В 16.00 Шарон позвонил Бар-Леву и сообщил ему, что принял решение начать переброску десантников на тот берег в запланированное время. Лишь после нескольких минут напряженного разговора Бар-Леву удалось убедить Шарона все-таки перенести время начала переправы с 20.30 вечера, как это было первоначально запланировано, на полночь.
В это же самое время — в 16.00 — танки полковника Тувьи Равива двинулись вперед, и спустя час вступили в бой. Египтяне, сначала не ожидавшие этого удара, быстро сорганизовались и пошли в атаку, что от них и ожидалось: в задачу Равива было оттянуть на себя как можно большие силы противника и отвлечь его внимание от заветного прохода к каналу.
Наконец, начало темнеть. Под покровом темноты два танковых батальона полковника Амнона Решефа двинулись в сторону канала и без единого выстрела вышли к его берегам. Третий батальон Решефа получил задание расширить «коридор» и атаковал «Китайскую ферму» — небольшой, но хорошо укрепленный форпост, в центре которого и в самом деле находилась ферма, на которой одно время японские ученые проводили какие-то эксперименты. Так как и евреи, и арабы не очень отличали японцев от китайцев, то ферма и была названа «Китайской».
Именно здесь и завязался ожесточенный бой, в самом начале которого третий батальон Решефа потерял одиннадцать танков. К 21.00 Шарон получил сообщение о том, что число убитых и раненых возле Китайской фермы растет, и запросил подкрепление. Вскоре к ней подтянулись танки и пехота с обеих сторон — египтяне решили, что евреи во что бы то ни стало решили завладеть этим форпостом и бросили к нему новые силы.
Сражались египетские солдаты отчаянно, и стало ясно, что расширить проход, как это было запланировано ранее, не удается. К полуночи в боях за Китайскую ферму израильская армия потеряла 60 танков и 120 своих бойцов…
Тем не менее, как только часы пробили полночь, Шарон отдал указанием десантному полку под командованием Дани Мата двигаться в сторону Суэца и в два часа ночи десантники стали садиться в резиновые лодки.
Под звуки доносившегося до них жестокого боя, в кромешной тьме они за полчаса преодолели 180 метров водной поверхности — именно такой была ширина канала в районе Горького озера. Узнав о том, что полк Мата успешно переправился на другой берег, Шарон вместе с десятью танками, несколькими БМП и инженерно-саперным подразделением направился к «проходному двору».
Здесь возникла небольшая заминка — нужно было срыть бульдозером ту самую легкую песчаную насыпь, которую Шарон в свое время сделал для маскировки. Однако у бульдозериста никак не получалось справиться с этой задачей, и тогда Шарон сам сел за руль бульдозера и показал, каким образом выглядящая весьма солидно гора песка в одночасье сбрасывается в воду. Кто знает — может быть, именно тогда он впервые получил то прозвище, которое потом сопровождало его всю жизнь — «Бульдозер».
Дальше пошло легче: саперы спустили на воду плоты для переброски танков, и в семь утра первый израильский танк был переправлен на африканский берег Суэцкого канала. К 10 утра 16 октября на этом берегу оказалось уже 27 израильских танков и 7 БМП — этого было достаточно для того, чтобы держать оборону, но явно недостаточно для каких-либо активных действий.
Между тем, инженерно-саперные части, способные навести устойчивые, постоянные мосты через канал все задерживались, а египтяне, наконец, обнаружили «коридор» и наведенную евреями переправу, и теперь пытались сделать все, чтобы не допустить переброски новых частей ЦАХАЛа на западный берег. Египетская авиация стала усиленно бомбить плоты для переброски танков, а их артиллерия накрыла своим огнем «проходной двор».
Но еще в девять утра, до того, как началась египетская бомбардировка, Шарон перебрался на западный берег Суэца, узнал, как идут дела у Дани Мата, и поручил ему уничтожить зенитно-ракетные установки египтян, расположенные в нескольких километрах к западу от канала. Десантники с легкостью выполнили эту задачу — они ворвались на позиции египетских ПВО, перестреляли весь их личный состав, после чего поддерживавшие их танки вмяли вражеские зенитки в песок. Теперь израильская авиация могла беспрепятственно действовать в небе по обе стороны канала.
Сам Шарон поторопился вернуться на «проходной двор», где становилось все жарче: противник делал все для того, чтобы сомкнуть фланги своих армий и выбить израильтян с занятых им позиций. Поняв, что расширить «коридор» не удается, Шарон любой ценой решил удержать хотя бы уже имеющийся плацдарм и сохранить возможность продолжать переброску дополнительных сил в Африку.
Тем временем, в штабе фронта Шмуэль Гонен, Хаим Бар-Лев и Давид Элазар пришли к выводу, что еще немного — и египтяне поймут, насколько малы израильские силы на африканском берегу канала, возьмут их в клещи и уничтожат.
— Арик, ты окружен! Послать подкрепление в Африку невозможно! Немедленно возвращай танки и людей на восточный берег! — приказал Бар-Лев Шарону по рации.
— Я окружен?! — с усмешкой переспросил Шарон, внимательно следящий за тем, что происходит по обе стороны канала. — Да это я их окружаю! Они у меня сейчас в тылу — я могу бить им в спину! Танки и десант продвигаются вглубь Египта. Их путь свободен. Если так будет продолжаться, скоро мы дойдем до Каира!
