.
– А вы работу, я вижу, ищете новую?
Управляющий замер, его глаза забегали.
– Как вы догадались?
Я лишь указал на газеты с объявлениями и стопку незапечатанных конвертов с торчащими из них письмами.
– В таких газетах можно искать три вещи: работу, комнаты или брак. Если бы вы искали брака, то почему в конвертах только письма и не видно пластин обскуры с вашими портретами. Комнаты… Их снимают лично, без долгой переписки. Так что вы увольняетесь, выходит?
– Не увольняюсь. Просто ищу работу. А что делать? Фабрика заложена и перезаложена!
Я поднял бровь. Это было для меня новостью.
– Но я думал, что дела Василия Львовича идут хорошо. Конфеты у него прекрасные.
– Скажешь чего, конфеты. Основную прибыль фабрике всегда давали не конфеты и помадки, а производство сахара. На торговле сахаром такие деньги крутятся, вам и представить страшно. Но с каждым годом мы сдаем позиции. Производство ничем не отличается от того, что было при деде Василия Львовича. Другие заводы осваивают сахар-песок, прессованный рафинад, а мы как лили сахарные головы, так и льем.
– Но позвольте, если завод терпит убытки, почему вы не улучшаете производство?
– А какие на это деньги надо, вы не думали? У нас что? Свеклу нарезали, сок выпустили, в чанах выпарили до густоты его, да оставили сироп по формам стекать, все, готова сахарная голова. Из всей высокой технологии только печь известняковая во дворе, чтобы негашеной известью и углекислым газом от примесей сок очищать, и то только из-за того, что уж без этой печи совсем никак было.
А нам сатураторы хорошие нужны, вакуум-аппараты, центрифуги, чаны, где сироп варят, надо менять на нормальные паровые котлы, конвейер запустить. Очистку воды сделать, паропроводы поменять. Да что паропроводы, крыша в цеху течет, полы прогнили, даже на это деньги не выдают. Да еще и станки купить не получается.
– Почему?
– А как мы купим станки? Вы знаете, сколько они стоят? А к ним уже кого попало не поставишь. Зарплата квалифицированного рабочего, амортизация оборудования, обслуживание станка, выплата по кредиту, вот и получается, что проще дюжину крестьян бывших нанять, чтоб они конфеты в фантики заворачивали, чем заниматься инвестициями. А в результате у нас все устарело вдрызг. Год за годом одни проблемы на фабрике. Конкуренты жрут. Вы думаете, у Василия Львовича для красоты пожарная лестница при кабинете? Недели не проходит, чтоб он по ней от кредиторов не скрывался. Триста тысяч долга. Так еще теперь и аварии. Те заказы, что у нас оставались, сорваны полностью. А сахарная свекла? Из-за эпидемии Гнили в Оболоцке знаете, как на нее цена взлетела в этом году? А из-за саботажа мы не одну тонну потеряли – не успели вовремя переработать. Снова у Василия Львовича убытки.
– И что он дальше планирует?
– Да кто знает? Протянуть время, наверно. Получить крупный государственный подряд на поставки. Иначе, боюсь, банкротство.
– Да, жизнь у вас…
– Не сахар у нас жизнь, Виктор, совсем не сахар. Не поймаете саботажника – и фабрику ждет полное разорение.
10001
До утра оставалась лишь пара часов, и было ясно, что идти спать бесполезно. Я попросил управляющего об одной услуге, после чего мы на локомобиле отправились в сыскное отделение. Нужно было кое-что уточнить.
Быстро миновав пустые коридоры, я зашел в свой кабинет. Из-под двери, как и всегда, бил синий свет.
– Виктор, чем обязана? Я думала, вы все еще отдыхаете. И у вас какой-то помятый вид. – Ариадна наклонила голову, принявшись с интересом меня рассматривать. – Я бы сказала, что вы сильно устали.
– Устал, ты права. Надо бы выпить настойки из сибирского кофейного корня. Хотя нет. Не сегодня. А то я такими темпами к нему пристращусь… Впрочем, послушай, сперва другое: я взял из фабричной картотеки копии личных дел всех сотрудников. Парослав рассказывал тебе о диверсиях на фабрике? Да? Отлично. Нужно проанализировать дела и посмотреть, у кого из сотрудников хватило бы технических знаний, чтобы устроить диверсии, а у кого нет. Дежурные скоро принесут коробки.
О, а что это у тебя на столе? Не похоже на справочник.
– Парослав Симеонович по моей просьбе дал мне деньги. Я решила, что смогу лучше понять людей, если начну читать вашу литературу. И, знаете, да. Кажется, это помогает. – Она показала мне книгу. – Конечно, вещь незамысловатая, но что еще ожидать от людей.