Шарон решил промолчать.
Он постепенно учился идти на компромиссы собственной совестью и политическими убеждениями.
Он учился быть политиком.
В последующие месяцы Ариэль Шарон пытался заняться разработкой новой стратегической концепции Израиля с учетом частичного отступления из Синайского полуострова, но его предложения были с ходу отвергнуты Мотой Гуром и Шимоном Пересом.
Тогда Шарон предложил Рабину свой военно-политический план на ближайшее время. План этот включал в себя ускорение подготовки к новой войне с Египтом, интенсивное строительство еврейских поселений на территории Иудеи, Самарии и Газы, создание правительства национального единства и… бойкот госсекретаря Генри Киссинджера.
Этот план, разумеется, тоже был отвергнут…
К марту 1976 года Шарон устал от бесконечных конфликтов с Гуром и Пересом, от враждебного отношения к себе со стороны сотрудников канцелярии премьера, но самое главное — от того, что почти все его инициативы демонстративно игнорировались. Вдобавок ко всему он, наконец, осознал всю несбыточность своих надежд на получение поста начальника генштаба.
И спустя ровно девять месяцев после вступления в должность общего советника премьер-министра Ариэль Шарон подал в отставку с этого поста.
«Еще один провал Ариэля Шарона! — констатировала пресса. — После провала в качестве депутата Кнессета, он потерпел полное фиаско и как советник премьер министра!»
Но тот, кто думал, что эти девять месяцев можно было просто вычеркнуть из жизни Ариэля Шарона, глубоко заблуждался.
В течение этого периода своей жизни он не только стойко сносил символические пощечины и плевки в лицо от Гура и Переса — он снова учился.
Арику впервые представилась возможность непосредственно ежедневно наблюдать за работой премьер-министра и правительства, и теперь он досконально знал механизмы принятия политических решений, вблизи познакомился с теми явными и тайными рычагами, с помощью которых премьер и члены правительства добиваются своих целей, проник в тайны ведения политических интриг.
Это была хорошая школа, уроки которой он усвоил на всю жизнь и не раз использовал в будущем.
Да и в отставку он вышел вовремя — страну как раз начали сотрясать политические скандалы, связанные с коррупцией в рядах высокопоставленных чиновников-членов Рабочей партии. Когда скандал добрался до министра строительства Авраама Офера, Шарон понял, что пришло время для того политического переворота, о котором он мечтал еще в 1973 году.
— Именно сейчас! — сказал Шарон, встретившись с Бегиным, чтобы сообщить ему о своем намерении вернуться в «Ликуд». — Сейчас все против них: народ и так считает левых виновными в Войне Судного Дня, а тут еще эти скандалы вокруг коррупции. Пришло наше время, Менахем!
Однако, когда на следующий день Бегин на заседании ЦК партии сообщил, что Шарон хочет вернуться в ее ряды, это известие вызвало резкое сопротивление со стороны почти всех видных деятелей «Ликуда».
— Зачем нам эта примадонна?! — с усмешкой сказал лидер входившей в состав «Ликуда» Либеральной партии и заместитель Бегина Симха Эрлих. — Он не в состоянии работать в коллективе, он совершенно не подходит для политической деятельности. Еще когда Вейцман давил на нас с тем, чтобы мы приняли его в свои ряды, я был против этого и говорил, что Шарон — безответственный, несерьезный человек, на которого совершенно нельзя положиться! И точно так же, я считаю и сегодня!
Узнав, что партия не желает его возвращения и не только не собирается предоставлять ему реальное место в ее предвыборном списке, но и вообще включать его в этот список, Шарон лишь усмехнулся.
— Что ж, значит, обойдемся без вас! — сказал он Бегину, стараясь как можно более раскованной и безразличной походкой выйти из его кабинета.
И это были не просто слова — к концу 1976 года Шарон стал всерьез взвешивать возможность создания новой, «собственной» партии, и вместе со своим друзьями миллионером Мешуламом Риклисом, профессором Эзрой Зоаром и старым боевым другом Рафи Эйтаном в начале 1977 года объявил о создании политического движения, которое он сам назвал «Шломцион» — «Единый Сион».
Весной 1977 года Израиль стремительно катился к досрочным выборам.
После скандала вокруг его счета в иностранном банке премьер-министр Ицхак Рабин подал в отставку. Выборы были назначены на 17 мая 1977 года, и правые впервые с момента создания Государства Израиль жили предчувствием грядущей победы.
Стремясь доказать, что одно лишь его имя обеспечивает ему место депутата Кнессета, Шарон выстроил программу своей партии «Шломцион» так, чтобы она оказалась в самом центре политической карты — ну, может, с небольшим уклоном право. Первые опросы общественного мнения показали, что его партия может рассчитывать аж на 6–8 депутатских мандатов.
Но прошло всего несколько недель, и в Израиле появилась еще одна новая партия — ДАШ, в которую вошли такие разочаровавшиеся в левом лагере известные политики, как Игаль Ядин, Меир Амит, Амнон Рубинштейн, вышедший из «Ликуда» Шмуэль Тамир и промышленник Стеф Вертхаймер. И эта партия, также занявшая центристскую позицию, спутала Шарону все карты. На следующий день после ее появления опросы показали, что электоральный потенциал партии «Шломцион» упал до трех мандатов.
