Но правила процедуры предписывают после первого круга голосования начать второй: для того, чтобы убедиться, что все имена были названы и позиция всех голосующих была понята верно.
В этот момент Нетаниягу и Ливнат со товарищи со смертельно бледными, покрытыми капельками пота лицами входят в зал, и когда секретарь выкликает их имена, голосуют „за“.
Электронное табло высвечивает цифры 67, 47 и 6 — число проголосовавших „за“, „против“ и „воздержавшихся“.
Ариэль Шарон широко улыбается — это триумф. Он снова выиграл очередное сражение в своей жизни. Причем выиграл за счет голосов евреев. Пусть тех евреев, которые всегда были его политическими противниками, которые не раз осыпали его оскорблениями, которые требовали отдать его под суд или не допускать к выборам на пост премьера, но евреев. И это чрезвычайно важно: никто теперь не сможет сказать, что судьба Газы была решена с помощью арабских голосов, как это было с Норвежскими соглашениями.
— Это не только моя победа! — говорит Шарон депутатам, подошедшим к нему, чтобы пожать руки. — Это наша общая, очень важная для Израиля победа!
Ливнат, Наве, Кац и Нетаниягу тем временем сразу после окончания голосования, не обращая внимания на протянутые к ним микрофоны, спешат покинуть зал.
И в этот момент возле Ариэля Шарона возникает его сын Омри. Обняв отца за плечи, он шепчет ему на ухо:
— Уволь их сейчас, папа! Сей-час! Немедленно!
Но немедленно были уволены только Узи Ландау и Михаэль Рацон.
— Это было быстрее и безболезненнее, чем обрезание! — сказал, улыбаясь, Узи Ландау, держа в руках письмо, уведомляющее о его отставке.
Очередь Нетаниягу и других „мятежников“ пока еще не настала…»
Да, безусловно, это был триумф Ариэля Шарона. Но, как он сам признался потом, подлинной радости от этой своей победы не испытывал. Скорее наоборот — было ощущение горечи, осознание того, что это голосование стало его окончательным разрывом с поселенцами — людьми, вместе с которыми было столько пройдено и пережито и которых он и в самом деле считал солью Земли Израиля и цветом еврейской нации.
Глава 10. Обратной дороги нет
На следующий день после этого голосования представители правого лагеря обвинили Биньямина Нетаниягу и Лимор Ливнат в предательстве и в том, что министерские кресла для них важнее принципов. Отчасти это было правдой: и Нетаниягу, и Ливнат и в самом деле хотели продлить как можно дольше свое пребывание на министерских постах: Биби хотел завершить начатые им экономические преобразования, а Лимор Ливнат — претворить в жизнь задуманную ею кардинальную реформу израильской системы образования. Но, предъявив ультиматум Шарону, они уже не могли от него отказаться, а Шарон, в свою очередь, вроде бы не собирался его выполнять и таким образом 9 ноября 2004 года они должны были уйти в отставку — именно в этот день истекал срок их ультиматума.
Но и Шарон, испытывая искушение уволить Нетаниягу, понимал, что выход Биби из состава правительства больно ударит по нему самому. Нетаниягу и в самом деле совершил невозможное — несмотря на террор, экономика Израиля находилась на подъеме, безработица падала от месяца к месяцу, средняя зарплата по стране росла, инфляция была ниже запланированных показателей, биржа приносила вкладчикам гигантские дивиденды… Увольнение столь успешного министра финансов вызвало бы недовольство деловых и финансовых кругов как в Израиле, так и во всем мире, да и равноценной замены ему на этом посту не было. Кроме того, сразу после ухода Нетаниягу резко усиливались позиции внутренней оппозиции плану выхода из Газы в «Ликуде», и это точно означало бы конец его правительства. Теперь, по сути дела, коалиция Шарона состояла из 19 сохранивших ему верность депутатов «Ликуда» и 15 депутатов «Кнессета» от партии «Шинуй». Партии «Авода», «Мерец» и «Ам эхад» («Единый народ») гарантировали ему поддержку своими 26 мандатами при голосовании по вопросам, связанным с планом размежевания, но не более того — поддерживать решения в области экономики они не собирались. Был еще один депутатский мандат Михаила Нудельмана — после того, как последний вдрызг рассорился с Авигдором Либерманом, он начал поддерживать Шарона. Выходило, что для голосования по вопросам мира и безопасности он набирает с трудом 61 мандат, а по другим вопросам у него вообще нет большинства в Кнессете. Вот почему у Шарона не было никаких причин с нетерпением ждать 9 ноября 2004 года — этот день мог стать последним днем существования его правительства.
Именно тогда Ариэль Шарон, по всей видимости, стал впервые всерьез взвешивать возможность выйти из «Ликуда» и создать новую партию вместе с Томи Лапидом и Шимоном Пересом. Идея создания такого триумвирата родилась давно, еще весной 2004 года, когда возникли опасения, что план одностороннего размежевания не удастся утвердить в правительстве. По мнению предложившего ее Ури Шани, такая партия, во главе с тремя почтенными, перешагнувшими 70-летний рубеж старцами, была бы весьма популярна в народе — во-первых, потому, что у каждого из трех «патриархов» было немало своих горячих сторонников, а, во-вторых, само их пребывание у власти ассоциировалось бы у народа с некой стабильностью, с гарантией того, что эти трое не дадут друг другу сделать грубых политических ошибок. Но, само собой, лидирующая роль в этой гипотетической партии отводилась бы Ариэлю Шарону. По словам лидера НДИ Авигдора Либермана, если бы такая партия была бы создана, то она бы напоминала брежневское политбюро, но, возможно, Ури Шани был прав — именно поэтому опросы сулили ей 45–55 мандатов на выборах.
