лу, Шарон вернулся в Израиль. В ЦАХАЛе его возвращение встретили без особой радости, и когда в День Независимости премьер-министр Давид Бен-Гурион устроил прием для высших офицеров, Арика на этом приеме отделяла от всех остальных гостей стена отчуждения — его присутствия в зале просто не замечали.
В ноябре 1958 года его ждал новый удар: Моше Даян вышел в отставку и вместо него начальником генштаба был назначен Хаим Ласков, отношение которого к Шарону было общеизвестно. Не долго думая, Ласков направил Шарона на должность начальника инструкторского отдела пехотных войск, а заодно — так как эта должность соответствовала званию полковника — присвоил Ариэлю Шарону очередное воинское звание.
Любой штабной офицер знает, какую важную роль играет инструкторский отдел — ведь исходящие от него инструкции и указания, по сути дела, в итоге и определяют лицо армии, весь ход ее повседневной жизни. Но для Шарона, не привыкшего сидеть в кабинете, никогда не следовавшего никаким инструкциям и уж, само собой, не привыкшего их писать, новая работа была самой настоящей мукой, и каждый день он шел на нее едва ли не в буквальном смысле слова, как на каторгу. Ненавидя службу в инструкторском отделе, он то и дело по поводу и без повода устраивал скандалы и вступал в конфликты с начальством, и в результате все стали считать Шарона ленивым, склочным, неуживчивым человеком, с которым невозможно работать. Сам Шарон прекрасно понимал, что зачастую бывает не прав и устраивает скандалы на пустом месте, но ничего не мог с собой поделать — и обстановка в Управлении пехотных войск генштаба становилась все напряженнее.
Наконец, не выдержав, Шарон обратился за помощью к Бен-Гуриону. Явившись к Старику, он умолял его повлиять на командование генштаба с тем, чтобы ему дали любую другую, но более живую работу. Бен-Гурион позвонил Ласкову, тот пообещал что-нибудь придумать и… придумал: полковник Шарон был назначен начальником школы по подготовке младших офицеров пехотных войск.
Разумеется, это тоже было совсем не то, чего желал Арик, но все-таки это было лучше, чем работа в инструкторском отделе. Само собой, оставить в школе все как есть такой человек, как Шарон не мог — он занялся ее реорганизацией, сделал программу лекций и учений близкой к той, по которой в свое время воспитывал бойцов своего 101-ого отряда, а заодно и сам подключился к преподавательской деятельности. Готовясь к лекциям, он составлял конспекты, которые, будучи собраны вместе, постепенно превращались в настоящий учебник по подготовке командиров «по системе Шарона», и потом эти конспекты еще долго использовались в пехотной школе.
Вот небольшой отрывок из конспектов Арика тех, теперь уже таких далеких лет:
«Вы можете дать солдату бронежилет против пуль и осколков, надеть на него замечательную каску, дать ему в руки лучшее оружие — и всего этого будет недостаточно, если солдат не захочет воевать. Но с чего бы это ему хотеть воевать?! Вокруг него свистят пули, рвутся гранаты, слышны разрывы артиллерийских снарядов. Если он поднимет голову — его ранят или убьют. Если он сделает шаг — он может подорваться на мине. Да, верно, он — солдат. Да, правильно — он получил приказ. Но в конце концов он — только человек. Он хочет жить и был рожден для того, чтобы жить. Почему он должен умирать?! Дни, когда мы умирали за веру, увы. прошли. Рассказы о том, как люди шли под пули, готовые отдать свою жизнь за родину, сегодня звучат не более, как красивые сказки. Так как же поднять его в атаку? Как же преодолеть столь естественное и понятное его стремление посильнее вжаться в землю?
Вот это как раз и зависит от нас, его командиров. Прежде всего, мы должны убедить его, что если он научится у нас правильно действовать на поле боя, то сможет убивать врагов и при этом остаться в живых. Но просто учебы, конечно, недостаточно. Он должен полагаться на нас и доверять нам. Если командир лежит сзади него и командует „Вперед! В атаку!“ — ни один человек никогда в атаку не подымется. Если ты сам лежишь, найдя надежное укрытие, почему это он должен встать и бежать под пули?!.. Нет, если ты командир, то должен встать первым, встать так, чтобы тебя все видели — и тогда твои солдаты действительно поверят тебе».
Вскоре курсанты школы для младших командиров готовы были дать в морду каждому, кто осмелится сказать, что командир их школы однажды повел себя как «последний трус». Наслушавшись воспоминаний Шарона о действиях 101-ого отряда, 890-гобатальона, а затем полка десантников, они почти боготворили его и, как когда-то его бойцы, готовы были ему многое простить. Но, несмотря на то, что работа в этой школе действительно приносила ему какое-то удовлетворение, Шарон продолжал маяться, мечтая о возвращении в боевые войска.
Между тем, жизнь готовила ему новый страшный удар.
Вечером 2 мая 1962 года Шарон проводил время с Гуром, с нетерпением дожидаясь возвращения Маргалит с работы, когда в дверь постучал живущий в соседнем доме командующий ВВС Моти Ход.
— Арик, выйдем на минутку во двор, — сказал он, увидев, как Арик, стоя на четвереньках, катает на спине захлебывающегося счастливым смехом сына.
