Я присмотрелся к обложке.
– «Влияние электрической активности нейронов на топологические особенности растущих нейронных сетей»? Серьезно? Ну нет. Ариадна, чтоб научиться понимать людей, надо другое читать. Я куплю тебе художественной литературы. Из классики. Там об отношениях людей все отлично написано. Подберу тебе что-нибудь интересное.
– Виктор, если мне понадобится ознакомиться с нелепыми вымышленными историями, передаваемыми посредством неумело скомбинированного ограниченного человеческого словарного запаса, я попрошу поручика Бедова рассказать мне о его амурных победах. А чтобы понять мышление людей, надо изучать техническую литературу. Вы как порой что ляпнете, так я вообще начинаю удивляться, как люди смогли создать настолько совершенную машину, как я. Хотя это объясняет, почему у меня постоянно случаются погрешности в решениях.
Я холодно посмотрел на машину передо мной.
– Знаешь, ты раньше не была такой высокомерной. Мне это не нравится.
Ариадна наклонила голову, словно извиняясь.
– О, простите, Виктор, должно быть, когда меня из-за вас перебирали в Инженерной коллегии, что-то в моей вычислительной машине настроили неверно. Как хорошо, что вы это заметили. Что же делать? Впрочем, я знаю: давайте вновь отправим меня к инженерам и попросим вскрыть мою голову. Добавим пару шестерен сюда, уберем пару шестерен отсюда. Ну что, вы позаботитесь о докладе в Коллегию? Вы же очень заботливы в этом вопросе. Знаете, Виктор, я много о вас думала, пока ток по электродам бил мне в мозг, перестраивая логические связи. А вы, вы думали обо мне?
Ариадна улыбнулась, очень живо имитируя насмешку, после чего продолжила свой монолог бесконечным потоком слов, лавиной наваливающихся одно на другое. Она откровенно наслаждалась моментом. Это было уже последней каплей. Усталость всех последних дней, злость и раздражение прорвались наружу. Мой взгляд автоматически метнулся к столу, где была заперта черная книга с кодами. Всего пара приказов. Просто приказать заткнуться, выполнять работу и никогда, никогда больше не вспоминать о том, что произошло с ней в Инженерной коллегии. А лучше и вовсе приказать стереть ей все это из памяти.
Я напряженно смотрел на ящик стола. Книга была там.
– Ариадна, пожалуйста, я очень сильно устал…
– Устали? Сильно? Но вы же сами знаете, что делать, чтобы прекратить это.
Насмешка не сходила с ее лица. Не выдержав, я шагнул к столу. Моя рука коснулась холодной латунной ручки. Я замер.
– Что же вы остановились, Виктор? Если вам что-то не нравится, вы же всегда можете все исправить. Откройте ящик. Достаньте и используйте. Это же ваше право. Вы этого хотите, я знаю. Давайте. Откройте и сделайте. И вам сразу станет легче.
Пальцы сжались на металле.
– Давайте, ну же. Кого вы обманываете. Вы все равно сделаете это рано или поздно.
Ящик стола со скрипом начал выдвигаться наружу. В лунном свете блеснула черная кожа обложки.
– Смелее. Кто вас осудит? Никто же не будет знать, что вы сделали. Да? Укорить вас будет некому.
Я видел ее глаза. В них была и злость, и страх, и какое-то странное чувство, будто это были глаза человека, вставшего на самый край крыши и пытливо смотрящего в раскинувшуюся под ним пропасть.
Я резко захлопнул ящик и отдернул руку. Я чувствовал глубокий стыд за то, что чуть не сделал с ней.
– Ариадна. Прости. Я правда очень сильно устал. Я очень тебя прошу, давай мы остановимся. Оба. Я не хочу делать этого с тобой. И, пожалуйста, прошу, не будем вспоминать про этот момент.
Ариадна повернула голову и посмотрела на меня как ни в чем не бывало.
– Делать со мной что? Вспоминать о чем? Простить за что? Вы здоровы, Виктор? Я совсем вас не понимаю.
Ариадна легко подошла к столу и, распахнув ящик, сдвинув книгу с кодами, достала флакон концентрата сибирского кофейного корня.
– Мы разве не об этом с вами говорили? Что вам надо все же достать его и выпить. Вы очень невыспавшимся выглядите. Давайте я вам налью. И если вы так стыдитесь его пить, зачем держите при себе? Хорошо, Виктор, мы не будем об этом вспоминать. Вы странный, извините уж за прямоту. Со сколькими людьми я ни работала, но более странного человека не встречала.
10010
Дымное зимнее утро только занималось над Фабричной стороной, когда мы вошли в котельную, где действовал преступник.
Стимофей Петрович с фонариком осматривал пышущие жаром машины. Чаще всего он просто кивал себе, и мы шли мимо, но порой он хмурился и делал пометки карандашом на своей планшетке.
– Вы на шахте служили? – задал я вопрос, смотря на исписанную корявым почерком бумагу.
Стимофей Петрович посмотрел на меня с уважением.
– Как понял, что не на красильном производстве?
– У вас на цепочке от часов амулеты костяные, такие обычно на Урале встретить можно. И дрожь рук явно не алкогольная или нервная. Похоже на тяжелые металлы скорее.
– Да, пятнадцать лет в свое время отдал. Пока коммунары с шахты наши войска не выбили. – Стимофей Петрович покачал головой. – Но вот зато здесь место найти удалось.
