В сущности, как уже говорилось, все эти идеи были не новы — в свое время они предлагались и Шимоном Пересом, и Эхудом Бараком, и Хаимом Рамоном, а потому «Кадима», если и была центристской партией, то с весьма заметным креном влево.
Может быть, именно поэтому в Израиле поднялась такая буря, когда о своем присоединении к «Кадиме» заявил председатель Центра «Ликуда» Цахи Ханегби — тот самый Цахи, который в 1981 году был одним из лидеров движения сопротивления ликвидации поселений в Синае. На созванной им по поводу своего ухода в «Кадиму» пресс-конференции, он сообщил, что провел бессонную ночь, принимая самое тяжелое решение в своей жизни, но под утро все же позвонил Шарону — позвонил потому, что понял, что именно Шарон предлагает сегодня оптимальный выход из того болота, в котором вместе с палестинцами увяз Израиль. Однако многие обратили внимание, что «самое тяжелое решение в своей жизни» Ханегби принял после того, как начался новый виток ведущегося против него полицейского расследования. А это означало, что Ханегби мог присоединиться к Шарону и в расчете на то, что Арик, используя свои добрые отношения с юридическим советником правительства Мени Мазузом, прикроет его от суда…
Как бы то и было, уже первые опросы общественного мнения показали, что партия Ариэля Шарона набирает на выборах 30–33 мандата, «Авода» — 24–26, а вот «Ликуд» опускается аж до 15 мандатов. Еще более сильный удар новая партия нанесла по «Шиную», оттянув к себе многих его избирателей и в результате даже по самым благоприятным для него опросам «Шинуй» не мог рассчитывать больше, чем на 6 мандатов…
Последующие события показали, что, уйдя из «Ликуда», Шарон решил сделать все, чтобы разрушить эту партию до основания и затем просто присоединить то, что от нее останется к «Кадиме». Во всяком случае, те, кто остался верен «Ликуду» не без оснований подозревали, что в различных структурах партии продолжают действовать сотни тайных «агентов Шарона». А выдвинувшие свои кандидатуры на назначенных в спешном порядке выборы нового лидера «Ликуда» Сильван Шалом и Шауль Мофаз не скрывали, что намерены в случае своей победы начать с Шароном переговоры о вступлении в коалицию с «Кадимой». То, что тот же Мофаз, баллотируясь на пост лидера «Ликуда» действовал по поручению Шарона, стало ясно 15 декабря, когда он, поняв, что не имеет никаких шансов на победу, заявил о своем присоединении к «Кадиме»…
В итоге на праймериз в «Ликуде» победил Биньямин Нетаниягу, но ему пришлось возглавить совсем другую — ослабленную и с моральной, и с политической, и с финансовой точки зрения партию.
Премьер-министр Ариэль Шарон тем временем был активно занят разработкой основных программных и уставных документов своей партии. И в ее первоначальном уставе было предельно ясно записана, что партия «Кадима» является партией, созданной Ариэлем Шароном, являющимся ее лидером и занимающим первое место в ее предвыборном списке. Никаких иных вариантов не предполагалось. А потому возникало впечатление, что и сам Ариэль Шарон, и его окружение полагают, что он вечен и неподвластен тем неумолимым биологическим законам, которые распространяются на всех остальных смертных.
Увы, это довольно распространенное среди диктаторов заблуждение…
Глава 14. Сон
18 декабря 2005 года Ариэль Шарон закончил работу непривычно рано — в десять часов вечера. К этому времени канцелярия премьер-министра уже опустела — сотрудники разошлись по домам и в канцелярии, помимо охраны, оставалось лишь его секретарша. Вызвав ее по внутреннему телефону, Шарон попросил подать ему машину, а заодно, как обычно, передал ей листок с кратким планом работы на утро следующего дня. Пробежав по нему глазами, секретарша Шарона обратила внимание на то, что у премьера изменился почерк — обычно предельно четко выписываемые им буквы на этот раз почему-то расползались, и у них появились совершенно нехарактерные для Шарона «хвостики».
— С вами все в порядке, господин премьер? — спросила она, встревожившись.
— Что? — переспросил Шарин, казалось, на минуту задремавший за столом. — А, да, все в порядке… Разве что немного устал… От всего устал… Могу я иногда позволить себе устать?
Сев в машину, Шарон велел везти его не в свою официальную резиденцию, а домой, на ферму «Шикмим», и это тоже было странно — рабочая неделя только начиналась, и с воскресенья по четверг премьер обычно ночевал в Иерусалиме. Странным было вообще все — и то, что Шарон не спросил по своему обыкновению шофера, как у него дела и что нового в семье, и то, что на вопрос, как прошел день у самого премьера, вместо того, чтобы по обыкновению отшутиться, Шарон пробормотал что-то невнятное… Оторвав взгляд от дороги и оглянувшись на сидевшего сзади премьер-министра, водитель побледнел: Шарон всем своим огромным телом накренился в сторону, глаза его были закрыты, и он как будто силился что-то сказать, но не мог…
В панике шофер связался с личным врачом Шарона профессором Болеславом Гольдманом. Тот велел немедленно везти его в иерусалимскую больницу «Адаса Эйн-Керем», и сам на полной скорости помчался туда же.
