Однако, помимо этой версии, представляющей Ариэля Шарона в качестве выдающегося государственного мужа, есть и немало других, выставляющих его в куда менее достойном свете.
Так, многие представители правого лагеря убеждены, что Шарон решил пойти на ликвидацию еврейских поселений в секторе Газа (против которой он сам весьма обоснованно возражал еще с 80-х годов ХХ века) исключительно для того, чтобы избежать позорного финала возбужденных против него и его сыновей уголовных расследований. Прекрасно зная, что следственные органы и прокуратура в Израиле находятся в руках, или, по меньшей мере, под огромным влиянием левонастроенного истеблишмента страны, он решил осуществить давнюю мечту этого истеблишмента о сносе еврейских поселений. Расчет Шарона строился на том, что для предоставления ему возможности реализовать свой план, этот самый истеблишмент добьется закрытия уголовных дел. Как предстоит убедиться читателю, так, или почти так в итоге все и получилось. При этом бывший судья Верховного Суда Мишаэль Хешин в своем первом после выхода на пенсию интервью, опубликованном в мае 2006 года, заявил, что, окончательно закрывая «дело о греческом острове», судьи Верховного Суда руководствовались, прежде всего, своими политическими убеждениями.
— Только будучи в состоянии очень сильного подпития можно было поверить, что те огромные деньги, которые Гилад Шарон получил от бизнесмена Давида Апеля, были выплачены ему за некие консультационные услуги, — сказал в этом интервью судья Хешин. — Особенно если учесть, что всем остальным своим консультантам, куда более профессиональным, чем Гилад Шарон, Апель платил не больше 2–3 тысяч долларов. Любому здравомыслящему человеку было ясно, что Гилад получил взятку. А так же то, что взятка эта если не предназначалась напрямую его отцу, то была самым непосредственным образом связана с тем высоким постом, который тот занимал. Но я отнюдь не хочу сказать, что перед тем, как утвердить решение о закрытии этого дела, мои товарищи по Верховному суду были в доску пьяны. Просто Шарон тогда пообещал снести еврейские поселения в Газе и выйти из нее, и все хотели, чтобы он это сделал. И мои коллеги понимали, что если Шарона признают виновным, то наша армия останется торчать в Газе — поэтому и приняли такое решение!
Еще одну версию, объясняющую, что подвигло Шарона на эти инициативы, высказал в июне 2006 года в интервью с автором этой книги Натан Щаранский. С его точки зрения, для Шарона действительно крайне важно было то, как он останется в истории — ему вдруг захотелось всеобщей любви, захотелось остаться в учебниках не «палачом Сабры и Шатилы» (каковым, напомню, он никогда не был), а великим миротворцем, готовым во имя мира разрушить то, что он создавал собственными руками. Шарон был настолько ослеплен этим своим желанием, добавляет Щаранский, что не осознавал всей гибельности своего плана для безопасности и будущего Израиля.
Любопытно, что эту версию Щаранского отчасти подтверждает психоанализ личности Ариэля Шарона, сделанный в 2005 году всемирно известным израильским психологом Вадимом Ротенбергом.
Ознакомившись с биографией Шарона, профессор Ротенберг пришел к выводу, что всеми поступками Шарона и в самом деле двигало стремление любой ценой достигнуть успеха и завоевать общественное признание. Комплексующий из-за своей полноты и мнимой «бездарности», терпящий насмешки и оскорбления со стороны сверстников, Шарон с детства втайне мечтал совершить нечто такое, что превратит его в предмет обожания. И потому он всю жизнь доказывал себе и остальным, что может справиться с любой поставленной перед ним задачей лучше, чем кто бы то ни было. Эти два фактора и определили всю его последующую жизнь, превратив его в итоге — с учетом заложенного в нем гигантского потенциала — в одного из самых выдающихся военачальников, а затем и политиков ХХ века.
Но при этом, приходит к выводу Ротенберг, убеждения и принципы всегда играли для Ариэля Шарона вторичную роль. В правом политическом лагере он оказался случайно — исключительно потому, что умудрился еще во время службы в армии испортить себе отношения с левыми. А, оказавшись, стал доказывать, что именно он может лучше всего служить делу этого лагеря. Однако когда пришло время разрушать Ямит, Шарон лично взял на себя выполнение этой задачи — и снова доказал, что может сделать это лучше и быстрее, чем кто-либо другой. Затем он доказал это еще раз — на примере поселений в Газе, одновременно достигнув и другой цели — добившись едва ли не обожания до того ненавидевших его представителей левого лагеря и определенных международных кругов…
Что же касается самого плана одностороннего отделения Израиля от палестинцев, то он, вне сомнения, не был придуман Ариэлем Шароном или кем-то из его приближенных. Автор этих строк впервые услышал об этом плане в 1998 году от Эхуда Барака, тогда еще только готовящимся баллотироваться на пост премьер-министра, но, вне сомнения, он был разработан кем-то из израильских генералов еще раньше.
