отмечалось далее в этом письме, имеют право на защиту своих интересов, которые могут представлять перед комиссией нанятые ими адвокаты. Шарон немедленно бросился искать такого адвоката, но все, к кому он обращался, ему отказывали — в Израиле адвокат может без всякого ущерба для себя защищать матерого убийцу или сексуального маньяка, но адвокат непопулярного политика мгновенно сам оказывается непопулярным и может остаться без практики. Наконец, после долгих поисков за представление интересов Шарона и поиск свидетелей в его пользу взялся совсем молодой и, соответственно, неопытный, только что окончивший университет адвокат Дов Вайсглас, вскоре вошедший в круг самых близких друзей Шарона и остававшийся таковым до последних дней его сознательной жизни.
7 февраля 1983 года, за день до оглашения выводов комиссии, судья Ицхак Каган передал полный отчет своей комиссии премьер-министру Менахему Бегину. Услышав об этом по радио, Арик начал немедленно звонить Бегину, чтобы узнать, какие же выводы содержатся в отчете против него лично и подготовиться хотя бы к атакам журналистов, но телефон Бегина, против обыкновения, не отвечал. Это был дурной знак. Шарон, тем не менее, решил не сдаваться, и поздно вечером все-таки дозвонился до премьера и спросил, что же там такого особенного содержится в этом отчете, который все так ждут. Но Бегин ответил, что не имеет права посвящать кого-либо в подробности отчета до того, как комиссия Кагана официально не передаст его Кнессету и прессе.
Шарон не удивился такому ответу. За десять лет, проведенных им в политике, он уже понял, что в ней не бывает друзей, а есть только союзники по интересам, которые предадут тебя в тот самый момент, когда эти интересы начнут расходиться. Превратившись в маститого политика, он и сам уже не испытывал никаких душевных мук, когда нужно было кого-то предать на заклание обществу, полиции или прессе ради достижения тех или иных целей. Нет, он не обиделся на Бегина — ну разве так, самую малость. Главное, что он понял из ответа премьер-министра — так это то, что завтра его ждет один из самых трудных дней в жизни.
И это его предчувствие полностью оправдалось.
Выводы комиссии ударили почти по всем, кроме Менахема Бегина, которого она освободила от всякой ответственности и за события в Сабре и Шатиле, и за войну в Ливане, обвинив разве что в том, что он слишком доверился своему министру обороны Ариэлю Шарону, полагаясь на его профессионализм и чувство ответственности.
Рафаэля Эйтана и Иехошуа Саги комиссия рекомендовала отправить в отставку за совершенные ими грубые ошибки. Амоса Ярона и Амира Дрори она также рекомендовала сместить с занимаемых ими должностей, но не выгонять из армии, а перевести на понижение с запретом занимать более высокие должности и повышать их в звании в течение трех лет.
Но самые тяжелые выводы комиссия Кагана сделала относительно Ариэля Шарона, который де-факто был главнокомандующим Ливанской кампанией.
Как отмечается в отчете комиссии, в отношении Шарона она сосредоточилась на трех вопросах.
Первый из них заключался в том, насколько оправданным было предложение Шарона поручить зачистку Сабры и Шатилы именно христианским фалангистам? За ним следовал вопрос, могли Шарон предвидеть, что одержимые жаждой мести фалангисты устроят в этих лагерях настоящую резню? И, наконец, третий вопрос был сформулирован следующим образом: «Мог ли Шарон, по меньшей мере, приостановить эту бойню, которая длилась 40 часов?»
Все три ответа на три вопроса оказались неблагоприятны для Шарона.
Его довод, что он пустил в Сабру и Шатилу фалангистов, чтобы избежать потерь среди солдат ЦАХАЛа, был отвергнут на том основании, что лагеря были заблокированы, и в них можно было вообще не входить, а если все-таки входить, то силами ЦАХАЛа.
По второму вопросу комиссия пришла к выводу, что Шарон не мог не знать, что нормы ведения войны и борьбы с террором, которыми руководствуются христианские фалангисты, значительно отличаются от норм, принятых в ЦАХАЛе, и обязан был учесть то, что фалангисты начнут вырезать мирное население.
Наконец, в то самое время, когда разворачивались события в Сабре и Шатиле, Шарон позволил себе отдыхать, то есть ему было попросту наплевать, что там происходит. Хотя, возможно, если бы он лично находился в этот момент в Ливане, он бы смог верно оценить обстановку и, используя свое огромное влияние на командование фалангистов, прекратить резню и дать приказ об оказании помощи ее жертвам.
Придя к таким выводам, комиссия рекомендовала сместить Шарона с поста министра обороны и лишить его права когда-либо занимать этот пост в будущем. Более того — комиссия пришла к выводу, что Шарон вообще не достоин занимать какие-либо ответственные посты в составе правительства.
Пресса неистовствовала. Шарона изображали в качестве бездушного и безжалостного любителя военных авантюр, играющего человеческими жизнями. Ему припомнили все — и гибель 69 жителей деревни Кибия, и разрушение 2000 жилых домов в Газе, и потери, понесенные действующими под его командованием подразделениями, с 1948 года. «В общем, — как остроумно заметил Штереншис, — портрет Дориана Грея».