Когда лимузин премьера подъехал к больнице, Шарон был без сознания, и в приемный покой его пришлось вносить на носилках. Еще спустя десять минут вся территория «Адасы Эйн-Керем» была оцеплена полицией, а сотрудники службы по охране высокопоставленных госслужащих контролировали все входы и выходы в больницу. Вскоре в нее прибыли оба сына Ариэля Шарона, секретарь правительства Исраэль Маймон и адвокат Дов Вайсглас, а затем и целая бригада журналистов, до которых дошли слухи о происшедшем.
К этому времени Маймон и Вайсглас уже успели созвониться с Эхудом Ольмертом, для которого сообщение о внезапной болезни Шарона прозвучало как гром с ясного неба. Трудно сказать, что взволновало Эхуда Ольмерта в тот момент больше — судьба Шарона или судьба созданной Шароном партии «Кадима», с которой Ольмерт уже связал все свое политическое будущее. Как бы то ни было, Ольмерт решил, что главное в данной ситуации не подаваться панике и делать вид, что ничего страшного не происходит.
После разговора с Ольмертом, сыновья Шарона и Исраэль Маймон проинструктировали занимавшихся ариэлем Шароном врачей о том, как ему следует себя вести и что говорить журналистам, а затем выступили перед ними с заявлением о том, что… премьер-министр проходит плановые медицинские проверки и его здоровье находится вне опасности. Исраэль Маймон категорически отрицал, что Ариэль Шарон потерял по дороге в больницу сознание и что у него имеются какие-то затруднения с речью и с адекватным восприятием реальности. Вышедший из больницы доктор Гольдман также заявил, что Шарон не терял сознания…
Но почти весь Израиль уже поднялся с постелей и включил телевизоры и радиоприемники. Из распахнутых окон на всех улицах страны звучали прямые репортажи, которые вели из больницы корреспонденты различных телеканалов и радиостанций. Весть о болезни Ариэля Шарона мгновенно достигла также территории Палестинской автономии, и тысячи жителей Газы и Рамаллы высыпали на улицы этих городов с песнями и танцами в честь столь «радостного события»…
Лишь к утру 19 января информация о состоянии здоровья Ариэля Шарона стала более-менее четкой и достоверной. Вышедший к журналистам главврач больницы профессор Шломо Мор-Йосеф сообщил, что премьера был микроинсульт, связанный с небольшим тромбом, блокировавшим кровоснабжение мозга. Он признал, что Шарон был доставлен в больницу без сознания, но добавил, что премьеру была оказана своевременная помощь, к утру он пришел в себя и к нему вернулся полный контроль над речью.
Спустя несколько часов в больнице состоялась еще одна пресс-конференция, на которой секретарь правительства Исраэль Маймон заявил, что Шарон чувствует себя значительно лучше и в самые ближайшие часы будет переведен из реанимационного отделения в неврологическое.
— Не успел премьер-министр прийти в себя, — рассказал Маймон журналистам, — как сразу же проявил свойственные ему чувство юмора и деликатность.
— Что он вам сказал? — поинтересовались журналисты.
— Он сказал: «Извините меня за то, что я вас всех так напугал. И извинитесь за меня перед врачами и пациентами, за тот переполох, который был наверняка поднят из-за меня в больнице». А потом он добавил: «Продолжаем идти вперед! Хотя ты был прав, когда советовал взять мне три-четыре дня отпуска…»
Слова Исраэля Маймона вскоре вроде бы подтвердились: Шарон действительно был переведен в неврологическое отделение и оттуда переговорил по телефону с духовным лидером партии ШАС равом Овадьей Йосефом, пожелавшим ему скорейшего выздоровления.
Однако, несмотря на успокаивающие заявления врачей, большинство журналистов настаивало на том, что они окончательно поверят в то, что Шарон пошел на поправку только тогда, когда увидят его лично. И у них были на то основания — в Израиле существует давняя традиция утаивания истинного состояния здоровья премьер-министров. Так, от широкой израильской общественности долгое время скрывали правду об ухудшении состояния здоровья премьер-министра Леви Эшколя, скончавшегося от инфаркта в 1969 году прямо в своем рабочем кабинете. Не сообщали в израильских СМИ и о том, что премьер-министр Голда Меир больна раком и страдает от сильнейших болей; держали в тайне и правду о состоянии здоровья Менахема Бегина…
Наконец, во вторник 20 декабря врачи решили выписать Шарона из больницы. Точнее, ближайшее окружение Шарона, опасаясь, что слишком долгая госпитализация может вызвать у народа сомнения в дееспособности премьера, настояло на том, чтобы он был выписан как можно скорее и продолжил лечение дома. И около полудня премьер-министр появился перед собравшимися у выхода из «Адасы Эйн-Керем» журналистами и десятками прорвавшихся к нему любопытствующих граждан, которые встретили его бурными аплодисментами.
— Я чувствую, что вы соскучились по мне за эти два дня, — сказал Шарон с улыбкой. — Как видите, я жив-здоров и