менно: настоящей агрессией. Агрессией и, если учесть то, что Арик говорил на заседаниях узкого кабинета, попыткой вмешаться во внутренние дела другого государства!
— Это не агрессия, а чисто полицейская акция. Мы войдем вглубь Ливана на 40 километров, наведем там порядок и вернемся на свою территорию. Вся операция займет несколько дней. И нечего тут заниматься демагогией! — перебил его Ариэль Шарон.
— Простите, а откуда вы отсчитываете эти 40 километров? — поинтересовался Мордехай Циппори, уволившийся из рядов ЦАХАЛа в звании полковника и исполнявший обязанности замминистра обороны после ухода в отставку Эзера Вейцмана.
— Отсчет идет от Метулы — так удобнее считать! — вмешался в разговор Рафуль.
— Ну, 40 километров — это несколько условное понятие, — поспешил добавить Шарон. — Например, из чисто тактических соображений нам придется взять Цидон, а он расположен в 42 километрах от границы. Но в целом речь действительно идет о 40 километрах и не более того.
— Простите, — изумился Мордехай Циппори, пристально вглядываясь в карту и что-то высчитывая в уме. — Но если вы говорите о 40 километрах, то это значит, что столкновение с сирийцами неизбежно! Вон там обозначены их позиции…
— Мордехай! — раздраженно сказал Бегин. — Будь внимательнее: я же уже сказал, что столкновение с сирийцами не входит в наши планы. Конечно, если они не нанесут удар по нашим частям…
— Мы будем продвигаться по территории Ливана так, чтобы избежать этого столкновения, — вмешался в разговор Арик. — Кроме того, всем командирам подразделений уже объяснено, что наш единственный враг в этой войне — это палестинские боевики. Нашим частям уже разъяснено, что им ни в коем случае нельзя вступать в бой с сирийцами и, само собой, однозначно запрещено наносить какой-либо ущерб мирному населению — как ливанцам, так и палестинским беженцам.
— Что значит, «уже объяснено»?! — раздраженно спросил Эрлих. — Вы хотите сказать, что приказ по армии уже отдан, не дожидаясь того, какое решение мы здесь примем?!
— Нет, конечно, — смутился Шарон. — Я имел в виду, что им будет разъяснено. Хотя, конечно, армия на нашей северной границе уже приведена в боевую готовность. Но — не более того.
Многие историки считают, что это была первая, но далеко не последняя ложь Ариэля Шарона, когда он давал разъяснения правительству страны о ходе Ливанской войны. Дальше, по их мнению, Шарон лгал постоянно. Лгал чем дальше, тем больше. Причем не только кабинету министров, но и самому Бегину.
Однако, продолжим вчитываться в протокол того драматического заседания израильского правительства.
— Я уже продумал, как избежать столкновения с сирийцами, — спокойно сказал Бегин. — Прямо сейчас я свяжусь с американским координатором по Ближнему Востоку Филиппом Хабибом и попрошу его передать президенту Асаду, что мы входим в Ливан лишь для того, чтобы поквитаться с террористами, углубимся на его территорию только на 40 километров. Асад должен знать, что если сирийская армия не будет чинить нам никаких препятствий, то и мы не нанесем по ней никакого удара.
— Кстати, а какое место в этих планах занимает Бейрут? Ведь именно там, как я понимаю, находится штаб-квартира ООП и главные базы ее боевиков, — поинтересовался Циппори.
— Бейрут мы, естественно, трогать не будем. Даже приближаться к нему не намерены. Да это и небезопасно — там находятся посольства иностранных государств, может подняться большой шум во всем мире. Нам это не нужно! — не моргнув глазом, ответил Шарон.
И хотя Шарон в своих мемуарах упорно утверждает, что в тот момент он и в самом деле так думал, многие историки, политики и журналисты в этом сомневаются. Они считают, что уже тогда, 5 июня 1982 года, Ариэль Шарон был глубоко убежден, что одержать полную победу над террором можно лишь, дойдя с армией до Бейрута и добившись полного изгнания террористов из Ливана. Но, испытывая в душе глубокое презрение к Эрлиху, Бургу, Циппори, да и к остальным членам кабинета за их, как он считал, «мягкотелость» и неспособность принимать ответственные решения, Арик решил пока не посвящать правительство в эти свои планы.
Как бы то ни было, в итоге 14 министров проголосовали за начало операции «Мир Галилее» и только два — зампремьера Симха Эрлих и министр энергетики Ицхак Берман выступили против. Министр внутренних дел Йосеф Бург при голосовании воздержался, выразив особое мнение — с его точки зрения, вторжение в Ливан нужно было отложить и еще раз хорошенько все обсудить.
Начало операции было назначено на 11.00 6 июня.
Лишь поздно вечером Шарон добрался до своего дома на ферме «Шикмим», и, когда он велел Лили собрать его любимый, прошедший с ним почти через все войны рюкзак, та все поняла без слов.
В четыре утра Арик был уже на ногах и на прибывшем за ним вертолете отправился на ливанскую границу, чтобы проверить боеготовность армии и, следуя своему старому правилу, поговорить с солдатами и офицерами, объяснив им цели и задачи этой войны.
