свеколкой хрустеть. Благая жизнь, не то что там.
– Виктор это обдумает. – Ариадна быстро выставила монаха за дверь, и я смог отдышаться.
01010
Оставив вещи в своих кельях, мы наконец приступили к работе над расследованием. Сперва нанесли визит новому городскому полицмейстеру, представили бумаги, затем сразу отправились осматривать место преступления. Если вычеркнуть чаепитие за самоваром в полицейском управлении, все это заняло меньше получаса, так как Оболоцк, зажавшийся в тесном кольце крепостных стен, оказался на удивление компактным городом.
Главная улица, где стояла и управа, и отделение полиции, и дома всех богатых горожан, была небольшой, но очень уютной. И каменные, и деревянные дома – все были чинно крашены сажей, чтобы больше напоминать постройки столицы империи. Даже засохшие деревья, стоящие на главной улице, были усердно украшены зелеными бумажными листьями.
Хотя прошло всего пару дней, но в городе мало что напоминало о бунте. Только ставни и двери кое-где выглядели слишком новыми да на каменных зданиях то здесь, то там оспинами виднелись пулевые следы. Даже разбомбленные казармы уже окружили будки паровых пил, подающих доски согнанным сюда бригадам военных строителей.
Миновав несколько улочек, мы вышли к старым бастионам, обрывающимся прямо в темную гладь впадающей в Мертвый залив реки. Там, прямо на их краю, и стоял принадлежавший покойному доктору дом.
Войдя в сломанную калитку, мы первым делом обошли заросший калиной дворик, осматривая здание. Входов только два: парадный с высокими, разбитыми ударами артиллерийских тесаков дверьми и неприметный, скрытый среди заснеженных кустов черный ход с незапертой уцелевшей дверью. Есть еще подвал, но заржавевший замок и слой снега явно говорили о том, что через него в дом убийца проникнуть не мог. Закончив осмотр, мы пошли к небольшой деревянной пристройке, служившей дворницкой.
Ее хозяин, старик с хорошей солдатской выправкой, уже вышел к нам, чуть-чуть припадая на бронзовый протез, заменявший ему правую ногу. Испуганно косясь на Ариадну, он замер поодаль, не решаясь приблизиться к необычному механизму, но наконец, то ли собравшись с духом, то ли успокоенный блеском моих золотых погон, выдохнул и подошел с таким видом, словно отправлялся на самую смерть.
Я внимательно его оглядел. Хорошая одежда. Зубы железные. Протез ноги недорогой, но очень качественный. Похоже, семья Мороковых неплохо заботилась о нем в благодарность за его службу.
Звали старика Дымид Никанорович, и был он действительно из отставных солдат. Воевал он под началом самого генерал-аншефа Мирослава Морокова, а по потере ноги так и остался с былым командиром, служа при его семье. О хозяйке дома отзывался только хорошо и с любовью, и судя по грусти в голосе, слова его были вполне искренны.
Для начала разговора мы прошли в дворницкую и расположились там.
– Дымид Никанорович, расскажите о последнем дне Светланы Луччевской. Как провела его она и что делали вы?
Дворник опустил голову. Наконец, сцепив свои ручищи, он начал:
– Дык шо ж тут говорить. Подъем у меня как всегда был: без пяти пять. Печи натопил. Потом в лавку сбегал. Еды приготовил Светланушке. Яишенку. Как она любила. Светушка отзавтракала. И в седьмом часу, как обычно, в больницу уехала, людей лечить. Без нее никуда ж тут. Она же, как мор начался, в городе за самого главного врача. Была… Что вы говорите, ваше благородие? Нет, никто не заходил. Весь день никого не было. Потом до вечера снег чистил, лед колол. Вернулась хозяйка, как и всегда, в семь. Только да, она в ворота стучала. Меня кликала. Ключи потеряла.
– От дома? Интересно, с ней такое часто бывает?
– Что вы, никогда.
– Дальше кто-то приходил вечером? Тут же окно на ворота выходит. Так что, никого не видели? Жаль.
– Виктор, зато я видела, – подала голос Ариадна. – В глубине сада доктора есть еще одна калитка. Запирающаяся на ключ.
Я кивнул, вспоминая неприметный проем в дальней стене ограды.
– Может, вечером вы слышали какой-то шум из дома?
– Дык стар стал. Я и вас плохо слышу сейчас. А вы о доме.
– Хорошо… А что вы делали, когда сюда ворвались солдаты?
На глазах дворника внезапно появились слезы.
– Дык Светланушку защищать побежал, что ж еще?
Дворник замолчал было, но поняв, что мы ждем подробности, принялся рассказывать.
– В девятом часу ночи помолился… – Дворник сбился, но затем с трудом продолжил. – За себя, за государыню, за Светланушку-благодетельницу… А потом ногу отщелкнул и спать лег. А я сплю, ваше высокоблагородие, крепко, ну есть грех, ну виноват я! Я виноват во всем! Когда проснулся, уже возле ворот палили. А я дурак! Я не вскочил сразу, я одеяло натянул, думал, опять мне штурм наших батарей снится.
Дворник покосился сперва на Ариадну, затем на свою ногу.
– Мне постоянно эти сны снятся. У вас-то, ваше высокоблагородие, машинка-то как игрушечка милая. А там, когда десант Коалиции высаживался, там с церковь высотой машины были, по форме как будка собачья, да при пушках, с Сатанаила размером каждая…
– Мы чуть отвлеклись. После стрельбы что было?
