Именно тогда, осенью 1973 года, автор этих строк, как и миллионы других живших в СССР евреев, впервые услышал имя Ариэля Шарона. В первые дни Войны Судного Дня советская пресса была переполнена сообщениями о грандиозных победах арабских армий и предсказаниями скорого уничтожения Израиля, и эти военные сводки невольно повергали нас в уныние — как ни крути, а мы чувствовали свою неразрывную связь и с древней еврейской землей, и с еврейским государством. Одновременно повсюду — в магазинах, на предприятиях, даже в школах — оживились антисемиты всех мастей, не скрывавшие своей радости по поводу того, что происходит на Ближнем Востоке и то и дело посмеивающиеся над евреями — дескать, хорошо арабы показали вам кузькину мать, скоро и мы вами займемся…
Помню, отец возвращался в те дни с работы сам не свой и после просмотра информационной программы «Время», молча выходил на балкон и выкуривал там сигарету за сигаретой. Но однажды он появился в доме с немецким транзисторным приемником, который за 200 рублей — немалые по тем временам деньги — купил у приятеля. И вечером, погасив свет, чтобы все соседи думали, что мы улеглись спать, плотно закрыв дверь спальни, мы улеглись с ним на кровать и стали ловить «Голос Америки» и «Голос Израиля», чтобы узнать правду о ходе войны. Это была наша с ним тайна — о том, что мы до глубокой ночи слушаем «вражеские голоса». И трудно описать ту радость, которую мы испытали, узнав о прорыве генерала Ариэля Шарона на другой берег Суэцкого канала. С этой минуты мы уже не сомневались в победе Израиля, и на следующий день после этого сообщения отец устроил в доме праздничный обед.
Вне сомнения, наша семья была далеко не единственной еврейской семьей в Баку, да и в тысячах других городах и городках Советского Союза, в которой с восторженным придыханием повторяли имя Ариэля Шарона. Было ощущение, что он принес победу не только Израилю, но и всему еврейскому народу. И думается, уже из этого понятно, какое место занимает фигура Ариэля Шарона в сознании евреев-выходцев из СССР, и почему они, оказавшись в Израиле, относились к нему с таким пиететом и так яростно отдавали ему свои голоса на выборах…
Глава 14. Царь Израиля
5 октября 1973 года Шарон, как обычно, в девять утра прибыл в «Мецудат Зеэв», чтобы из своего кабинета на двенадцатом этаже руководить ходом предвыборной кампании. Однако он не успел расположиться в кресле, как раздался звонок — на линии был начальник штаба Южного армейского округа подполковник Ури Бен-Ари.
— Арик, египтяне подтягивают свою армию к границе, — сообщил он. — Кажется, это серьезно. Ты можешь приехать?
Через два часа Шарон уже был в штабе округа в Беэр-Шеве и, щуря глаза, рассматривал сделанные самолетом-разведчиком аэрофотоснимки, напоминая в эти минуты хирурга изучающего рентгеновские снимки накануне особо сложной операции.
— Все понятно, — наконец, сказал Шарон. — Они действительно готовятся к войне — это без вариантов. Сначала подавят нашу линию обороны артогнем, а затем пойдут танки. Думаю, все начнется дня через два. Вы уже отдали приказ о приведении всех частей в боевую готовность номер один?
— В какую готовность, Арик?! — изумился Бен-Ари. — Завтра — и суббота, и Судный день. Почти все в отпусках…
— Ну так, значит, вызывайте их из отпусков, — раздраженно сказал Шарон. — Повторяю, в нашем распоряжении два-три дня, не больше.
Из штаба округа, даже не встретившись с его новым командующим Шмуэлем Гоненом, Шарон направился на базу вверенной ему в случае войны 143-й резервной бронетанковой дивизии. На всей базе в это время находилось лишь несколько офицеров, да призванные поддерживать танки в рабочем состоянии механики, но и те собирались разъезжаться по домам.
Отменив отпуска, Шарон приказал механикам расчехлять все танки и начать готовить их к выходу из базы — заполнить баки горючим, уложить в каждый танк полагающийся ему боекомплект, сухой паек, одеяла и т. д. Убедившись, что техперсонал приступил к работе, Шарон сел в своей комнате, разложил на столе карты и фотографии и стал думать. Вначале он хотел отдать приказ о немедленном призыве всего личного состава бригады на базу, но потом решил, что это можно будет сделать и вечером, на исходе Судного дня — к тому времени все танки и БМП как раз будут находиться в рабочем состоянии. Наконец, окончательно решив не спешить, Шарон поехал с базы на казенную квартиру в Беэр-Шеве, с которой он еще не успел съехать, и велел Лили и детям собираться — Судный День он хотел провести на своей ферме «Шикмим». До фермы они добрались под вечер, уложили детей спать, а потом долго гуляли с Лили, осматривая свои владения: нанятые Ариком рабочие посадили на полях хлопок и дыни, и скоро можно было приступать к сбору урожая…
Потом Шарон и сам не мог объяснить, почему после этой длительной романтической прогулки, он поднялся с постели в шесть часов утра, сел в машину и направился обратно — Беэр-Шеву, в штаб округа. Там уже вовсю анализировали новые данные авиаразведки, после чего пришли к выводу, что медлить нельзя и нужно возвращать солдат и офицеров на базы.
