й прощал ему эти финансовые махинации.
Постепенно при взгляде на карту становилось ясно, что строительство новых поселений носит не хаотичный, как это могло порой показаться, а вполне продуманный характер. Шарон создавал не отдельные поселения, а целые их анклавы. Один из таких анклавов вплотную примыкал к Иерусалиму, отрезая столицу страны от примыкающих к ней с востока арабских населенных пунктов, другой выстраивался в стратегически необычайно важной Иорданской долине, третий выглядел как подбрюшье центральной части Израиля, а поселения Газы, в свою очередь, представляли как бы естественное продолжение Юга и запада Негева. Таким образом, Шарон взял на вооружение ту же тактику, которой пользовался в свое время Бен-Гурион накануне провозглашения Государства Израиль: он явно создавал все предпосылки для того, чтобы объявить районы, в которых компактно проживали евреи неотъемлемой частью Государства Израиль, похоронив тем самым надежды арабов на возвращение этих земель и создание еще одного арабского государства со столицей в Иерусалиме.
По мере того, как в мире росло недовольство этой активной поселенческой деятельностью, и даже союзники-американцы стали все чаще напоминать Израилю о том, что по международным законам он не имеет права на подобное освоение контролируемых им территорий, Шарон начал придумывать все новые уловки для их узаконивания. Например, он заявлял, что речь идет исключительно о сельскохозяйственном освоении этих земель, а затем незаметно пристраивал к распаханным полям и разбитым виноградникам сначала временные, а затем и постоянные дома. Или утверждал, что речь идет не о новых поселениях, а лишь о расширении и укрупнении старых…
Именно тогда поселенцы и стали любовно называть Шарона «Бульдозером». И, видимо, отнюдь не за то, что пару раз Арик действительно садился за руль бульдозера, чтобы самолично проложить первые десятки метров дороги к тому или иному поселению — нет, просто он в самом деле, как бульдозер шел напролом к поставленным им целям, сметая все возникающие на пути препятствия.
Нельзя сказать, что внутри правительства у Арика совсем не было противников. Министр обороны Эзер Вейцман и министр торговли и промышленности Игаль Ядин несколько раз пытались выступить против столь активного освоения Иудеи, Самарии и Газы. Они утверждали, что интенсивное строительство новых поселений, с одной стороны, наносит ущерб имиджу Израиля на международной арене, а с другой забирает из казны деньги, которые можно было пустить на улучшение жизни народа. Но каждый раз после их выступлений со своего кресла поднимался министр сельского хозяйства Ариэль Шарон. Он начинал говорить об историческом праве, стратегической важности поселений и ответственности правительства перед будущими поколениями еврейского народа — и в итоге получал полную поддержку на продолжение своей деятельности, а Ядину не оставалось ничего другого, как снова ворчать о том, что Арик прямо из-под носа уводит у него казенные деньги…
Среди большинства израильских историков широко распространенно мнение, что, увлекшись поселенческой деятельностью, Ариэль Шарон совершенно запустил работу во вверенном ему министерства сельского хозяйства. И это понятно, добавляют они: усилия по созданию новых поселений отнимали все его время.
Однако и протоколы заседаний правительства, и статистические данные свидетельствуют, что это совсем не так, или, по меньшей мере, не совсем так. Будучи фермером, Шарон был прекрасно знаком с проблемами и потребностями сельскохозяйственных поселков и киббуцев и добивался для них и налоговых льгот, и снижения тарифов на воду для орошения, и прав на расширение своих угодий. Несмотря на то, что годы, на которые пришлось его пребывание в кресле министра сельского хозяйств, были необычайно засушливыми, общий рост объема сельскохозяйственной продукции страны вырос за этот период на 15 %, а производства пшеницы — на 21 %.
Объем экспортируемой Израилем сельскохозяйственной продукции возросло с 379 млн. долларов в 1977 году до 576 млн. долларов в 1981 году.
Но именно в это время против Ариэля Шарона было возбуждено первое, но далеко не последнее в его жизни уголовное расследование по подозрению в коррупции и злоупотреблении служебным положением.
Началось все с принятия закона, согласно которому министры не имеют права заниматься параллельно со своей работой бизнесом в той области, которая непосредственным образом связана со сферой деятельности вверенных им министерств: министр торговли и промышленности не может быть владельцем завода, министр финансов — иметь брокерскую контору или инвестиционную компанию, министр здравоохранения — частную клинику, а министр сельского хозяйства, соответственно, по определению не может быть владельцем фермы. Цель этого закона была ясна: не дать министрам возможности воспользоваться имеющейся у них информацией, связями и влиянием для успешного продвижения своих личных интересов.