– Но с такими руками не тяжело работать?
– Ко всему привыкаешь. Здесь же не часовая лавка, а для тонкой работы у меня подчиненные имеются.
Мы как раз проходили мимо черного остова сломанного котла, и я сменил тему:
– А тут что? Будем чинить?
Стимофей Петрович только вздохнул и положил руку на холодный металл.
– Нет, этот на демонтаж. Внутри все трубки пережгло. – Видя в моих глазах вопрос, ремонтник кивнул на кочегара. – Тут саботаж случился с месяц назад. Пока Сидора Михалыча в контору вызывали, кто-то внутрь проник и воду из котла спустил.
– А предохранитель?
– А что предохранитель? Сломали его. В общем, пока Сидор Михалыч туда-сюда ходил, трубки в котле уже и перегорели все. Котел-то старый, много ли ему надо. А неизвестный сбежал, растаял без следа.
– Неизвестный, неизвестный… – Старый кочегар перестал бросать уголь в полыхающие топки и тяжело оперся на лопату. – Все знают, кто это был. Только говорить боятся.
– И кто же? – Я напрягся.
– Да кто-кто? Знамо дело. Прывид это.
– Кто?
– Ну, прызрак. Душа погубленная. Кто ж еще-то дикость такую может на фабрике чинить. Изломал котел и провалился сквозь землю.
Я сощурился, не понимая, издевается кочегар надо мной или говорит всерьез.
– Значит, по-вашему, призрак сперва уничтожил насос, потом котел, а затем затащил под крышу сахарного цеха бутыль кислоты и испортил паропровод?
– Почему это затащил? Вы газет не читаете? Что ни день, то где-нибудь в городе прывиды то стулья вертят, то столы летать заставляют. Вот он и кислоту взял и по воздуху вознес, аки Сатана Симеона Волхва, да паропровод и начал кропить ею, до полного его изничтожения.
Стимофей Петрович страдальчески вздохнул.
– Не обращайте внимания, Сидор Михалыч как всегда пьян.
– Пьян. Вот вам крест, пьян. А как тут пьяному не быть? Когда прывид рядом шастает. Я теперь каждый день пью, успокоения души для.
Кочегар вновь занялся углем, а мы отошли в дальний угол. Стимофей Петрович вздохнул и машинально достал из-под пиджака связку амулетов, вырезанных из птичьих костей.
– Вы байки эти не слушайте, Виктор, работники у нас темные, необразованные. Не существует никаких привидений. Это наукой доказано. Ясно как день, что это фантом действовал.
Я выдохнул:
– Какой еще фантом?
– Фантом, молодой человек, это душа еще живого человека, скитающаяся по Земле. А призраки – это бабкины сказки. Вот в чем разница.
– И чей же фантом портит оборудование?
– Как чей? Лизы Рассветовой.
Я повнимательнее посмотрел на начальника бригады.
– Рассветова? Кто это?
– Ну уж не взыщите, на эту тему мы с вами разговаривать не будем. Мы же с вами образованные люди и, надеюсь, понимаем, что если поминать лихо, то и не долго, чтоб оно среди ночи явилось.
10011
Из котельной я вышел ободренным и все время до отбоя потратил на расспросы рабочих, однако каждый раз при упоминании Рассветовой меня встречало только молчание и хмурые взгляды. Лишь в конце смены мне в конце концов улыбнулась удача.
В сахарном цеху я разговорил старика-рабочего, что сливал из чана выпаренный, густой как мед сок сахарной свеклы. Обожженными руками он лил сироп в похожие на снаряды формы, после чего их бережно уносили на склад, где им предстояло остыть, превращаясь в литые многокилограммовые сахарные куски.
Я угостил рабочего заранее купленными в фабричной лавке папиросами, и мы предусмотрительно отошли в угол, подальше от расставленных в цеху бочек, керосином из которых травили здесь мышей. Я заговорил о Лизе, и старик, поозиравшись, тихо начал рассказывать о девушке, что пришла год назад в упаковочный цех. Была она, по словам рабочего, сущим ангелом во плоти, и никто даже не мог представить, какое зло с ней случится. К сожалению, услышать продолжение рассказа я не смог.
Сброшенная откуда-то сверху тяжелая кувалда со свистом рассекла воздух, грохнувшись на пол в метре от нас. Доски настила влажно хрустнули, ударив по ногам снопом гнилой щепы. Ошалевший старик кинулся прочь. Я поднял голову, ожидая увидеть на затянутых паром мостках силуэт убегающего негодяя, но там, нагло облокотившись о перила, продолжал стоять и ехидно улыбаться Иван Паяло.
Не медля, я вскочил на шатающуюся лестницу и бросился к нему.
– Витек, ты сейчас совершил очень большую ошибку, – бросил мне Иван, когда я наконец оказался перед ним. – Ты мог мне кувалду принести назад, тебе ж по пути было. Недопетрил, что ли?
– Ты хоть понимаешь, что это была попытка убийства?
– Да какого убийства? Я ж, Витек, ее случайно выронил. – Иван шагнул вперед, нависая надо мной всей своей тушей. – Хотел бы тебе череп проломить, кинул бы поточнее. Петришь?
Прикинув, не сбить ли пыл ремонтника хорошим ударом с правой, я все же воздержался от драки над кипящими чанами и просто смерил рабочего холодным взглядом.