И то, что премьер-министр дышит самостоятельно, прозвучало обнадеживающе. Во всяком случае, было ощущение, что вместе с Ариэлем Шароном впервые за последние дни облегченно вздохнул и весь Израиль.
Однако одновременно с этим прозвучал и другое сообщение — о том, что даже если Шарон придет в себя, даже если — при самом благоприятном исходе — к нему вернется способность говорить и адекватно воспринимать окружающее, он уже не сможет вернуться к исполнению обязанностей премьер-министра и лидера партии «Кадима».
На этом заканчивается история политической деятельности Ариэля Шарона, и все, что происходило с ним в дальнейшем, является сугубо историей его болезни.
8 января 2006 года в Израиле официально закончилась одна политическая эпоха, и начался отсчет принципиально новой политической эры. Ариэль Шарон стал последним активно действующим израильским политиком старой закваски, общавшимся некогда с Давидом Бен-Гурионом, Моше Даяном и Голдой Меир, еще видевшим своими глазами как в муках, в огне и крови рождалось еврейское государство, принимавшим участие в его родах и смотревшим на все происходящее в стране и вокруг нее совсем иными глазами, чем новое поколение израильских политиков, детство и юность которых пришлись на 50-е, а то и на 60-е годы ХХ века. Да, конечно, еще был жив Шимон Перес, более того — он еще время от времени хорохорился и всячески пытался поднять свои политические акции, но всем уже было ясно, что без Ариэля Шарона Перес является не более, чем символом, живым экспонатом в музее политической палеонтологии Израиля.
После того, как Ариэля Шарона не удалось вывести из комы, и врачи признали, что его состояние можно охарактеризовать как вегетативное, израильтяне стали со дня на день ожидать официального сообщения о его смерти.
Но он не умер.
Да, понадобились новые операции на головном мозге. Да, в какой-то момент у Шарона началось омертвление тканей кишечника и врачам пришлось пойти на его резекцию, но затем состояние Шарона окончательно стабилизировалось — он продолжал лежать в коме, словно ангелу смерти Малахамовесу надоело сражаться с этим упрямым, ни за что не желающим умирать стариком, и он решил оставить его в покое — так, чтобы тот не числился ни среди живых, ни среди мертвых. И никакие попытки разбудить его — ни с помощью запаха любимого им с детства фалафеля, ни звуками доставлявшей ему истинное наслаждение классической музыки, ни голосами его внуков — так и не увенчались успехом.
В мае 2006 года, когда все шансы на пробуждение Ариэля Шарона были исчерпаны, его было решено перевезти из больницы «Адаса Эйн-Керем» в специальное отделение больницы Тель ха-Шомер, предназначенное для коматозных больных. Здесь, в отдельной палате, возле которой круглосуточно дежурят два охранника, подключенный к множеству медицинских приборов и датчиков, под неусыпным наблюдением врачей и лежит великий израильский полководец и политик Ариэль Шарон, пребывая в своем, неподконтрольном никому мире, словно отсыпаясь за много лет хронического недосыпа.
В июне 2006 года его сыновьям даже показалось в какой-то момент, что он начал приходить в себя — стал открывать глаза, реагировать на чужие прикосновения, поворачивать голову на свое имя. А один раз им показалось, что он… плачет.
Одна из полицейских, поставленная охранять палату Шарона, рассказывала автору этой книги, что даже был момент, когда всем показалось, что еще немного — и Шарон пойдет на поправку. Он стал кивками головы отвечать на обращенные к нему вопросы и даже… крутил по указанию врачей педали тренажера. А затем у него отказали почки, наступило ухудшение общего состояния организма и он снова впал в кому…
Врачи утверждают, что никаких существенных позитивных перемен в состоянии Шарона нет и, видимо, не предвидится, хотя поддерживать жизнь в его теле можно еще многие годы…
Видит ли Ариэль Шарон какие-то сны в этом своем состоянии между жизнью и смертью, и если видит, то что ему снится — бой за Абу-Агейлу, кровавый кошмар у Нахтле, прорыв через Суэцкий канал или улыбающаяся Маргарит и склоняющаяся на его плечо Лили? Увы, ответов на эти вопросы не дано узнать никому…
Однако самое неожиданное заключается отнюдь не в том, что Шарон сумел обвести вокруг пальца самого Малахамовеса — для тех, кто знал его лично, это как раз было не удивительно. Нет, самое странное заключается в том, что, вопреки всем прогнозам, созданная им партия «Кадима» не только не умерла после его ухода с политической арены, но и одержала победу на выборах 2006 года.
Когда Ариэль Шарон оказался в первый раз в больнице, многие из присоединившихся к его партии депутатов Кнессета впали в откровенную панику — они были убеждены, что их политическая карьера закончена. Но когда стало известно, что Шарон идет на поправку, эти политики воспряли духом — опросы общественного мнения показали, что его болезнь лишь увеличила популярность «Кадимы», доведя ее электоральный потенциал до рекордной отметки в 44 мандата.