— Арик, не сходи с ума! — крикнул Бар-Лев, но Шарон уже отключил свой прибор связи.
В 11.00 с Шароном связался Давид Элазар и приказал ему больше ни одного танка и ни одного солдата на западный берег канала не переправлять, а ему самому срочно явиться на совещание в штаб, где и будет решено, как должны разворачиваться боевые действия дальше.
— Мои парни идут в бой, и я не оставлю их сейчас ни на одну минуту! — ответил Шарон и снова выключил свой прибор связи.
Таким образом, Шарон поставил своеобразный рекорд — в течение часа он умудрился дважды проигнорировать приказ высшего командования. Дальше он продолжал успешно бить собственные рекорды, игнорируя один приказ за другим.
Согласно ходящей среди участников той героической операции легенде, когда к Шарону позвонил Городиш и повторил приказ вернуться на восточный берег, Арик ответил, что больше на устные приказы реагировать не будет, а хочет получать их в письменной форме.
— Хорошо, считай, что ты его уже получил, — сквозь зубы процедил Городиш. — Я уже сажусь и пишу…
Через минуту Арик поинтересовался у Городиша, написал ли тот свой приказ об отступлении.
— Да, — ответил Городиш.
— А теперь сверни этот приказ в трубочку и долго-долго суй его себе в задницу! — посоветовал Шарон своему непосредственному командиру и снова отключил прибор связи.
Впоследствии он объяснял свои действия тем, что ни Городиш, ни Дадо, ни Бар-Лев не находились в непосредственной близости к позициям, а, не видя того, что происходит, собственными глазами, оценивая ситуацию издалека, они попросту не могли понять, что она складывается в пользу израильтян.
Ночь 16 октября застала Шарона на берегу канала.
Танки и десант на его африканской стороне установили, что в радиусе 30 километров от них нет ни одного египетского солдата, но продвигаться вперед столь небольшими силами было опасно. По-прежнему убежденный, что можно продолжать переправляться на египетский берег и по одному «коридору», Шарон велел продолжить работы по наведению постоянных мостов, а сам залез в танк — спать.
Проснулся он от звука разорвавшегося рядом с танком снаряда — египтяне начали массированный артобстрел, готовясь к новой атаке. Сама атака на «проходной двор» началась в девять утра. Шарон в начале командовал боем, выглядывая из открытого люка БМП, словно не замечая рвущихся вокруг него снарядов и свистящих повсюду пуль.
— Пригнись! — в какой-то момент крикнул ему Зеэв Слуцкий, услышав свист несущегося в их сторону снаряда. Чисто инстинктивно Шарон выполнил указание Слуцкого, и это спасло ему жизнь — снаряд пролетел в нескольких сантиметрах от люка БМП, как раз над тем местом, где секунду назад была голова Шарона.
Вскоре Шарон вообще пересел в открытую машину, из которой больше привык командовать боем и лучше оценивал обстановку. Поняв, что именно из этой машины осуществляется руководство боем, египтяне перенесли весь огонь на нее, и один из снарядов разорвался рядом с ее задними колесами. При этом машину подбросило в воздух и толкнуло вперед. В момент взрыва Шарон сильно ударился головой о переднюю панель — так сильно, что кровь из головы хлестнула струей и залила все лицо. Последнее, что он услышал, теряя сознание, был крик какого-то офицера:
— Убили командира бригады!
Однако буквально через пару минут Шарон пришел в себя, вылез из рассплющенной взрывом машины и, улыбнувшись своей знаменитой едкой улыбкой, спросил:
— Так кого там убили-то?!
На самом деле, как выяснилось, несмотря на обильное кровотечение, рана от удара у него оказалась совсем неглубокой и неопасной. Наскоро перемотав голову бинтом. Шарон продолжил командование боем, который становился все жарче. Евреи несли потери, но и у египтян их было не меньше, и они постепенно стали откатываться назад. Только теперь Шарон вспомнил, что давно не видел рядом с собой своего друга Зеэва Слуцкого и поинтересовался, где тот находится. Ему ответили, что Слуцкий получил тяжелое ранение в результате прямого попадания снаряда в БМП и отправлен в госпиталь. Это была ложь — разорванное снарядом тело Зевика лежало на носилках рядом с телами других убитых в этом бою, но сообщить о гибели его друга комбригу в тот момент никто не решился.
В эти часы к Шарону поступил приказ прибыть в 13.00 на экстренное заседание штаба фронта на КП, расположенный глубине Синая, в 20 километрах от «проходного двора». Шарон сменил повязку, сел на БТР и поехал, зная, что его ожидает большая головомойка «за самодеятельность».
Но если для высшего командования генерал Шарон был прежде всего нарушителем приказов, то для большинства солдат и офицеров, которые уже знали о том, что он организовал и сумел удержать переправу на другой берег канала, он был величайшим героем Израиля, тем человеком, который достойно отплатил арабам за все пережитые в начале войны потери и унижения и изменил ее ход на Южном фронте. На всем его пути к месту проведения совещания Шарона встречали приветственные возгласы, и, видимо, именно тогда и прозвучала та самая восторженная фраза, которая потом будет выведена белой краской на танках его бригады: «Арик — мелех Исраэль!» — «Арик — царь Израиля!»