Сразу после публикации отчета комиссии Кагана Бегин позвонил Шарону и спросил, не хочет ли он прямо сейчас, сугубо добровольно уйти в отставку.
— С чего бы это?! — ответил Шарон. — Выводы комиссии носят рекомендательный, а не обязательный характер. Вот если их утвердит правительство, тогда другое дело. Но я лично с этими выводами не согласен, и подавать в отставку не собираюсь…
На заседание правительства Шарон в тот день опоздал — на выезде из фермы «Шикмим» дорогу его машине преградили сотни демонстрантов.
«Шарон — убийца! Шарон — подонок! Шарон, уходи в отставку! Шарон, вон из Кнессета!» — кричали они, встав посреди дороги. Арик вызвал полицию, которая расчистила ему путь, но на въезде в Иерусалим его снова ждали демонстранты.
«Шарон — убийца! Шарон, вон из Кнессета!» — выкрикивала толпа, стоящая по одну сторону дороги.
«Арик! Арик! Арик — царь Израиля!» — скандировала стоящая по другую сторону толпа сторонников правого лагеря.
И эти две толпы как нельзя лучше отражали происходившее в те дни в израильском обществе. Население страны оказалось расколото на два приблизительно равных по численности лагеря: если одни были убеждены, что Ливанская война была никому не нужна, а Арик Шарон — циничный политик, готовый пролить реки еврейской и нееврейской крови, то другие видели в Шароне героя, а в Ливанской кампании — справедливую и необходимую для выживания нации и государства войну с палестинским террором.
На заседании правительства Шарон предложил рекомендации комиссии Кагана не утверждать и ни в коем случае им не следовать, но его никто не пожелал выслушать. 16 голосами против одного правительство утвердило рекомендации комиссии. Этим одним был, как уже понял читатель, министр обороны Ариэль Шарон.
— Арик, у тебя и у нас нет другого выхода — ты должен покинуть пост министра обороны, — сказал Бегин. — Но в рекомендациях комиссии ничего не сказано о том, что ты вообще не можешь быть министром, и потому мы оставим тебя в правительстве… гм, министром без портфеля.
— Хорошо, — с присущим ему хладнокровием ответил Шарон. — В ближайший понедельник,14 февраля, я уйду в отставку…
— Так долго — только в понедельник?! — удивился Бегин, хотя на дворе в тот день стоял четверг…
Вечером того же дня, после того, как прозвучало сообщение об отставке Ариэля Шарона с поста министра обороны, страсти в обществе накалились до предела. Сторонники правого лагеря обвиняли своих оппонентов в том, что они действуют на руку врагам Израиля и отстраняют от власти одного из самых выдающихся мужей еврейского народа. Левые в ответ вышли на демонстрацию с требованием не дожидаться понедельника, а выгнать Шарона из министерства обороны уже сейчас. Один из фанатичных сторонников правого лагеря швырнул в эту толпу демонстрантов гранату и в результате взрыва видный деятель движения «Шалом ахшав» Эмиль Гринцвейг получил смертельное ранение.
На следующий день у Арика была запланирована лекция перед израильскими юристами. Шарон явился на нее вместе с Лили, впервые в жизни окруженный со всех сторон охраной и с каменным лицом прошел мимо ожидавших его у входа и выкрикивавших в его адрес оскорбления демонстрантов.
— Прежде всего, — сказал Шарон, — я хочу выразить самое резкое возмущением убийством, которое было совершено вчера вечером. Те, кто выступает против политики нынешнего правительства, являются плотью от плоти нашего народа, и никто не имеет права запрещать им высказывать свое мнение. Тем более — применять против них какое бы то ни было насилие. То, что произошло вчера — это чудовищное преступление, заслуживающее самого тяжелого наказания, какое только может быть…
От убийства Гринцвейга Шарон плавно перешел к выражению своего мнения по поводу отчета комиссии Кагана, пытаясь объяснить собравшимся, почему он считает ее выводы неверными и — более того — опасными для Государства Израиль.
— Я хочу обратить ваше внимание на ключевую фразу этого отчета, высказанную на его 73-й странице, — сказал Шарон. — Вот она: «…Таким образом, следует признать, что Израиль несет косвенную ответственность за то, что произошло в Сабре и Шатиле». Конечно, спасибо, что господа-члены комиссии поняли, что напрямую мы к этим кровавым событиям непричастны. И, тем не менее, фраза эта опасна. Очень опасна! Обратите внимание: косвенную ответственность за происшедшее, с точки зрения комиссии Кагана, несет не Арик Шарон, не ЦАХАЛ, не его генералы, а все государство в целом, по большому счету — весь еврейский народ! Нет никакого сомнения, что наши враги и антисемиты во всем мире с радостью переведут эту часть отчета на языки десятков народов мира. Смотрите, скажут они, Израиль сам признает свою ответственность за Сабру и Шатилу. О том, что эта ответственность