После того, как он снова оказался в больнице, все политические обозреватели сошлись во мнении, что судьба «Кадимы» предрешена — будучи «партией одного человека», созданной под Шарона и для Шарона, без него она стала напоминать майнридовского всадника без головы. И когда все опросы неожиданно показали, что даже без Шарона, во главе с серым, невыразительным и жуликоватым Эхудом Ольмертом «Кадима» все равно набирает 40 мандатов, израильские политологи объяснили это «волной сочувствия к Ариэлю Шарону и желанием народа поддержать его политическое детище». По их оценкам, на этой волне «Кадима» должна была продержаться одну-две недели, после чего должно было начаться ее катастрофическое падение.
Падение действительно началось, но оно оказалось куда меньшим, чем это предсказывали. Несмотря на то, что по своему личному политическому рейтингу Эхуд Ольмерт уступал не только лидеру «Ликуда» Биньямину Нетаниягу, но и лидеру партии «Авода» Амиру Перецу, «Кадима» продолжала лидировать по всем опросам, и в итоге на состоявшихся 28 марта 2006 года выборах набрала 29 мандатов, значительно опередив все остальные партии. И объяснять это только затянувшейся «волной сочувствия к Ариэлю Шарону» было бы просто нелепо.
Видимо, все объяснялось отнюдь не только тем, что большая часть израильского общества увидела в Шароне того единственного лидера, который сумеет предложить неординарные решения тех стоящих перед Израилем в течение десятилетий проблем, которые оказались не в состоянии разрешить ни «ортодоксально-правые», ни «ортодоксально-левые» партии, но и тем, что сами эти решения уже давно зрели внутри общества и, подняв их на щит, Ариэль Шарон отразил мнение этой части израильтян. Если это так, то появление такой партии, как «Кадима» на израильской политической арене было вполне закономерным. В очередной раз предельно точно уловив носящиеся в воздухе общественные настроения, Шарон просто настроил паруса своего политического корабля на попутный ветер и после этого тот мог — пусть и с чуть меньшим успехом — уже плыть и без капитана. И, может быть, именно это умение то бросить вызов мнению большинства, то первым чутко уловить его и выразить в предельно конкретных словах и поступках и делает Шарона одним из величайших политиков мира конца ХХ- начала ХХ! века.
Победа партии «Кадима» на выборах, вне сомнения была последней политической победой Ариэля Шарона, сумевшего, уже находясь в коме, одержать триумф и над партией «Авода», и над стоявшим у него в последнее десятилетие жизни, как кость в горле Биньямином Нетаниягу, под руководством которого «Ликуд» с трудом набрал на выборах 12 мандатов.
Но насколько предложенные Шароном в последние годы его политической деятельности решения судьбоносных проблем Израиля действительно способны решить эти проблемы? Насколько он был прав, отказываясь от многих из тех идей, которым сохранял верность на протяжении почти всей своей жизни?.. И, наконец, насколько правительство Израиля, состоящее из тех серых, невыразительных, ничем себя не проявивших до того фигур, которых он сделал своими преемниками, оказалось способно решать те острейшие проблемы, которые встали перед страной уже после того, как Шарон впал в кому? Ответ на эти вопросы, казалось, дала начавшаяся летом 2006 года Вторая Ливанская война, которую Израиль програл прежде всего из-за бездарности, нерешительности и неопытности своего политческого руководства.
Но окончательные ответы на все эти вопросы может дать только история, в которую ушел Ариэль Шарон своей шаркающей кавалерийской походкой — правда, без белого плаща с красным подбоем.
А жаль — такой плащ был бы ему очень даже к лицу…
Эпилог
По ночам, когда, наконец, перестает звонить телефон, засыпают, набегавшись, дети, прекращает доноситься назойливая современная попса из соседней квартиры, меня охватывает непреодолимое желание поговорить с Ариэлем Шароном, сделать еще одно, последнее интервью с ним. Журналистская судьба была ко мне благосклонна — за полтора десятка лет жизни в Израиле я успел повстречаться и довольно близко узнать многих прославленных израильских генералов, разведчиков, финансистов, политиков, которые уже ушли в вечность. Но ни с одним из них — ни с Ицхаком Рабиным, ни с Рафаэлем Эйтаном, ни с Рехаваамом Зеэви, ни с создателем «Моссада» Исером Харелом, ни с великим сатириком Эфраимом Кишоном, ни со всеми остальными — у меня почему-то нет никакого желания сделать последнее, аккордное интервью. Только с ним — с Ариэлем Шароном.
Не с Шароном-политиком — все, что он скажет в этом своем облике, я могу легко предугадать с точностью даже не до двух-трех фраз — до двух-трех слов. Нет, я хотел бы взять интервью у Ариэля Шарона-человека, героя моего детства, имя которого я впервые услышал в 1973 году, когда лежа в темной спальне рядом с отцом мы вслушивались вместе в «Голос Америки», чтобы узнать правду о том, что происходит там, в далеком Израиле…
Человека, которого я любил и люблю и которого временами ненавижу.