Арик во время визита в Ямит прекрасно воспользовался этим психологическим надломом. Его речи были настолько туманные и двусмысленны, что каждый понял их так, как хотел: у одних создалось впечатление, что Шарон в самый последний момент договорится с египтянами, и Ямит останется стоять, так, как стоял, у других — что суммы полученных ими компенсаций будут значительно увеличены. При этом ничего конкретного Шарон не пообещал — он просто призвал ямитцев соблюдать спокойствие, не верить слухам, и они решили следовать этому призыву.
Поселенческое движение, в свою очередь, приостановило акции протеста.
Лишь спустя два месяца поселенцы поняли, что стали жертвами хитроумного и одновременно довольно грязного политического трюка со стороны Шарона. Он и не думал о чем-то договариваться с египтянами или увеличивать размер компенсаций — Шарон просто решил потянуть время, чтобы обеспечить спокойствие до того дня, когда начнется снос Ямита и прилегающих к нему поселений.
Когда это дошло до поселенцев, было уже поздно — в марте 1981 года по указанию Ариэля Шарона армия заблокировала все подъезды к блоку синайских поселений и объявила его закрытой военной зоной. Теперь ни один из десятков тысяч противников сноса Ямита, которые готовы были прийти на помощь жителям этого города, уже не мог этого сделать.
Для вывоза поселенцев из Синая в этот район прибыли 15 пехотных рот. Эти роты были разделены на пять подразделений, у каждого из которых был свой командир и своя предельно четко поставленная задача.
После этого Шарон начал подгонять в этот район сотни карет «скорой помощи» и пожарные бригады. Таким образом, на выселение 7000 жителей блока синайских поселений, из которых около 4000 жили в Ямите, было брошено почти 3000 солдат, полицейских и пожарников.
Спустя еще два дня Шарон отдал приказ о начале операции по ликвидации поселений. Их жители попытались преградить путь армии пылающими автопокрышками и огромными каменными блоками, но они были легко сметены армейскими бульдозерами. Тогда поселенцы забаррикадировались в домах, приковав себя друг к другу наручниками, но солдаты безжалостно выламывали двери и выволакивали обитателей этих домов к заранее поданным автобусам.
Наиболее ожесточенное сражение развернулось на крышах домов, где студенты во главе с Исраэлем Кацем сталкивали вниз лестницы, по которым к ним попытались добраться солдаты и поливали их сверху пеной из огнетушителей. Другой студенческий лидер — Цахи Ханегби — забаррикадировался вместе со своими соратниками в одном из домов и угрожал, что сразу после начала штурма дома они взорвут находящиеся в нем газовые баллоны, покончив с собой по примеру жителей легендарной Массады37. Но после длительных уговоров Ханегби отказался от этой идеи и вместе с товарищами покинул здание.
Четыре дня — с 21 по 25 апреля 1982 года — шла эта гражданская война, в которой еврейская армия впервые воевала против евреев. Правда, до применения огнестрельного оружия дело не дошло, но раненных с обеих сторон хватало.
Когда все жившие на севере Синая евреи покинули свои дома, Шарон велел инженерно-саперным подразделениям сравнять опустевшие поселения с землей — ни один жилой дом, ни одно административное здание, построенное евреями, ни одно посаженное ими дерево не должно было, по его убеждению, достаться египтянам, чтобы те не смогли извлечь никакой выгоды из того колоссального труда, который вложили евреи в освоение Синайской пустыни.
Горький черный дым от взорванных домов и огромные клубы пыли, поднятые вминающими их в песок бульдозерами, потом еще долго стояли над Синаем, напоминая о несбывшихся надеждах тех, кто мечтал восстановить еврейское государство в границах царства Давида и Соломона, и о той глубокой ране, которая оставила в памяти еврейского народа недолгая история синайских поселений.
Сторонники национального лагеря не забыли и не простили Шарону полного отступления из Синая.
Но другого Шарона у них просто не было…
Глава 4. Маршальский жезл
Мирный договор с Египтом, заключенный при посредничестве американцев, ослабил одну из главных угроз существованию Израиля, но остальные проблемы стояли перед еврейским государством так же остро, как и прежде. На границе с Сирией постоянно происходили вооруженные столкновения между двумя армиями, окопавшиеся в Ливане боевики ООП обстреливали ракетами северные районы страны, в Иудее, Самарии и Газе постепенно вновь набирал силу палестинский террор.
Начало 80-х годов принесло и новую проблему: иракский диктатор Саддам Хусейн усиленными темпами начал строить ядерный реактор, явно стремясь в самые короткие сроки заполучить в свои руки атомную бомбу. Как всегда, израильская разведка оказалась на высоте, и ЦАХАЛу были точно известны месторасположение и режим работы иракского реактора. Но вот на вопрос, что с ним делать не знал ответа никто.
Министр сельского хозяйства Ариэль Шарон был одним из первых (а возможно, и первым) членом узкого кабинета министров по вопросам безопасности, который начал настаивать на том, что Израиль не может допустить появления у какого-либо арабского государства, тем более, у такого, как Ирак, атомной бомбы. «По реактору следует нанести превентивный удар!» — вновь и вновь повторял Ариэль Шарон с тем же упорством, с каким некогда Катон требовал разрушения Карфагена.