Не удовлетворившись этими данными, Шарон сам заказал социологический опрос, и результаты этого опроса повергли его в настоящий нокаут: «Шломцион», если верить его данным, получала на выборах в самом лучшем случае два мандата, но, вероятнее, всего не проходила электоральный барьер и оказывалась за пределами Кнессета. Еще спустя два дня аналогичный опрос с такими же результатами опубликовали газеты.
В панике Шарин снова бросился к Бегину — с предложением объединить «Шломцион» с «Ликудом». Бегин, убежденный в том, что на этих выборах на счету будет каждый голос, вновь вынес вопрос о присоединении теперь уже партии Шарона к «Ликуду» на рассмотрение ЦК. И вновь Эрлих выступил против.
— Шарон образца 1973 года, возможно, стоил миллион. Но Шарон образца 1977 года не стоит и ломаного гроша. Его партия не пройдет электоральный барьер! Зачем нам связываться с аутсайдером?!
Эти же слова — насчет миллиона и гроша — Эрлих с усмешкой бросил в лицо самому Шарону, когда случайно столкнулся с ним в холле гостиницы.
Чем ближе подходил день выборов, тем в большую депрессию впадал Арик — он понимал, что если он проиграет и не попадет в Кнессет, с его политической карьерой будет покончено. А все шло именно к этому: опросы сулили ему теперь полный провал, денег на предвыборную кампанию не было, собранных друзьями пожертвований хватило на напечатание листовок и плакатов, но не более того — людей, чтобы их расклеить не хватало, о том, чтобы снять зал для пресс-конференции не могло быть и речи.
И настал день, когда Арик сказал Лили, что намерен заявить о своем отказе от дальнейшего участия в предвыборной борьбе.
— Это лучше, чем опозориться и не получить даже двух мандатов, — объяснил он жене.
В ответ Лили заявила, что чего-чего, а этого не будет — ее муж доведет эту предвыборную гонку до конца и победит в ней!
На следующее утро, прихватив с собой ведро и швабру, Лили отправилась сама убирать офис партии — чтобы сэкономить на уборщице. Покончив с уборкой, она взяла огромную пачку плакатов и листовок, и вместе с сыновьями отправилась расклеивать их по городу. Постепенно деятельность партии начала оживляться — к работе по расклейке ее предвыборных материалов и к ее пропаганде среди населения подключились и друзья Арика.
Симха Эрлих тем временем нанес новый удар по «Шломциону»: он призвал население беречь голоса и отдать их «Ликуду», а не близким к нему партиям, у которых нет шансов преодолеть электоральный барьер. Не нужно было хорошо разбираться в политике, чтобы понять: Эрлих говорит о «Шломционе».
Но Бегин, продолжающий симпатизировать Арику, за полторы недели до выборов преподнес ему поистине царский подарок. Давая очередное интервью и отвечая на вопрос журналиста о том, кого бы он хотел видеть на посту министра обороны в своем правительстве, Бегин ответил: либо Эзера Вейцмана, либо Ариэля Шарона.
Известие об этом мгновенно разлетелось по всей стране.
— Опросы врут! Бегин знает, что говорит — Арик проходит в Кнессет, он будет в правительстве! — бушевали фанаты Шарона за столиками в кафе.
— Вы слышали? Бегин хочет Арика! — говорили портнихи своим клиенткам, намечая булавками места будущих вытачек.
— Ну, если Бегин хочет, то надо ему дать! — отвечали пышногрудые клиентки.
— Арик, конечно, авантюрист, но, может быть, именно такой человек и нужен в правительстве?! Или вы считаете, что Бегин не прав? — убеждали друг друга болельщики на стадионах, причем само собой подразумевалось, что Бегин не прав быть просто не может.
«Генерал Шарон близок к своему первому в жизни поражению!» — продолжала тем временем уверять своих читателей самая популярная израильская газета «Едиот ахронот».
17 мая 1977 года в Израиле произошел политический переворот: партия «Ликуд» набрала 43 мандата, одержав убедительную победу на выборах, и оставив далеко позади себя социалистический блок «Маарах», который получил только 32 мандата. Партия «ДАШ» («Демократическое движение за перемены») получила 15 мандатов, национально-религиозная партия МАФДАЛ — 12 мандатов, коммунистическая партия «Хадаш» — 5 мандатов, религиозная партия «Агудат Исраэль» — 4 мандата…
Все это означало куда больше, чем просто смену правительства: это был конец многолетнего безраздельного господства социалистов в израильском обществе, а следовательно, итоги выборов означали перемены на всех этажах власти, во всех областях жизни страны, крах многих привычных представлений и налаженного ритма жизни. Вот почему в ту ночь не спал весь Израиль, а владельцы кафе и магазинов вынесли телевизоры на тротуары, чтобы оглашение итогов голосования могли увидеть все желающие. И когда популярный диктор израильского ТВ Хаим Евин с постным лицом появился на экране и произнес слово «Переворот», тысячи и тысячи людей огласили улицы радостными криками. И еще тысячи и тысячи погрузились в уныние. Но это был далеко не единственный сюрприз прошедших выборов.