Тогда же впервые начались споры о том, что делать с оставляемыми поселениями и их сельскохозяйственными угодьями, в которые было вложено столько сил и труда. И уже тогда представители левого лагеря предложили оставить построенные поселенцами великолепные дома и теплицы в подарок палестинцам — в знак желания Израиля достичь с ними мира. И снова первым, кто выступил против этой идеи, был Ариэль Шарон.
— Перед выходом из Газы мы сравняем все, что там было создано еврейскими руками, с землей, — заявил он. — Мы не можем допустить, чтобы эти дома были отданы террористам и в них поселились бы семьи тех, кто убивал евреев.
Новый виток напряженности в израильском обществе начался после того, как глава известной высшей ешивы «Мерказ ха-рав», бывший главный раввин Израиля рав Авраам Шапиро призвал религиозных солдат отказываться от выполнения приказов по сносу еврейских поселений, так как такой приказ противоречит самим основам иудаизма. Еврей, заявил рав Шапиро, не может, не имеет права выселить другого еврея из его дома, тем более, если речь идет о доме, стоящем на еврейской земле.
— Участие в ликвидации еврейских поселений, в изгнании евреев из Эрец-Исраэль не только ничем не отличается от осквернения субботы и поедания свинины, но и является куда более страшным грехом, — сказал рав Шапиро.
Эти его слова были поддержаны рядом других крупных раввинов — духовных лидеров религиозного сионизма, а также некоторыми отставными офицерам и израильской армии — последние напомнили, что в свое время Шарон сам говорил, что израильский солдат имеет право отказаться от выполнения приказа, который кажется ему аморальным и незаконным. Кроме того, по их мнению, участие в сносе поселений противоречило самому тексту присяги, даваемой военнослужащими ЦАХАЛа: в этом тексте говорилось, что воины ЦАХАЛа обязаны выполнять постановления демократически избранного правительства Израиля и защищать жизнь и безопасность граждан страны в любом месте, там, где понадобится эта защита, но нигде в присяге не говорилось, что солдаты должны силой выселять евреев из их домов…
Если учесть, что почти треть личного состава боевых подразделений ЦАХАЛа и их офицерского корпуса составляли именно приверженцы религиозного сионизма, и в их среде рав Шапиро пользовался огромным авторитетом, то становилось ясно, что его призыв к невыполнению приказов чреват для израильской армии самыми негативными последствиями.
Нужно сказать, что часть религиозных офицеров и раввинов поспешила заявить, что не разделяет точки зрения рава Шапиро и считает, что военнослужащие должны выполнять любые приказы, в том числе и те, которые противоречат их личным убеждениям, но страсти это не охладило. Та самая пресса, те самые политики и общественные деятели, которые совсем недавно приветствовали отказы сторонников левых политических взглядов от службы в армии и выполнения приказов, попирающих, как они считали, права палестинцев, теперь с пеной у рта доказывали, что намеревающиеся саботировать приказы по сносу поселений военнослужащие являются преступниками и врагами Израиля.
Демонизация еврейских поселенцев продолжалась, напряженность в отношениях между горячими противниками и не менее горячими сторонниками плана Шарона росла, и в израильском воздухе все чаще говорили о том, что это противостояние может вылиться в гражданскую войну.
Ко всему этому добавлялись непрекращающиеся теракты и ракетные обстрелы израильского города Сдерота и поселений в Газе. 30 сентября, после того, как в результате взрыва ракеты в Сдероте погибли четырехлетний мальчик и отводивший его в детский сад дед, израильская армия начала в Газе новую антитеррористическую операцию «Дни покаяния». В ходе этой операции ЦАХАЛ разрушал дома палестинцев, из которых террористы обстреливали поселения или в которых располагались входы в подземные туннели для доставки в Газу из Египта оружия и боеприпасов…
На этом фоне 11 октября 2004 года и открылась зимняя сессия Кнессета, в течение которой Ариэль Шарон намеревался добиться утверждения его депутатами своего плана. Следуя установившейся традиции, эта сессия открылась программной речью премьер-министра, в ходе которой тот обычно знакомил депутатов со своими планами на ближайшее время, а по окончании его выступления проходило голосование с целью выяснить, одобрили ли его депутаты или нет. Результаты этого голосования призваны продемонстрировать, насколько Кнессет доверяет нынешнему премьеру. И 11 октября 2004 года эти результаты свидетельствовали о значительном ослаблении позиций Шарона в Кнессете: лишь 44 депутата проголосовали за одобрение речи Шарона, в то время как 53 выразили прямо противоположное мнение.
Но главный экзамен на прочность Шарону предстояло выдержать 25 октября, на которое было назначено голосование по утверждению его плана.
Автор этих строк хорошо помнит все события этого дня, но опасается, что ему вряд ли удастся спустя столько времени передать саму атмосферу, которая царила 25 октября в Кнессете. И потому я решился предложить читателя выдержки из своего собственного репортажа об этом голосовании, опубликованном в газете «Русский израильтянин».
«В тот драматический день Кнессет больше всего напоминал осажденную крепость.
