– Что стоишь? Помоги загрузить его в локомобиль.
– Зачем? Он же скоро умрет.
– Грузи! Зачем ты их всех убила?
– Виктор, так было быстрее всего обезопасить вас от нападающих.
– Убив четверых?
– Лес рубят – пешки летят. – Ариадна со щелчком улыбнулась. – Вы сами сказали сделать абсолютно все, что я могу. Тем более что в этой ситуации закон на нашей стороне.
– Заткнись! Давай тащи его. Попробуем довезти до больницы.
Мы бросили начальника охраны на заднее сиденье, и я рванул рычаги, разгоняя машину.
– Виктор, судя по вашему поведению, вы показываете, что сердитесь на меня?
Я не стал тратить время на разговоры, просто приказал ей молчать и зажимать рану Холодова.
1110
Северный ядовитый океан. Шторм. Вдали тонет пароходофрегат. Спасшиеся на шлюпке матросы в ужасе смотрят на многометровую волну, зависшую прямо над ними. Сейчас я бы предпочел оказаться на их месте.
Я оторвал взгляд от картины в кабинете начальника сыска. Парослав бушевал.
– Четыре трупа. – Сыщик стукнул по столу своим кулачищем, и десяток ампул табачной настойки, лежащих в пепельнице, жалобно зазвенели. – А может, и пять, если врачи не вытащат Холодова.
– Виктор приказал мне делать абсолютно все, что я могу. Я имела право убивать согласно закону, – снова подала голос Ариадна.
– Ты могла их не убивать, вот что главное, а ты, Виктор, гусь ты хрустальный, ты чем думал? Ты избежать драки не мог?
– Слушайте, я все объясню.
– А не надо все объяснять. Ты расслабился! Расслабился ты, Виктор! С Ариадны-то какой спрос, она машина, а ты чем думал? Чем ты думал-то? Да ты понимаешь, что как только огласка наступит, Клекотов все наше отделение с дерьмом сровняет? Как же я вообще в это вписался-то, да еще и перед пенсией? Четыре трупа! А может, и пять, если врачи не вытащат Холодова!
Парослав продолжил бушевать по новому кругу.
Наконец, обессилев, он зло грохнул секретером и, вытащив графин с водой, мощными глотками осушил его до половины.
– В общем, – проговорил сыщик уже спокойным голосом. – Иди пиши отчет о случившемся в Инженерную коллегию.
– И что писать?
– Виктор, правду пиши. – Парослав замер надо мной. – Я не желаю, чтобы через пару лет управление заполнили невменяемые машины-потрошители. И я не желаю, чтобы через пару лет мы лишились надежных механических помощников. Так что пиши им правду. А я пока поеду к министру, может, удастся вытащить тебя из неприятностей.
Парослав покачал головой.
– Я очень тобой разочарован, Виктор. Очень разочарован.
Я вернулся в кабинет через час. Сперва успокаивал себе нервы прогулкой. Сев за стол, я собрался уже писать отчет в Инженерную коллегию, но внезапно обратил внимание, что на зеленом сукне было непривычно пусто.
С легким лязгом у себя за столом ожила Ариадна.
– Виктор, пока вас не было, я перебрала все неотсортированные документы. Кроме того, я отпечатала письма, до которых у вас не доходили руки.
– А это что? – Я уставился на стоящую рядом с письменными приборами коробку.
– Судя по надписи на упаковке, это «Знаменитая яблочная пастила фабрики Василия Кошкина». Учитывая, что коробка не несет следов вскрытия, я предполагаю, что название отвечает ее содержанию.
Я вздохнул.
– Что она делает на моем столе?
– Я осмотрела столы других сотрудников отделения в поисках того, что могло бы вам понравиться. Увидев ее, я предположила, что раз вы человек, то любите сладкое, как и все остальные люди. Этого же будет достаточно?
– Достаточно для чего?
– Чтобы вы, испытывая чувство благодарности мне, не написали негативного отзыва на меня в своем отчете Инженерной коллегии. Иначе они снова переберут мою вычислительную машину.
Я грустно покачал головой.
– Ариадна, ты убила четырех человек и даже не понимаешь, насколько это неправильно. Они не собирались меня убивать. Ты могла их разоружить.
– Но вы же запретили мне только калечить. Я просто пошла по наиболее простому пути обеспечения безопасности испытателя.
Ариадна посмотрела на меня своими светящимися глазами.
– Вы же не напишете негативный отзыв? Они снова будут меня разбирать.
– И, может быть, вправят мозги на место. Люди погибли, как ты этого не поймешь?
– Это вы мне приказали! Пожалуйста, не дайте им снова меня разбирать. Я не виновата в случившемся. Я лишь интерпретировала ситуацию под ваши инструкции. Я обещаю исправить эту недоработку. – Ариадна выдвинула ящик, доставая набор прихотливых серебряных инструментов. – Я сейчас внесу коррективы в свою логическую машину.
Зло посмотрев на безумный механизм, я указал на дверь. Оставшись один, я взял чистый лист и со вздохом принялся писать отчет.
Над отделением сгущались тучи. Клекотов уже начал поднимать своих друзей из Промышленного совета. Последнее, что нас спасало, – забастовка уже семи тысяч человек на музыкальной фабрике барона, что сильно отвлекала Клекотова-старшего.