Бегин пытался уйти от обсуждения этой темы, и тогда Шарон своим корявым, но твердым почерком вечного троечника писал ему записки с напоминанием, что каждый день промедления приближает Ирак к созданию своей атомной бомбы.
Между тем, в правительстве и тем более в Кнессете отнюдь не было единства по вопросу об отношении к иракской ядерной угрозе. Лидер оппозиции Шимон Перес, будучи приглашен на совещание, где решались судьбоносные вопросы, категорически возражал против бомбардировки — с его точки зрения, такая акция могла вызвать лишь новый взрыв ненависти к Израилю во всем мире, введение против него международных санкций, обвинения в агрессии и т. д. В то же время, замечал Перес, возможно это даже неплохо, если у Ирака появится атомная бомба: у Израиля она уже есть, и таким образом на Среднем Востоке возникнет ядерное равновесие. А, как видно на примере противостояния СССР и США, ядерное равновесие является прекрасным фактором, удерживающим стороны от войны.
— В отношении СССР и США это, конечно, верно, — отвечал Пересу Шарон, — но следует помнить, что в обеих сверхдержавах, что бы там ни говорили, у власти стоят трезвые, разумные люди. Хусейна таким человеком назвать никак нельзя. Никто не знает, что ему завтра стукнет в голову, кем он себя послезавтра вообразит, и вот тогда может произойти самое страшное. Поэтому бомбить надо уже сейчас, сегодня!
Весной 1981 года Шарон усилил давление на Бегина, требуя провести бомбардировку иракского реактора как можно скорее. Еще немного, настаивал он, и тем или иным образом информация о наших планах станет достоянием гласности, и тогда бомбить и в самом деле будет нельзя. Кроме того, если «Ликуд» проиграет выборы, то к власти придет Перес, не собирающийся чинить Хусейну особых препятствий. И в конце концов Бегин сдался…
В 3 часа дня 7 июня 1981 года восемь бомбардировщиков F-16А и шесть истребителей прикрытия F-15 взлетели с авиабазы Эцион и взяли курс на Багдад. Пройдя на малой высоте, так что они остались совершенно незамеченными радарами, бомбардировщики сбросили 16 бомб точно на реактор, сровняв его с землей. День бомбардировки был выбран так, что на реакторе не должно было быть рабочих. В результате бомбардировки один французский техник все-таки погиб, но больше жертв не было. Все израильские самолеты легко увернулись от слишком поздно обнаруживших их иракских зениток и возвратились на территорию Израиля.
Сообщение о благополучном исходе операции в Ираке пришло к Бегину в то самое время, когда он проводил у себя дома заседание узкого кабинета по вопросам безопасности. Арик на это заседание чуть припозднился, а когда он вошел Менахем Бегин с совершенно несвойственной ему пылкостью поднялся со своего места, поцеловал Арика и прошептал ему на ухо: «Спасибо! Спасибо за то, что ты настоял на своем!»
Бегин понимал, что этой акцией не только отвел ядерную угрозу от границ Израиля, но и выиграл грядущие выборы. И он не ошибся — на следующий день израильтяне буквально светились от гордости за свою страну и свое правительство.
Разумеется, Шимон Перес поспешил объявить бомбардировку реактора предвыборным трюком правых, но Бегин в ответ предал гласности протоколы заседаний, на которых Перес горячо выступал против этой операции, и это еще больше оттолкнуло от него избирателей.
На состоявшихся 30 июня выборах «Ликуд» набрал.48 мандатов, блок «Маарах» — 47. Однако вскоре после выборов к «Ликуду» присоединилась созданная противниками отступления из Синая партия «Тхия», и таким образом сила «Ликуда» увеличилась до 50 мандатов из 120. Это позволило Бегину с легкостью составить коалицию вместе с религиозными партиями и приступить к формированию своего нового правительства.
После выхода из «Ликуда» Эзера Вейцмана Шарон, безусловно, стал главным кандидатом на пост министра обороны. И все же Бегин тревожился, как это назначение воспримет начальник генштаба Рафаэль Эйтан — простоватый, прямой и упрямый Рафуль. Связка Арик-Рафуль выглядела тем более проблематичной, что последний в 1956 году командовал батальоном в полку Шарона и своим молчанием поддержал позицию Моты Гура на офицерском суде чести после трагического боя у Митлы.
Решив не рисковать, Бегин вызвал Рафуля к себе на беседу и прямо спросил, как он относится к возможному назначению Арика на пост министра обороны? К его удивлению, Рафуль встретил это известие совершенно спокойно.
— Мы сработаемся, — ответил он. — Конечно, порой на Арика что-то находит и он начинает орать на подчиненных, но мы с ним почти ровесники (Рафаэль Эйтан был младше Шарона на один год), и я не думаю, что он когда-нибудь позволит себе нечто подобно по отношению ко мне. В то же время честно предупреждаю: если он хоть раз даже не повысит на меня голос, а просто начнет мне хамить, я тут же подам в отставку.