— На этот раз мы воюем ради того, чтобы жители Кирьят-Шмоны и Нагарии могли спокойно ходить по улицам своих городов, чтобы пришедшие из Ливана террористы не убивали наших жен и детей, чтобы крестьяне спокойно могли работать на своих полях, не опасаясь выстрелов с той стороны границы. Это — такая же важная и такая же справедливая война, как и те, что мы вели прежде, — сказал Шарон солдатам.
С Ливанской границы он отправился в Кнессет, на заседание комиссии по иностранным делам и обороне, где огорошил ее членов сообщением, что через пару часов израильская армия начент военную операцию, которая будет, однако, очень непродолжительной.
Сразу после этого заседания Шарон принял участие во встрече Менахема Бегина с лидерами оппозиционных партий. Узнав о принятом правительством решении, Шимон Перес заявил, что выступает категорически против затеянной Шароном военной авантюры.
— Сколько времени вы собираетесь находиться в Ливане? — поинтересовался Перес.
— Не больше недели, — ответил Шарон.
— Но до Бейрута армия не дойдет? — задал Перес еще один вопрос.
— Ни в коем случае! — ответили вместе Бегин и Шарон.
Впоследствии этот разговор дал Пересу полное право утверждать, что правительство Израиля с самого начала вводило в заблуждение и его лично, и депутатов Кнессета, и весь народ Израиля.
Шарон же, выйдя из Кнессета, успел на вертолете добраться до границы с Ливаном в тот самый момент, когда первые танки, гремя гусеницами, двинулись с места. Стоя на обочине дороги, Шарон провожал танковые колонны в Ливан.
Проезжая мимо махавшего им рукой Шарона, сидевшие в открытых люках командиры танков прижимали ладонь к своим шлемам.
«Арик — царь Израиля!» — вновь, как девять лет назад, было выведено на броне многих боевых машин.
Как рассказывают сами участники Ливанской войны, в первые дни и христиане, и мусульмане встречали израильскую армию как армию-освободительницу. Израильские танки «Меркава» на всем пути их следования обсыпали рисом и лепестками роз, ливанские крестьяне выходили на дорогу, чтобы приветствовать израильских солдат и протягивали им корзины с фруктами и домашней снедью. Прогнозы Ариэля Шарона пока вроде бы оправдывались.
Согласно плану Ариэля Шарона и Рафаэля Эйтана, 11 бронетанковых дивизий и 11 мотопехотных бригад, которым предстояло действовать на территории Ливана, были разделены на четыре армии. Каждая из этих армий должна была войти в Южный Ливан со своего, четко определенного направления.
Центральная группа под командованием полковника Ицхака Мордехая должна была прорываться в страну с запада, по той территории, которая находилась под полным контролем палестинских боевиков. Вторая группа должна была следовать по Ливанской долине, в восточном направлении, на котором Ливан граничит с Сирией — ею командовал легендарный герой Войны судного Дня полковник Авигдор Кахалани. Третья и четвертая должны были продвигаться по центральной части юга Ливана. Во главе этих соединений стояли полковник Амос Ярон и генерал Януш Бен-Галь.
В первый день войны почти все боевые подразделения выполнили поставленные перед ними задачи. На западе, в приморской полосе бойцы Мордехая разрушили несколько крупных баз террористов и овладели Рашидие и Хамадие. Город Тир, в котором находились крупные силы ООП, был окружен, и всем было ясно, что его падение не за горами.
На центральном Амос Ярон, подавив сопротивление палестинских боевиков, вышел к городам Марджаюн и Хасбая, оставив за спиной отряды десантников, продолжающих сражаться за осажденный ими замок Бофор. Затем он сдвинул часть своих сил на восток, чтобы преградить путь палестинским боевикам, начавшим отступать в сторону Бейрута.
Нужно сказать, что боевики ООП оказывали необычайно упорное сопротивление израильской армии, но обученные исключительно диверсионной деятельности, они оказались не в состоянии противостоять хорошо подготовленным израильским солдатам на поле боя. Да и устаревшие советские танки Т-34 и Т-52, находившиеся на вооружении у палестинцев, не могли сравниться с израильскими танками «Меркава» («Колесница»), считавшимися тогда лучшими в мире.
Единственная неприятность возникла на западном направлении, где сирийцы неожиданно вступили в бой, поддержав палестинских боевиков артиллерийским огнем.
Проведя весь день в штабе Северного фронта, Шарон поздно вечером явился на заседание правительства, доложил, что все идет по плану, не забыв рассказать и о первом, пусть пока и не прямом столкновении с сирийцами, которое, с его точки зрения, могло осложнить дальнейший ход операции.
— В принципе, у нас есть две возможности, — сказал Шарон. — Мы можем вступить в бой с сирийцами и, конечно, уничтожим их воинский контингент в Ливане, но это чревато опасностью открытия «второго фронта». Но можно действовать и по-другому — попытаться обойти сирийцев по горам и вдоль моря с севера, прижав к их собственной границе. В этом случае они окажутся практически окружены, и поймут, что самое разумное для них — это сидеть тихо и не высовываться. Таким образом, мы дадим Сирии еще одну возможность отказаться от участия в этой операции…