Флакон экстракта сибирского кофейного корня, лежащий у меня в столе, стремительно пустел – я почти не спал, пытаясь успеть вычислить убийцу, до того как Промышленный совет вмешается в дело. Увы, ни новых улик, ни новых показаний получить так и не удалось. Агенты сбились с ног, отчеты, выписки и письма из Екатеринозаводска, пришедшие в ответ на мои запросы, заполнили стол, но толка не было.
Сыскной механизм все это время сидел в углу кабинета. В ее голове, точно цикады, стрекотали вычислительные машины. Она тоже пыталась найти преступника до того, как ее заберут на переделку. Со мной Ариадна почти не говорила, и лишь когда я отвлекался, она норовила подкрасться к моему столу и подбросить в чай несколько лишних сахарных кусков.
Я так привык к этому ее поведению, что даже на секунду растерялся, когда на третье утро после убийства Ариадну в своем кабинете не обнаружил. Спешно пройдя по отделению, я нашел машину сидящей в кабинете Парослава Котельникова.
Начальник столичного сыска был странно весел, и это на фоне последних событий пугало. Его роскошный мундир валялся смятым на ковре. Сейчас сыщик был одет в не слишком чистую косоворотку и черные брюки самого дешевого сукна. Со вкусом напевая запрещенную цензурой рабочую песню, он достал из специального шкафа грубо сшитый пиджак и картуз с лаковым козырьком.
– Парослав Симеонович, вы куда в таком виде?
– Как куда? А тебя, видно, Ариадна в известность не поставила? Идейка у нее возникла. Сегодня меня не ждите. Буду, так сказать, вливаться в рабочее движение. И подготовьтесь, вечером пришлю курьера – и сразу после поедете к барону. Будете приносить извинения за убитых слуг и пытаться сгладить произошедшее. И попробуйте только не проявить революционной рабочей сознательности в этом вопросе!
С сожалением отложив свою сверкающую медью и золотом трубку, Парослав вытащил плитку дешевого жевательного табака, с ходу откусывая чуть ли не половину. Довольно жуя, он вышел из кабинета, тяжело ступая по вощеному паркету шикарными, со скрыпом, сапогами.
Шеф ушел, и на все мои вопросы в течение дня Ариадна отвечала исключительно молчанием. Молчала она до самого вечера, когда курьер передал ей конверт от Парослава.
– Что, это все? – Я с сомнением посмотрел на сыскную машину. – Тогда отправляемся к барону. Только учти, теперь никаких эксцессов. Ты ничего не делаешь, пока я не скажу. Говорить можешь, но не более. Никаких действий, повторяю, без моего приказа. Ясно? Да? Поехали тогда.
Не на шутку задетый всей этой странной игрой, я, тем не менее, закончил все на своих условиях.
1111
Над стеклянной крышей собиралась гроза. Был вечер. Мы сидели на третьем этаже дома Клекотовых. Под раскаты грома плыла мелодия вальса. Орфей Клекотов музицировал на странном стальном инструменте, похожем на пианино, утонувшее в паутине из тысячи струн. Дворец под нами темен и пуст. Клекотов-старший еще не вернулся с фабрики, и мы были вынуждены его ожидать.
– Вы рисковый человек, Виктор. Напрашиваться к нам в гости после всего, что вы устроили. Кстати, когда ваше отделение разъяснит ситуацию с нападением на наших бедных слуг? Отец готовится поднять на вас весь Промышленный совет. Ой, Виктор, как вы сразу напряглись. Да бросьте. Я же просто шучу, мне вообще нет до этого никакого дела. Холодов живой остался – и то хорошо. Просто забавно на вас смотреть.
Клекотов-младший закончил игру странной, почти невыносимой чистоты мелодией и разочарованно вздохнул:
– И этот образец плох. Нет отзывчивости. Как редко встретишь инструмент с по-настоящему живым звуком.
Покачав головой, он сел напротив. Перед нами на легком резном столике громоздились легкие закуски и темные бутылки вина.
– За музыку! – Я поднял бокал, и мы выпили.
– Да, музыка – это самое прекрасное, что есть на Земле, – улыбнулся Орфей, откидываясь в кресле и смотря в стеклянный потолок. – А может, и не только на Земле.
Сидящая рядом Ариадна внезапно прервала нас.
– Я хотела бы задать еще один вопрос о вашем учителе музыки, господине Меликове. Меня интересуют его отношения с покойной женой барона.
– А… Они тайно встречались. Были влюблены друг в друга. Я же уже все вам с Виктором рассказал.
– Именно. Влюбленность. Я часто сталкивалась с этим словом в словарях. Орфей, вы человек тонкого чувства. Может, вы сможете дать мне определение того, что это?
– Ты хочешь знать, что такое влюбленность? – Клекотов-младший задумчиво помедлил. – Она для каждого разная. Для меня влюбленность – это страсть. Как можно объяснить то, что чувствуешь, касаясь желанной женщины? Когда целуешь ее. Как она откликается на прикосновение? Как пальцы творят мелодию на ней? Ее дрожь в ответ… Ты играешь музыку на другом человеке, разве это не чудо?
– Однако досье говорит, что вы почти не интересуетесь женщинами. Почему? Вам чужда влюбленность? Или вы просто предпочитаете играть на людях свою музыку иначе?