Снаружи, на окружающих Кнессет холмах еще днем собралась внушительная толпа из пятнадцати, а то и двадцати тысяч человек, большую часть которой составляли дети и подростки в вязаных кипах и майках с броскими надписями: „Мы любим эту землю — и наша любовь победит!“
— Как вам не стыдно вмешивать детей в политику! — бросил демонстрантам один из прохожих.
— Завтра этим детям будут выкручивать руки и бросать за решетку. У них есть право протестовать против этого! — ответили ему.
И это тоже было правдой, страшной правдой: согласно принятому за несколько дней до того постановлению министерской комиссии, в ходе эвакуации поселений солдатам разрешили применять силу против детей, оказывающих вместе с родителями, независимо от их возраста, а детей старше 12 лет можно отправлять в тюрьму.
Совсем неподалеку от Кнессета выстроились с плакатами „Уход из Газы — благо для Израиля“ активисты организации „Шалом ахшав“. Плакаты были добротные, явно сделанные на заказ за немалые деньги. А в нескольких метрах от них стояли поселенцы — парни в вязаных кипах с плакатами, представлявшими собой обычные большие листы бумаги, на которых фломастером было крупно выведено то прописными, то печатными буквами: „Шарон — предатель!“
К этим плакатам тоже можно было относиться по-разному: кто-то оценил бы корректность выражений „Шалом ахшав“ и обвинил бы в подстрекательстве этих мальчиков из поселений, кто-то, напротив, осудил бы первых и посочувствовал бы вторым. Несомненно было одно: „Шалом ахшав“ неизмеримо богаче и респектабельнее своих оппонентов, и выходило, что бороться за размежевание и за мирный процесс куда выгоднее, чем противостоять ему — в этой борьбе тебя поддержат многие зарубежные организации, в том числе и из текущих черным золотом арабских стран.
Охранники Кнессета впускали внутрь доверенной им крепости только по пропускам и еще более тщательно, чем обычно, осматривали каждого посетителя. Сотовые телефоны, зажигалки и диктофоны проверялись на предмет того, не являются ли они замаскированными взрывными устройствами. Охрана премьер-министра также была усилена, да и вообще завсегдатаи Кнессета не могли припомнить, чтобы на всех его этажах находилось столько охранников, легко узнаваемых по короткой стрижке и сосредоточенному выражению лица. Хлопали двери, звучали голоса в коридорах и мимо журналистов то и дело проносились крайне озабоченные депутаты из того или другого лагеря. Некоторые из них при этом виновато разводили руками — дескать, очень хочется дать интервью, просто поговорить, но нет времени…
Сам Шарон в эти часы заперся в кабинете и писал текст своей будущей речи. Впервые за многие годы он писал его сам. Сам — от первого до последнего слова, не прибегая к помощи своих советников и не желая, чтобы они внесли в нее какие-либо коррективы. Он стремился вложить в текст и всю свою боль, связанную с принимаемым им решением, и железную волю, с которой он намерен претворить его в жизнь. Эта речь должна была убедить тех, кто все еще сомневался в его правоте, и он не мог доверить написание ее кому-либо другому.
В середине дня в парламентских коридорах, пройдя длительные и чрезвычайно унизительные для их положения проверки, появились бывший депутат Кнессета и один из создателей партии „Ткума“ Ханан Порат и лидеры Совета поселений Иудеи, Самарии и Газы. Побродив по этажам, они собрались в кабинете министра просвещения Лимор Ливнат, куда вскоре начали подтягиваться и депутаты от партии МАФДАЛ, и министры от „Ликуда“ Биньямин Нетаниягу, Исраэль Кац, Дани Наве…
Ариэль Шарон к тому времени закончил писать речь, просмотрел газеты и вновь перепроверял свои позиции: по всем прогнозам выходило, что в его поддержку проголосует не меньше 64 депутатов Кнессета.
Министр Узи Ландау и замминистра Михаэль Рацон, заявившие, что они намерены проголосовать против, были уже предупреждены, что в таком случае сразу после голосования они получат письма о своем увольнении, и такие же предупреждения были сделаны в адрес других министров. Депутаты Кнессета Хаим Рамон и Далия Ицик следили за тем, чтобы была обеспечена 100 %-я явка депутатов от партий „Авода“ и „Мерец“.
Весьма неприятная ситуация возникла с болеющей раком депутатом Кнессета, бывшим министром экологии Йегудит Наот: она передала, что не сможет приехать, но очень бы хотела, чтобы ее голос засчитали в поддержку плана Шарона. Однако Эли Ишай, лидер партии ШАС, поспешил заявить, что никаких скидок на состояние здоровье и никаких взаимных отказов от голосования его партия не допустит. Родственники Наот назвали эту позицию Ишая „бесчеловечной“ и, наверное, были правы. Наверное — потому что в эти часы уже никто ничего не мог утверждать наверняка.
Было еще и опасение, что в Кнессет не сможет приехать буквально за два дня до того перенесший операцию по удалению опухоли головного мозга депутат „Ликуда“ Эли Афлало, но тот позвонил и сообщил, что доберется до Кнессета из больницы в карете „скорой помощи“…