Однако Шарона новый закон возмутил: по его словам, ферма «Шикмим» была для него и его семьи больше, чем бизнесом — она составляла саму основу его образа жизни, а никто, добавлял Шарон, не имеет права требовать от человека изменить его образ жизни. Когда же ему прямо сказали, что нравится ему это или нет, но выполнять закон он обязан, Арик решил перевести ферму на имя жены. Однако и политики, и журналисты справедливо заметили, что такой уловкой он не отделается, и тогда Шарон сдал ферму в аренду на несколько лет своему бывшему армейскому шоферу и близкому другу Моше Леви. А Моше Леви, в свою очередь, предоставил стоящий посреди фермы дом в аренду семьи Ариэля Шарона.
Вскоре дотошные журналисты выяснили, что «новый арендатор» «Шикмим» Моше Леви приобрел с разрешения министерства сельского хозяйства еще 50 гектаров земли по совершенно смехотворной цене. Всем было ясно, что сделка с Леви фиктивна, что фактическим владельцем фермы остается Ариэль Шарон и, следовательно, это он сам себе — как министр частному лицу — и продал 50 гектаров земли по демпингововой цене. Злоупотребление служебным положением вроде бы было налицо, но доказать полиция ничего не смогла: все документы об аренде фермы были оформлены в рамках закона, у Моше Леви были полномочия на приобретение новых участков земли и ведение хозяйства так, как он считает нужным. А то, что он был когда-то у Ариэля Шарона личным шофером, это, как говорится, к делу не пришьешь, это — исключительно факт его личной биографии. И в результате открытое полицией дело так и не дошло до суда…
Забегая вперед, скажем, что впоследствии Ариэля Шарона не раз пытались поймать на злоупотреблении служебным положением или попытках такого злоупотребления, а также на получении завуалированных взяток, но каждый раз подобные дела прекращались из-за отсутствия достаточных улик.
Тем не менее, основания утверждать, что Шарон, говоря словами героя известного фильма, часто путал своих баранов с государственными, и, действуя на благо страны, не забывал и о своих личных интересах, имеются.
Что ж, автор этой книги и не пытается выставить своего героя исключительно в розовом свете. Как уже понял читатель, Ариэль Шарон был личностью весьма противоречивой и неоднозначной, и лишь с учетом этого факта и следует рассматривать его роль в истории Израиля и еврейского народа.
Двойственный характер личности и деятельности Ариэля Шарона отчетливо проявился и во время событий, последовавших за заключением сепаратного мира между Израилем и Египтом.
Глава 3. «Не верь им, Арик!»
9 ноября 1977 года президент Египта Анвар Садат выступил перед парламентом своей страны с драматической речью, ставшей итогом его многолетних раздумий. В присутствии побагровевшего от ярости председателя Организации Освобождения Палестины Ясера Арафата Садат заявил, что пришел к окончательному выводу: арабский мир должен смириться с существованием Израиля и заключить с ним честный и полноценный мир. И ради этого мира, добавил Садат, я готов пойти на край света, даже в Кнессет.
И в Египте, и в Израиле сперва подумали, что речь идет об очередном политическом блефе хитроумного президента. И отправляя 15 ноября через американцев официальное приглашение посетить Израиль, министр иностранных дел Моше Даян слабо верил в то, что Садат на него действительно откликнется. Но вечером в субботу 19 ноября президентский самолет приземлился в аэропорту им. Бен-Гуриона и при наступившем на летном поле гробовом молчании из его открывшегося люка появился Анвар Садат. Лишь спустя минуту, словно опомнившись, военный оркестр заиграл государственный гимн Египта.
Встречать египетского лидера прибыли почти все члены израильского правительства, а также множество депутатов Кнессета. Была здесь и экс-премьер-министр Голда Меир.
Менахем Бегин пожал спустившемуся с трапа самолета Садату руку, но прежде, чем он успел произнести традиционные слова приветствия, высокий гость оглядел встречающую его толпу и спросил:
— А генерал Шарон тоже здесь?
— Да, конечно, — несколько опешил Бегин. — Все здесь, господин президент, и все с нетерпением вас ждут…
— Я хотел бы видеть генерала Шарона, — упрямо повторил Садат, словно только за тем, чтобы собственными глазами увидеть того, кто причинил столько неприятностей и унижений его стране на протяжении четырех последних войн, он и прилетел в Израиль.
К нему подвели Шарона.
— Ага, это ты! — сказал Садат, оглядывая его с головы до ног. — Если бы ты знал, как я хотел заполучить тебя, когда ты оказался по нашу сторону Суэцкого канала!
— Зато сейчас, господин президент, вы можете заполучить меня в качестве друга, протягивающего вам руку, — с улыбкой сказал Шарон.
В те дни весь Израиль прилип к экранам телевизоров — страна следила за каждым шагом президента Египта, ловила каждое сказанное им слово.
«Я пришел к вам сегодня, чтобы дать новую надежду нашим народам и установить мир, — сказал Садат с трибуны Кнессета. — Каждая утраченная на войне жизнь лишь воздвигает между нами новую стену…»