Возмутились представители ШАС, представляющие в Кнессете многодетных религиозных евреев — уменьшение пособий на детей наносило колоссальный удар по их и без того бедствующим избирателям. Возмутились депутаты от партий «Авода» и «Исраэль ба-алия»: старики и так перебиваются с хлеба на воду, безработные с трудом доживают до конца месяца на свои мизерные пособия, а тут еще новые сокращения. Возмутилась министр просвещения Лимор Ливнат — с ее точки зрения грядущие сокращения, предусматривающие увольнения сотен учителей и уменьшение числа учебных часов по различным предметам, наносили непоправимый удар по системе образования.
Но премьер-министр Ариэль Шарон к тому времени уже окончательно вошел в роль диктатора. Шарон снова стукнул кулаком по столу, за которым заседало правительство, и заявил, что он решил принять эту программу и, значит, данная программа будет принята, несмотря ни на что. А если кто-то против этого столь важного для государства шага — пусть убирается из правительства и коалиции — он никого не держит. Министр обороны и лидер партии «Авода» Биньямин Бен-Элиэзер, уже успевший на собственной шкуре узнать, что такое пробовать перечить Шарону, когда тот находится в таком состоянии, заявил о том, что целиком и полностью поддерживает в данном вопросе премьер-министра.
И, тем не менее, в Кнессете тогда еще не привыкли к такому стилю поведения премьер-министра, и в его угрозы не очень-то поверили. И когда 20 мая в десять часов вечера началось голосование по принятию «чрезвычайной экономической программы» уже Кнессетом, все депутаты от партии ШАС решили голосовать «против». Так же проголосовали еще четыре депутата от коалиции — Хаим Рамон и Аврум Бург из «Аводы», Звулун Орлев из МАФДАЛа и Марина Солодкина из «Исраэль ба-алия». Лимор Ливнат, не желая нарушать коалиционную дисциплину, в момент голосования просто вышла из зала…
В результате 47 голосами против 44 Кнессет отклонил экономическую программу, и это означало, что настаивавший на ее принятии премьер-министр Ариэль Шарон потерпел сокрушительное поражение. Если учитывать недавнюю бурю на заседании Центра «Ликуда», это было его второе поражение меньше, чем за десять дней — слишком много для лидера, не собирающегося в ближайшей перспективе отказываться от власти и намеревающегося делать только то, что он сам считает нужным.
В одиннадцать часов вечера в буфете Кнессета Шарон собрал экстренное совещание, в котором приняли участие лишь те, кто входил в его самое ближайшее окружение. Все участники этого совещания понимали, что ситуация критическая — журналисты уже отправили в газеты материалы для первых полос с заголовками «Шарон потерпел поражение» и «Конфуз Ариэля Шарона».
— Значит, — было сказано за столом, — нужно предпринять некий ход, который заставит газетчиков изменить эти заголовки. И заодно наказать тех, кто голосовал «против»…
И такой ход был найден. В половине первого ночи всем министрам от партии ШАС были вручены письма, в которых они извещались о том, что премьер-министр увольняет их с занимаемых постов и больше не желает видеть ШАС в своей коалиции. Эта новость немедленно сообщается журналистам и уже заработавшие было ротационные машины остановились, чтобы дать редакциям возможность переверстать первые полосы и поставить на них заголовки «Шарон выкидывает ШАС из коалиции!».
В половине второго ночи Шарон еще успел дать короткие интервью парламентским корреспондентам трех ведущих израильских газет — «Едиот ахронот», «Маарив» и «Ха-Арец»..
— Я никому не позволю диктовать мне условия нахождения в коалиции! Я уверен в своих позициях и не поддамся давлению религиозных партий! — сказал каждому из них Шарон одну и ту же фразу.
Проведенные на следующий день опросы общественного мнения показали, что расчет Ариэля Шарона оказался верным: значительная часть светского населения страны испытывала антипатию к партии ШАС и приветствовала принятое им решение, так что поражения премьера на голосовании по экономической программе никто не заметил. Рейтинг популярности Ариэля Шарона подскочил до рекордной отметки в 70 % — страна начинала привыкать к диктатуре и ценить подобные волевые решения, характеризующие премьера как «истинного», сильного лидера.
А партия ШАС тем временем пребывала в состоянии шока: располагая 17 депутатскими мандатами, являясь третьей по численности фракцией в Кнессете, она никак не ожидала, что Шарон с такой легкостью примет решение о ее выводе из коалиции. Лидеры ШАС все еще ориентировались на старые правила игры и рассчитывали, что после провала голосования Ариэль Шарон вступит с ними в переговоры, на которых будет достигнут какой-то компромисс. Между тем, оставаться вне правительства в тот момент для ШАС было никак нельзя: Шарон мог использовать возникшую ситуацию и сократить еще больше расходы на религиозное образование и поддержку малообеспеченных слоев населения, и в ответ религиозные евреи-выходцы из стран Востока могли отказать ШАС в своей поддержке.
Понимая это, духовный лидер партии ШАС раввин Овадья Йосеф сам позвонил Ариэлю Шарону, чтобы в самых униженных выражениях просить его простить политического лидера этой партии Эли Ишая, других ее депутатов и отменить свои увольнительные письма. Никогда прежде этот выдающийся, пользующийся колоссальным влиянием на свою паству раввин не испытывал такого унижения. Но Шарон, явно наслаждаясь этой ситуацией, холодно ответил раву Йосефу, что своего решения он менять не собирается.