Однако в тот момент создание такой партии было совершенно нереально, и Шарону нужно было в спешном порядке найти какой-то другой выход из очередной, казалось бы, безвыходной ситуации. И совершенно неожиданно на помощь ему пришел Ясер Арафат — человек, которого он всю жизнь ненавидел смертельной ненавистью и иначе как «псом» при разговоре со своими приближенными не называл.
Арафат заболел. Он давно уже чувствовал себя неважно, но в конце октября его состояние резко ухудшилось. Дальше события развивались стремительно — после долгих уговоров Абу-Мазену и жене Арафата Сухе удалось уговорить его покинуть «Мукату» и отправиться на лечение в расположенный в предместьях Парижа госпиталь «Перси». Перед отлетом Абу-Мазен попросил Арафата передать ему или кому-либо другому полномочия председателя Палестинской автономии — по меньшей мере, до его выздоровления, — но Арафат категорически отказался это сделать.
В Париже, несмотря на все усилия врачей, Арафат впал в кому и 11 ноября скончался. Шарон разрешил привезти тело Арафата в Палестинскую автономию, но одновременно он сделал все для того, чтобы предотвратить попытки палестинцев похоронить его в Иерусалиме или даже в его предместьях. В день похорон Арафата, которые транслировались по израильскому ТВ, израильская армия была приведена в состояние повышенной боевой готовности на тот случай, если тысячи палестинцев вместе с телом Арафата двинутся из Рамаллы в Иерусалим. Одновременно Шарон выразил свое возмущение телетрансляцией похорон Арафата и тем, что его фигуре израильские журналисты уделили такое внимание.
— Какой позор! — сказал Шарон. — Кем он, в сущности, был, этот сукин сын? Кровавым убийцей! И какой еще народ с таким подобострастием следил бы за похоронами убийцы своих сыновей и дочерей, жен и матерей?! Я начинаю верить, что правы те, кто говорит, что мы, евреи, в душе — мазохисты…
Но смерть Арафата и в самом деле изменила политические реалии на Ближнем Востоке, породив надежду, что на смену ему придет более уравновешенный и готовый к диалогу с Израилем лидер. По мысли Нетаниягу, это давало Шарону возможность отказаться от своего плана об одностороннем размежевании — ведь он сам утверждал, что этот план родился только потому, что у Израиля не было партнера по переговорам, а теперь такой партнер мог появиться. И ухватившись за эту мысль, как за соломинку, Нетаниягу объявил Шарону, что отказывается от выдвинутого им ранее ультиматума и намерен остаться на посту министра финансов.
Шарон вздохнул с облегчением.
1 ноября он без особого труда — 64 голосами против 44 — провел в Кнессете закон, предусматривающий выплату компенсаций жителям предназначенных к сносу поселений.
22 ноября он впервые за последние два года одержал победу на Центре «Ликуда» — председателем Центра стал рекомендованный им на этот пост Цахи Ханегби, которому в борьбе за этот пост противостоял лидер внутрипартийной оппозиции Узи Ландау. Это означало, что Шарону удалось несколько укрепить свои позиции и внутри партии.
Но на самом деле даже после того, как Нетаниягу отменил свой ультиматум, у Ариэля Шарона по-прежнему не было большинства в Кнессете, а, значит, он не мог добиться утверждения госбюджета на 2005 год. Чтобы решить эту задачу, Шарон вступил в переговоры с партией религиозных ортодоксов «Яхадут ха-Тора» и получил от них обещание поддержки в обмен на выделение в бюджете 290 миллионов шекелей на нужды религиозной системы образования. Эта сделка вызвала возмущение пылавшего ненавистью к религиозным евреям Томи Лапида, и тот заявил, что, если Шарон не откажется от нее, он выведет свою партию из коалиции. Шарон попробовал убедить Лапида примириться с этими 290 миллионами «во имя реализации плана размежевания», однако Лапид вошел в раж и в ответ напомнил, что у Шарона имеется другой выход — создать устойчивую коалицию на основе «светского правительства», в которое войдут «Ликуд», «Шинуй» и «Авода». Однако Шарон опасался, что такое правительство окажется «слишком левым» и, отвергнув предложение Лапида, тут же бросился против него в атаку:
— Этот человек настолько ненавидит все, что связано с нашей национальной и религиозной традицией, настолько ослеплен этой ненавистью, что не в состоянии принимать разумные решения, — сказал Шарон о Лапиде. — Между тем, 290 миллионов, которые я обещал ортодоксам, являются теми деньгами, которые положены им как части населения Израиля, а значит ни о какой попытке подкупа ортодоксов не можеть быть и речи.