В восемь утра Ариэль Шарон отдал приказ о начале мобилизации личного состава своей резервной бригады. Телефонистки и оставшиеся на базе бригады офицеры начали обзванивать солдат и командиров, приказывая им как можно скорее прибыть к месту службы. Когда в два часа дня стало известно о том, что Сирия и Египет начали войну, Шарон понял, что совершил роковую ошибку — приказ о мобилизации следовало отдать еще вчера, тогда большая часть личного состава уже находилась бы у своих танков, помогая механикам приводить их в рабочее состояние. Для полного развертывания его бригады требовалось, как минимум, 48 часов — слишком много, если учитывать, как складываются события. Позвонив на ферму, Шарон сообщил жене, что началась война, и попросил ее приехать в Беэр-Шеву — собрать ему все необходимые по такому случаю вещи. Лили не нужно было объяснять, какие именно вещи нужны ее Арику — она это прекрасно знала сама.
Поздно вечером 6 октября, когда бои на обоих фронтах были в самом разгаре, Шарон понял, что медлить больше нельзя: нужно выводить бригаду в Синай по частям — сначала пусть пойдут те танки и БМП, которые уже готовы к предстоящим боям, а за ними, по мере готовности, начнут подтягиваться остальные. Когда выяснилось, что тягачей не хватает, Шарон велел танкам следовать к пункту назначения своим ходом, на гусеницах, и в ночь на 7 октября несколько танковых рот его бригады направились в сторону Синайского полуострова.
Сам Шарон прежде, чем выехать в район боев, вместе с еще несколькими офицерами заскочил домой — попрощаться с семьей.
— Ну, вот и меня, как Израиль, застали врасплох, — горько пошутила Лили. — Чем же мне вас угощать-то?!
Но через четверть часа из кухни потянулся аппетитный запах жареной картошки и тушеного мяса, и в ожидании ужина офицеры пустили по кругу фляжку с бренди. Когда, наконец, Лили поставила на стол две огромные сковородки, Шарон решил, что война — вполне уважительная причина, чтобы слезть с диеты, и первым налег на еду. Ел он заметно больше остальных, прямо на глазах набирая потерянные за последние недели килограммы.
— Арик, ты сейчас лопнешь! — укоризненно сказала Лили, ставя на стол вторую сковородку с мясом и накладывая его на тарелку Шарону. При этом в ее голосе было столько любви и нежности, и сама эта сцена была настолько смешной и трогательной, что все сидящие за столом на минуту забыли о том, что они направляются на войну и расхохотались.
В этот самый момент в дверь постучали, и на пороге возник Зеэв Слуцкий, Зевик — старый, верный друг, оруженосец и телохранитель. В самый канун Судного дня он вернулся из своей очередной «командировки» из-за границы, и сейчас приехал, чтобы присоединиться к Арику. Слуцкий так спешил, что, надев форму, забыл сменить обувь и сейчас переминался с ноги на ногу… в сандалиях. К счастью, у Арика были запасные армейские ботинки…
В полночь, поцеловав спящих детей, Арик вместе со Слуцким и остальными офицерами своей бригады вышел из дома и на реквизированном для нужд армии тендере все двинулись в путь.
Добравшись под утро до своего командного пункта, находившегося в центре Синайского полуострова, Арик тут же подключился к радиосвязи и стал вслушиваться в те разговоры, которые шли в эфире: он всегда считал, что это — лучший способ разобраться в обстановке. В уши ему тут же ударили отчаянные призывы о помощи, раздающиеся из окруженных врагом бункеров.
— Говорит бункер «Рассвет». Мы окружены. У нас есть убитые и раненные. Мы ждем помощи…
— Говорит «Крепость», говорит «Крепость»… Наши боеприпасы на исходе. У нас раненные… Эй, выйдет кто-нибудь на связь или нет?!
— Говорит дзот «Хитрый»! Говорит «Хитрый»! Всем, кто нас слышит. Мы просим о помощи. У нас больше нет сил держаться… Всем, кто нас слышит… мы не удержимся! Ребята, не бросайте нас, пожалуйста! — услышал Арик умоляющий голос.
Арик узнал этот голос — он принадлежал молодому лейтенанту Максу Мамону. Не в силах больше сдерживаться, Шарон вышел в эфир.
— Держитесь, парни! — сказал он. — Я клянусь вам, скоро вы получите помощь. Не выходите из бункера!
— Я слышу тебя, командир! — ответил ему Макс, тоже очевидно, узнавший голос Шарона. — Мы попробуем. Спасибо за эти слова — ты первый, кто нам ответил…
Тогда Арик еще не знал, что не сможет, несмотря на все усилия, сдержать данную им клятву — ему просто не дадут это сделать.
Из всего услышанного Шарон понял, что линия Бар-Лева рухнула в одночасье, а бункеры, как он и предсказывал, превратились в смертельные ловушки для находящихся внутри них взводов. Но никакой радости от того, что он оказался прав, командующий резервной танковой бригадой не испытывал.
Пока его танки продолжались подтягиваться к Синаю, он выехал в штаб фронта.
Стоявшие вокруг штаба солдаты и офицеры встретили своего бывшего командира ликованием — пожалуй, так в свое время русская армия встречала Кутузова, назначенного на смену ненавистному чужаку Барклаю де-Толли. Крики радости сменились аплодисментами, а затем, словно опомнившись, все вытянулись по стойке «смирно» и отдали ему честь. Шарон по своему обычаю пожал десятки, а то сотни протянувшихся к нему рук и начал расспрашивать об обстановке. То, что он услышал, оптимизма не прибавляло: большинство рядовых танкистов и младших командиров были в полной растерянности, а офицеры откровенно не любили и не доверяли новоназначенному командующему фронтом Гонену и нередко игнорировали его приказы…