Закончив разговор с Овадьей Йосефом, Шарон начал готовиться к повторному голосованию по принятию экономической программы. Он потребовал от членов фракций «Аводы» и «Ликуда», чтобы они безоговорочно подчинились коалиционной дисциплине и единогласно поддержали программу. Он лично позвонил замминистра обороны Далии Рабин-Философ60 и не терпящим возражения голосом сказал ей, что она должна немедленно вернуться из зарубежной поездки и принять участие в голосовании по программе. Затем он встретился с лидерами партий «Исраэль ба-алия» и «Наш Дом — Израиль» Натаном Щаранским и Авигдором Либерманом и в обмен на небольшие уступки (фракции «Исраэль ба-алия», к примеру, он пообещал предоставить место в финансовой комиссии Кнессета) добился их согласия голосовать в поддержку программы.
Наконец, 22 мая 65 голосами против 26 при 7 воздержавшихся и 22 депутатов, вышедших в момент голосования из зала, Кнессет принимает «чрезвычайную экономическую программу» в первом чтении. Среди воздержавшихся — перепуганные и все еще надеющиеся на возвращение в коалицию депутаты партии ШАС и рассчитывающие войти в коалицию вместо ШАСа шесть депутатов от антиклерикальной партии «Шинуй».
Сразу по окончании этого заседания Шарон заявляет, что разрыв с ШАСом — окончательный, примирения не будет и уже через два часа начал переговоры с «Шинуем» и блоком «Наш дом — Израиль» — «Национальное единство» об их присоединении к коалиции.
На самом деле это был всего лишь очередной политический трюк Шарона — ни тех, ни других он включать в коалицию не собирался, а водил лидеров этих партий за нос, продолжая таким образом держать в напряжении руководство партии ШАС, которое уже открыто умоляло Шарона сменить гнев на милость и позволить министрам от этой партии вернутся к исполнению своих обязанностей. Правда, эту игру ему чуть не испортил генеральный директор его канцелярии Авигдор Ицхаки: выступая на заседании Центра управляющих Израиля Ицхаки со смехом рассказал его участникам, что решение выкинуть ШАС из коалиции было продиктовано в первую очередь стремлением изменить заголовки утренних газет. Об этом откровении Ицхаки стало немедленно известно Эли Ишаю, и он заявил, что вот теперь между ШАС и Шароном и в самом деле все кончено, и его партия не собирается возвращаться в коалицию.
Шарон вышел из себя, назвал Ицхаки «идиотом», обвинил его в том, что он не умеет держать язык за зубами, но теперь уже сам позвонил раввину Овадье Йосефу с тем, чтобы заверить его, что Ицхаки лжет. Почтенный раввин сделал вид, что поверил Шарону, и переговоры о возвращении ШАС в коалицию продолжились. И, наконец, спустя несколько дней состоялось окончательное возвращение партии ШАС в коалицию — на условии однозначной поддержки в будущем всех решений правительства.
Это был поистине жесткий политический урок, преподанный не только партии ШАС, но и всем остальным партиям коалиции, призванный показать им, кто в данный момент является подлинным Хозяином страны и что ждет того, кто попытается возражать этому Хозяину. И то, что, повторю, значительная часть населения страны одобряла эти силовые решения Шарона, лишь еще раз свидетельствовало о характерных для любой диктатуры изменениях в общественном сознании — укреплении представления о лидере государства как единственном человеке, который знает, что именно нужно делать для блага страны и народа.
Драматические перемены происходили в те дни не только в партии «Ликуд» и в Кнессете, но и в канцелярии премьер-министра. Еще в 2001 году уволился с должности административного директора канцелярии премьера назначенный Шароном на этот пост Рафи Пелед и на его место был назначен Авигдор Ицхаки. Затем заявления об уходе подали советник по экономическим вопросам Габи Фишман, политический советник Эйтан Бен-Цур, начальник отдела пропаганды Йоси Галь…
Все эти люди на протяжении многих лет бок о бок работали с Шароном, приложили немало усилий для его прихода к власти, входили в круг его самых верных соратников и решение об отставке было для каждого из них болезненным, но, увы, вынужденным шагом. Самим своим уходом они выражали свое возмущение попытками старшего сына Ариэля Шарона Омри контролировать всю работу канцелярии своего отца, каждый шаг его сотрудников и диктовать им, что именно они должны делать и что именно советовать премьер-министру.
После ухода всех перечисленных выше фигур, власть в канцелярии премьера попытался взять ее официальный начальник Ури Шани. Шани начал с того, что отучил старых армейских друзей Шарона звонить ему только для того, чтобы справиться, как у него идут дела — он объяснил им, что премьер слишком занят, чтобы тратить время на подобные разговоры. В результате Шарон растерял свой привычный круг общения вне работы — и это стало еще одной его платой за власть. Далее Ури Шани построил работу канцелярии так, что все телефонные звонки, включая звонки от министров и начальников спецслужб, проходили сначала через него и только в том случае, если он считал нужным соединить звонившего с премьером, тот получал право на беседу. При этом абсолютно все телефонные разговоры премьер-министра записывались на магнитофон. Сделано это было с ведома и одобрения самого Шарона — по его мнению, таким образом можно было избежать последующих расхождений в версиях о достигнутых в ходе беседы