Когда после почти часовой беседы я спросил Барака о том, что произойдет, если все его грандиозные планы о мире потерпят крах, Барак ответил:
— В этом случае мы заявим, что палестинцы пока не готовы к миру и отделимся от них в одностороннем порядке, так, чтобы мы перестали с ними каким-либо образом соприкасаться. Мы — здесь, они — там. Карта такого одностороннего отделения у меня уже на всякий случай подготовлена, но до поры до времени я не собираюсь ее никому показывать.
Потом о возможности одностороннего отделения и реализации принципа «Мы здесь — они там» премьер-министр Эхуд Барак неоднократно вспоминал на протяжении всей своей каденции.
В 2001 году, вскоре после победы Ариэля Шарона на прямых выборах премьер-министра, этот план выдвинул Хаим Рамон — тогда видный деятель партии «Авода», вошедший в 2005 году в ряды созданной Ариэлем Шароном партии «Кадима». Согласно, предложению Рамона, до того времени, пока палестинцы не окажутся готовы к диалогу о мире, Израиль должен отступить в одностороннем порядке со всей территории Газы, а также из части Иудеи и Самарии и построить вокруг всей своей территории мощную стену, которая обозначит его временные границы и предотвратит проникновение террористов на его территорию.
В 2002 году Шарон приступил к реализации части этой идеи Хаима Рамона — по его указанию в районе Кфар-Сабы, Нетании и Иерусалима началось строительство т. н. «стены безопасности», немедленно вызвавшей гнев палестинцев, заявивших, что Израиль с помощью этой стены хочет запереть их в гетто и назвавших ее «стеной апартеида». В том же году палестинцы обратились в Международный суд в Гааге с требованием запретить строительство этой стены, которая мешает свободе их передвижения и таким образом нарушает их человеческие права, а также закрепляет за Израилем часть отвоеванных им в 1967 году территорий. Гаагский суд счел требования палестинцев легитимными, но так как Израиль не признал полномочий этого суда, а его решения носят рекомендательный и не обязательный характер, то строительство стены продолжилось. Более того — ряд стран Запада признали право Израиля на строительство этой стены, но потребовали, чтобы она проходила по линии перемирия 1949 года. После этого палестинцы успешно использовали израильскую демократию, не раз обращаясь с исками против строительства стены в том или ином районе в израильский Высший Суд Справедливости (БАГАЦ) и требуя передвинуть ее с учетом месторасположения их сельскохозяйственных угодий. И БАГАЦ, как правило, удовлетворял эти иски, что сильно тормозило ход строительства.
Таким образом, план ликвидации еврейских поселений в Газе и Самарии, получивший название «план одностороннего размежевания» был, по сути дела, планом Рамона.
Однако в политике важна не идея, а ее осуществление. И так как о том, что первым план выхода из Газы предложил Хаим Рамон все уже успели позабыть, а осуществить его взялся именно премьер-министр Ариэль Шарон, то план этот и получил название «плана Шарона».
Да простит читатель мне это пространное отступление, но без него остались бы непонятными многие события, происходившие в Израиле в 2004 и 2005 годах, и которые и в самом деле были самыми странными и одновременно самыми драматичными в политической карьере Ариэля Шарона.
Приняв решение об одностороннем уходе из Газы, Шарон отнюдь не спешил сразу оглашать свой план. Стремясь заинтриговать одних и не напугать раньше времени других, он начал осторожно прощупывать почву, чтобы, во-первых, понять, как будет встречена эта идея в Израиле и за рубежом, а во-вторых, привлечь к ней внимание израильского общества, заинтриговать его и подготовить к признанию этого плана как лучшего из всех возможных в сложившейся ситуации. Он почти в буквальном смысле этого слова в течение нескольких недель держал на крючке ведущих журналистов страны, методично водя их за нос, как опытный рыбак, не спеша, водит под водой схватившую наживку рыбу, дожидаясь, пока она заглотнет крючок, чтобы молниеносным движением выбросить ее на сушу. Ну, а те, в свою очередь, держали на крючке уже всю страну…
21 ноября 2003 года Второй канал израильского телевидения со ссылкой на анонимный «высокопоставленный источник в канцелярии главы правительства» сообщил, что Ариэль Шарон намерен в одностороннем порядке ликвидировать ряд крупных еврейских поселений, чтобы таким образом продемонстрировать готовность Израиля на любые шаги доброй воли для возобновления мирного процесса. Информация эта казалась настолько невероятной, почти абсурдной, противоречащей всем прежним заявлениям и реальной политике Шарона, что журналисты абсолютно всех СМИ бросились в канцелярию премьера за разъяснениями. Никому из них добиться встречи с Шароном так и не удалось, а те приближенные премьера, с которыми они сумели переговорить, эту информацию не подтверждали, но и — что было самое странное — не спешили ее опровергнуть.
Лишь спустя день Шарон, наконец, соизволил встретиться с политическими обозревателями ряда израильских газет, но туман от этого нисколько не рассеялся, а, наоборот, стал еще гуще.