к тому, что там, в поселениях Газы будет литься кровь, они внушали ему, что поселенцы, несмотря на все свои заявления, готовы стрелять в солдат. Они были направлены на разжигание тлеющего огонька ненависти между светскими и религиозными, между „жителями оккупированных территорий“ и „жителями Израиля в границах 1967 года“.
Это и было вполне сознательное подстрекательство. Это и была та, исполненная в лучших традициях тоталитарных режимов пропаганда, призванная оправдать административные аресты, многомесячное содержание в тюрьмах детей и подростков без всякого суда, следствия и предъявления им обвинений, ограничение свободы передвижения огромных масс людей и прочие многочисленные нарушения, никак не совместимые с понятиями о демократическом обществе.
И вот, наконец, наступили те самые дни, которыми эти господа так пугали добропорядочных обывателей. Подразделения ЦАХАЛа и полиции вошли в еврейские поселения Газы, чтобы приступить к насильственной эвакуации тех, кто там остался. Теле- и радиорепортеры покрепче сжали в руках микрофоны, операторы и фотографы приникли к камерам, газетчики поднесли к лицу сотовые телефоны, предварительно связавшись с готовыми стучать по клавишам компьютерной клавиатуры машинисткам… Но те, кто находился в поселениях, не дали всей этой своре практически ни одного шанса на то, чтобы обвинить их в насилии. Долгожданных репортажей о поселенцах, стреляющих с крыш своих домов в солдат, подкладывающих бомбы под армейские машины, избивающих в кровь входящих в их дома „эвакуаторов“, о раввинах, призывающих свою паству покончить жизнь самоубийством, но не дать себя вывезти с Земли Израиля, не получилось.
Вместо этого израильский обыватель увидел другие картины — как те же жители поселений до последней минуты молились в домах и синагогах, произнося вечные, как мир, слова еврейской молитвы, как они почти безропотно позволяли себя выносить из домов, в которых любили, воспитывали детей и оплакивали павших на поле боя и в терактах близких; как те же раввины-„подстрекатели“ вели переговоры с группами и отдельными гражданами, оказавшимися в состоянии нервного срыва, как призывали их отказаться от любых мыслей о насилии, если они у них есть, и добровольно покинуть свои дома, либо дать солдатам возможность осуществить их „насильственную эвакуацию“, то есть попросту вынести их из этих домов. Как рыдали они у этих домов и вместе с ними вытирали слезы те, кому было приказано их „эвакуировать“…
Все эти картины так разительно отличались от тех, к которым готовились израильские акулы пера и гиены телеэкрана, что даже Моти Киршенбаум, человек, левее которого в этой стране только стенка, вынужден был признать: если бы всего два дня назад ему сказали, что поселенцы Газы будут вести себя таким образом, он бы в это ни за что не поверил, мирная или почти мирная эвакуация еврейских поселений — это самое настоящее чудо!
И вот тогда было решено изменить „угол зрения“. То, что поселенцы решили никого не убивать и вообще воздержаться от насилия, было признано нормальным и естественным. Ненормальным, неестественным, отвратительным, провокационным было объявлено само их поведение — все эти молитвы, слезы, истерические выходки, даже само спокойствие, с которым они ждали в своих домах солдат, продолжая поливать траву перед домом, сидеть всей семьей за обеденным столом… Все это было названо израильскими газетами, телевидением и радио „дешевой игрой“, „грязной попыткой сыграть на чувствах общественности“, „показухой“ и т. д….
… И вот этого я понять не могу и не хочу….
Как можно было обвинять захлебывающегося в рыданиях на пороге своего дома старика в „дешевой попытке сыграть на чувствах“ и в „показухе“, если за плечами у этого человека — гибель всей семьи в Катастрофе, затем жизнь в Ямите, где он построил дом, а потом переселение в Кфар-Даром, откуда его опять куда-то выселяют?! Как можно было называть „китчем“ страстные еврейские молитвы, которые читаются обычно лишь в Судный день?! Как можно было обвинять в лицемерии тех, кто с озаренными неистовой верой лицами читал „Авину малкейну“ — „Отец наш, Царь наш“?!
У вас, господа, вид семьи поселенцев, отказывающихся до последнего момента собрать даже чемодан с вещами и продолжающими подстригать траву у дома, варить обед — словом жить, как ни в чем не бывало не вызвал ничего, кроме сарказма, а кадры самозабвенно молящихся евреев заставляли вас соревноваться в написании иронических комментариев. У меня же почему-то возникали другие ассоциации — с теми страницами „Иудейской войны“ Фейхтвангера, где священники в Храме продолжали приносить жертвы даже тогда, когда в нем уже орудовали римские легионеры. Более того — даже тогда, когда римляне начали закалывать их мечами, они продолжали Богослужение, не обращая внимания на падающих рядом братьев — так, как будто ничего не происходило.