Во дворе Ход с силой сжал плечо Шарона.
— Я не хотел говорить это при мальчике. Держись, Арик. Маргалит… В общем, тебе не говорили, не знали, как сказать, но она еще утром, по дороге на работу попала в автокатастрофу. Вырулила на встречную полосу — и прямо под грузовик…
— Где она? — вскинулся Шарон. — в какой больнице?!
— Она уже не в больнице, Арик, — ответил Ход. — Мне только что позвонили и попросили сказать тебе, что все кончено.
Маргалит, его верной Маргалит, которая так мечтала о спокойной семейной жизни, которую, несмотря ни на что, устраивало то, что в последние годы Арик проводит гораздо больше времени с ней и сыном — этой Маргалит больше не было. На похоронах, которые состоялись на следующий день, многие дивились тому, что даже в такую минуту Шарон выглядит таким же спокойным, как обычно. Лишь когда тело опустили в землю и стали засыпать землей, Шарон положил в могилу записку. О том, что было в этой записке, никто никогда уже не узнает.
На следующее утро четырехлетний Гур спросил его, когда же вернется мама.
— Мама больше никогда не придет, сын, — ответил Шарон. — Ее больше нет…
— Вот и неправда! — возразил Гур. — Сегодня ночью я видел ее во сне, и она сказала, что скоро придет и заберет меня к себе…
И вот тут впервые за много лет Арик Шейнерман заплакал…
«В эти дни в жизнь Ариэля Шарона властно вошла родная сестра Маргалит Лили», — так и хочется написать, следуя законам жанра.
Но дело в том, что Лили Циммерман вовсе не нужно было входить (и уже тем более властно входить) в жизнь семьи Шарона — она присутствовала в ней всегда.
Будучи на четыре года младше своей сестры, она вместе с Маргалит прибыла в Израиль из Румынии, когда ей было десять лет. Вместе с сестрой Лили училась в школе «Мосинзон», и когда Арик начал ухаживать за Маргалит, стала поверенной сестры в ее сердечных делах, часто вместе с ней бывала на праздниках в доме Самуила и Веры Шейнерманов и вскоре родители Арика так привыкли к девочке, что стали считать ее членом семьи. Так продолжилось и после того, как в Израиль вместе с остальными дочерьми приехали и родители Маргалит и Лили, бывшие ортодоксальными религиозными евреями. Когда пришло время призываться в армию, родители потребовали, что бы Лили, как и положено девочке из религиозной семьи, взяла бы освобождение от службы24. В день призыва Лили явилась военкомат, зажав в руке справку об освобождении, но никому ее так и не показала, а когда была отдана команда загружаться в армейский автобус, села в него, решив, что она хочет служить в армии — и это главное.
Пройдя курс молодого бойца, Лили Циммерман добилась, чтобы ее послали… в 202-й воздушно-десантный полк под командование Ариэля Шарона. Потом она признавалась, что за годы службы немало натерпелась от Арика, и дело доходило до того, что она порой его ненавидела, но, тем не менее, дослужила до конца.
Демобилизовавшись, Лили, обладавшая незаурядными способностями художника, поступила в школу искусств «Авни», а после возвращения Маргалит и Арика из Англии стала часто бывать в доме сестры, помогая ей нянчить Гура, который необычайно привязался к своей юной тете…
Читатель уже наверняка предположил, как обстояло дело на самом деле. Да, юная Лили Циммерман, вероятно, влюбилась в Арика Шейнермана вместе с сестрой, втайне завидовала ей, но до определенного времени ни одним словом, никаким действием не выдавала своих чувств. (Впрочем, некоторые злые языки утверждали, что роман между Лили и Ариком начался еще во время ее службы в армии и. узнав об этом, Маргалит и решила покончить жизнь самоубийством.)
Автор должен тут покаяться перед читателем: уже много лет его мучает мысль о том, что трагическая судьба Маргалит и ее сына была неким мистическим следствием этой тайной любви Лили к Арику. Хотя если уж углубляться в мистику, то следует вспомнить о том, что, согласно еврейской традиции, у каждого человека есть свой «зивуг» — своя «истинная пара», и только соединившись с ней, он может быть по-настоящему счастлив в семейной жизни. И порой за гибелью одного из супругов стоит само Божественное провидение — сама эта смерть как бы предоставляет человеку возможность соединиться с его «истинной парой». А в том, что именно Лили, а не Маргалит была истинной парой Ариэля Шарона, нет почти никаких сомнений.
Сама Лили, кстати, до конца жизни отрицала версию о том, что все последовавшие после смерти Маргалит события были связаны с ее давней тайной любовью к Ариэлю Шарону. «Любовь, может быть, и была, — говорила она, — но не она явилась решающим фактором. Главным на тот момент было то, что мы оба любили Гура и думали, как сделать так, чтобы он не чувствовал себя несчастным и обделенным».
Решив заменить племяннику мать, Лили оставила учебу в школе «Авни» и поступила на службу в полицию — составлять и рисовать фотороботы преступников. Все свое свободное время она уделяла Гуру и старалась сделать так, чтобы у него и у Арика был теплый уютный дом. Спустя год после гибели Маргалит Лили и Арик поженились, что сразу же породило немало досужих сплетен за их спиной.