– Пока понял, что все взаправду, пока вскочил, пока ногу пристегивал, пока сундук отпирал, где винтовка моя лежит, бунтовщиков уж полон двор был. Я только и успел затвор передернуть да крикнуть на них.
– А они что?
– А что они? Ловкие как черти. Один отвлек, а второй винтовку за ствол схватил да и выдернул. А я старый совсем. Я им и сделать ничего не могу. Дали по голове прикладом, я только к утру в себя и пришел. А они Светушку в это время…
На глазах дворника вновь появились слезы.
Подойдя к кухонному столу, я запалил спиртовку и заварил старику ромашкового чая. Снова зазвенела посуда: порывшаяся в шкафах Ариадна плеснула туда хорошо выдержанного оболоцкого свекольного вина.
Пригубив напиток, старик чуть пришел в себя и, отставив чашку, снова был готов отвечать на вопросы. Впрочем, узнали мы немного. Иных слуг Светлана Луччевская в доме не держала, ограничиваясь лишь приходившей прачкой. Гостей доктор принимала, но в целом жила одиноко. Близка же Светлана была мало с кем, за исключением Аиды Череп-Овецкой и Грозова. С ними она работала над созданием витальных бальзамов. Кроме этого, близка она была и с майором медицинской службы Чистяковым-Скоблинским, который, как мне показалось со слов дворника, заходил сюда явно не только по служебным обязанностям и даже имел собственный ключ от черного хода.
Узнав все, мы отправились в дом. Старик было полез за ключами, но затем, грустно вздохнув, пошел на крыльцо, к выбитой, изрубленной тесаками парадной двери.
На первом этаже расположилась лаборатория. Приборы, пробирки, склянки: стеклянный лес, полностью занявший все свободное пространство. Чугунная лестница. Три комнаты на втором этаже, просторные и светлые. Я принялся осматриваться. Большая гостиная с обитыми парчовой тканью стенами. Напротив стола, на самом видном месте, светился золотом мундира портрет Серафима Морокова. Вокруг него, оправленные в дорогие рамы, еще несколько мастерских фабричных гравюр с изображениями графа. И уже вокруг, оттесненные ими, висят множество маленьких, но чудно сделанных акварелей. В основном птицы, очень много летящих в высоком небе птиц. Я подошел ближе – так и есть, подпись Луччевской в углу листов. Я еще раз осмотрел комнату. Вдоль окон много цветов. Ощущение обжитости и того самого житейского уюта, который умеют устраивать только женщины. Уюта, который совсем не сочетался с едва уловимым ржавым запахом крови. Мы прошли дальше. Столовая с розовыми обоями и легкими, почти невесомыми кремовыми занавесками. Белоснежная скатерть. Светло-медовый наборный паркет. Кровь. Очень много крови.
Ариадна, словно почуявшая добычу гончая, мгновенно опустилась возле засохших луж. Затем быстро вышла на застекленную смотровую галерею дома, что нависла прямо над омывающей кручу бастионов рекой. За городом ее все еще сковывал лед, но здесь теплые стоки фабричных труб уже образовали большую, пышущую паром проталину.
– Что думаешь? – спросил я Ариадну.
– То же, что и вы, Виктор. Следы волочения в направлении галереи. Если сбросить тело отсюда, то, учитывая течение, оно быстро окажется подо льдом. Останется лишь смыть кровь с паркета, после чего вместо расследования убийства все начнут лишь розыск пропавшего врача.
– Однако убийца так не сделал. Получается, его отвлекли вломившиеся солдаты?
– Именно. Если преступник был вынужден бежать, бросив тело, которое он тащил к балкону, это означает, что примерное время убийства можно установить… Когда сюда вломились солдаты, Дымид Никанорович? В одиннадцатом часу вечера? Значит, убийство совершилось незадолго до этого. Услышав солдат во дворе, убийца бросает труп и предпочитает скрыться по черной лестнице.
Ариадна на миг прикрыла глаза.
– Предполагаю, и в дом он проник через дверь черного хода, открыв ее ключом. В отличие от двери парадной та не разбита ударами тесаков, а значит, там солдат не было. Пойдемте туда. Что ж… Смотрите, следы крови на ступенях, интересно… Доосмотрим дом.
Мы вернулись на второй этаж. Следующей комнатой был кабинет доктора. Он был в порядке, но вот выдвинутые ящики явно говорили о том, что кто-то спешно осматривал лежащие там бумаги. Действовал человек в спешке, но систематично, явно желая позже скрыть следы обыска. Мы осмотрели ящики. Ничего ценного, разве что черный револьвер внутри, заряженный и готовый к стрельбе, да дивный акварельный портрет военного в дорогой рамке.
– Кто это, Дымид Никанорович? А, доктор Чистяков-Скоблинский, значит? Но почему портрет лежит в столе? Не ладили в последнее время? Интересно…
Впрочем, в углу кабинета было кое-что куда более важное. Там стоял металлический сундук. Небольшой, но очень тяжелый. Его крышка была вскрыта чудовищными ударами валяющегося рядом топора. Сундук был пуст и окружен большой лужей крови.
– Дымид Никанорович? Топор ваш или чужой? Ваш, из сарая? Хорошо. Что думаешь, Ариадна?