Можно верить или не верить в Бога, можно быть религиозным, полурелигиозным, светским или полусветским, но если ты не испытываешь уважения к чужой вере, к прочности убеждений других людей, то вряд ли сам заслуживаешь этого уважения. Можно быть бесконечно далеким от еврейской традиции и культуры, но если слова еврейской молитвы и вид самозабвенно молящегося еврея вызывают у тебя только саркастическую усмешку, значит, в тебе не осталось ничего еврейского. И не случайно солдаты и полицейские размазывали по щекам слезы, не случайно всегда придерживавшийся откровенно левых взглядов поэт и композитор Шломо Арци накануне сноса поселений написал статью, в которой не только признавался в том, что понимает и разделяет чувства поселенцев, но и призвал всех израильтян понять и разделить эти чувства. Душу — не поменяешь, и горькие, пронзительные, искренние слова Шломо Арци стали лучшим тому доказательством.
И как разительно отличалась от его позиции позиция большинства израильских журналистов!
Их цинизм достиг апогея когда началось противостояние между воинскими подразделениями и засевшими внутри кфар-даромской синагоги и на ее крыше молодежью и подростками. То, что там происходило, опять-таки ни в коем случае нельзя было назвать вооруженными столкновениями: полиция била по находившимся на крыше юнцам водометами, те в ответ бросали в штурмовавших синагогу солдат и полицейских мешки с водой, краской и песком. Честное слово, в симуляционной игре „Пейнтбол“ используются куда более опасные средства борьбы! Но вот, сидя в телестудии, лидер партии „Шинуй“ Томи Лапид вновь и вновь повторяет, что на крыше засели „фанатики и фашисты“ и удивляется тому, почему солдаты и полицейские с ними нянчатся, почему они не открывают огонь на поражение?! Он и бровью не ведет, когда ему пытаются напомнить, что те самые ребята, которые сидят на крыше синагоги, составляют до 45 % личного состава боевых частей ЦАХАЛа, что любовь к родине и народу являются для них не пустыми словами — это неотъемлемая часть их души и сознания.
„Фашисты! Фашисты! Фашисты!“ — как заведенный повторяет Лапид. Но Бог с ним с Лапидом и с его партайгеноссе. Сидевшие в это же самое время в студии Десятого канала ТВ весьма известные и почтенные журналисты также вновь и вновь говорили о том, что все это противостояние — не более, чем игра на публику, что если бы им предложили переехать с одной квартиры на другую, они бы так не нервничали, а ведь в конце концов речь идет всего лишь о переезде, переменЕы места жительства! И ни у кого, ни у одного из них не нашлось слов для сочувствия, понимания, сострадания… Где же вы потеряли свою еврейскую душу, господа?!
Они так и не поняли, не захотели понять, что все происходящее — одна из самых драматичных страниц в истории еврейского народа, что в эти дни рушится идеология, наносится неизлечимая душевная травма сотням тысяч тех евреев, которые верили — не только в Бога, но и в сионистские идеи, в такие вечные понятия, как честь, совесть, порядочность. Кому из политиков поверят теперь эти ребята, по идеалам которых был нанесен такой удар? Зачем им теперь идти в армию — чтобы выполнять приказы о сносе очередного поселения? Стоит ли им вообще продолжать жить на этой земле?!
Старательно нагнетая страсти вокруг происходящего в Кфар-Дароме, сознательно преувеличивая жесткость оказанного поселенцами сопротивления, израильские СМИ почему-то ни словом не обмолвились о том, что последовало за „взятием“ синагоги. А ведь последовало страшное: всех, кто находился в синагоге (как тех, кто позволили безропотно вынести себя из ее здания, так и тех, кто оказывал сопротивление на крыше), потом зверски, в кровь избивали полицейские и солдаты, хотя эти мальчики и девочки не представляли собой уже никакой угрозы.
Почти ни словом не обмолвились СМИ о том, что оставленные поселенцами дома с нажитым годами имуществом подвергаются откровенному разграблению теми же солдатами и полицейскими и что из сотни мародеров было арестовано только двое, да и приговорены лни были за свои действия только к 21 дню тюрьмы.
Как видите, дамы из „Шуву“, никто в ваших детей не стрелял, но возникает резонный вопрос, не было ли среди тех, кто избивал подростков и молодежь из Кфар-Дарома ваших сыновей, и не ваши ли дети шастали потом по пустым домам поселенцев, забирая все, что попадется под руку?
И еще почти ни словом не обмолвились израильские СМИ о том, что сотни семей поселенцев, как добровольно покинувших, так и насильно эвакуированных из своих домов вместе с детьми, оказались практически без крова над головой, без денег, без вещей первой необходимости — без ничего!. Мест в гостиницах для них не хватило, да и те, для кого они нашлись, через два дня тоже были вышвырнуты на улицу. Сотни семей бывших жителей Гуш-Катифа до сих пор продолжают жить в палатках или в домах культуры различных поселений, согласившихся предоставить им временную крышу над головой. И ответственность за это лежит и лично на главе правительства Ариэле Шароне, и главе администрации по размежеванию Йонатану Баси…
…Сейчас, когда пишутся эти строки, в поселениях Газы почти не осталось евреев — в некоторых из них есть отдельные группы в несколько десятков человек, которые еще пытаются зацепиться за эту землю, не желая смириться со случившимся. В самые ближайшие дни начнется эвакуация Хомеша и Са-Нура, и хочется верить, ч