рипартийных выборах — теперь никто не мог сказать, что у Арика нет никакой электоральной силы и за ним никто не стоит. Напротив, результаты выборов однозначно свидетельствовали, что он остается второй по значимости фигурой в партии, и ни Шамир, ни кто-либо другой просто не имеют права не считаться с этим фактом, а тот, кто не хочет, чтобы Арик был министром, в конце концов вынужден будет принять его в качестве премьер-министра.
Ну, а дальше…
Дальше была одна из самых бурных за всю историю Израиля предвыборных кампаний. Страсти между сторонниками двух противоположных лагерей накалились до предела, расклеивание плакатов и листовок нередко заканчивалось самыми настоящими уличными боями, которые приходилось разнимать полиции.
Лидер оппозиции Шимон Перес постоянно напоминал о том, что израильские правые втянули Израиль в ненужную войну, в результате которой сотни мужей и сыновей не вернулись домой. Наконец, 23 июля 1984 года израильтяне направились к избирательным урнам.
Утром следующего дня, затаив дыхание, они вслушивались в оглашение итогов прошедших выборов. Партия «Ликуд» набрала на них только 41 мандат, потеряв, таким образом, 7 мандатов по-сравнению с прошлыми выборами.
Но и блок «Маарах» набрал на этих выборах лишь 44 мандата, потеряв 3.
Остальные голоса распределились между мелкими партиями, причем партии левого толка набрали 16 мандатов, а партии правого — 19. Таким образом, на 60 мандатов левого лагеря пришлось 60 мандатов правого. Это была ничья. Патовая ситуация, при которой ни лидер «Ликуда», ни лидер «Маараха» не могли сформировать правительство.
И из этой ситуации надо было как-то выбираться.
Очень скоро именно у Ариэля Шарона появилось несколько весьма изящных решений этой политической головоломки.
Глава 9. Мальчик-паинька
Первое, что пришло в голову Шарону сразу после выборов — попробовать перетянуть в правый лагерь созданную Эзером Вейцманом и набравшую 3 мандата на выборах партию «Яхад»; она занимала место в почти в самом центре политической карты с небольшим уклоном влево. По мысли Шарона, высказанной им в беседе с Ицхаком Шамиром, если Вейцману предложить в обмен на его три мандата сразу два министерства, одно из которых будет «силовым», то небольшой уклон влево тут же сменится небольшим уклоном вправо. Во всяком случае, сам Шарон после происшедших с ним за последние годы метаморфоз поступил бы именно так. Шамир дал Шарону карт-бланш на ведение переговоров с Вейцманом и в тот же вечер Арик без всякого приглашения приехал в дом Вейцманов в Кейсарии.
Когда он с галантностью медведя поцеловал руку жены Вейцмана Реумы, считавшейся когда-то одной из самых красивых женщин Израиля, Эзер улыбнулся.
— Все-таки ты многого нахватался у старика Бегина, — сказал он. — Хотя было бы интересно знать, чем обязан столь неожиданным визитом?
— А что я не могу приехать просто так, навестить старого друга, выпить с ним рюмочку коньяка? — ответил Арик.
Но как только Реума скрылась на кухне, чтобы приготовить ужин, Шарон тут же перешел к делу.
— Если ты заявишь о своей поддержке Шамиру и готовности войти в коалицию с «Ликудом», то мы обещаем тебе любое министерство. Любое, Эзер, включая МИД, Минфин или министерство обороны! — произнес Арик с видом ребенка, которому ради друга не жалко никакой, даже самой любимой игрушки.
Шарон не знал, что предвыборная кампания стоила Вейцману колоссальных денег, что его партия «Яхад», а значит, по сути дела, сам Вейцман находились в колоссальных долгах. Кроме того, у Вейцманов был тяжело болен их старший сын, и его лечение в зарубежной клинике давно съело все их сбережения, а врачи требовали все новых и новых денег. И, само собой, он понятия не имел о том, что близкий друг лидера «Маараха» Шимона Переса миллионер Хаим Сабан пообещал Вейцману покрыть все долги его партии и оплатить курс лечения сына при условии, что он присоединится к коалиции Переса. Все это вскроется только в 1999 году и заставит Эзера Вейцмана с позором досрочно уйти с поста президента Израиля.
Тогда же отказ Вейцмана принять предложение Шарона был воспринят прессой, как проявленное им величайшее чувство национальной ответственности.
Как бы то ни было, Вейцман сразу после ухода Шарона позвонил Шимону Пересу и сообщил ему, что намерен присоединиться к тому правительству, которое создаст он и только он — Шимон Перес.
Таким образом, патовая ситуация сохранялась, и тогда у Шарона родился новый план, с которым он и поехал к своему заклятому политическому и личному противнику Шимону Пересу.
В канцелярии Переса Шарона приняли подчеркнуто неприветливо; телохранители лидера «Мааараха» демонстративно обыскали его с головы до ног прежде, чем допустить к боссу.
— Я приехал к тебе не для того, чтобы пить на брудершафт и предлагать любовь и дружбу, — с ходу сказал Арик. — У меня к тебе чисто деловое предложение. Если «Ликуд» и «Маарах» составят правительство национального единства, то все малые партии выстроятся в очередь, чтобы войти к нам коалицию. Тогда не они нам, а мы им будем ставить условия…
— И кто станет премьер-министром в таком правительстве? — с иронией поинтересовался Перес.
— В том-то и идея. Каденция делится на две равные части. Первые два года премьер-министром являешься ты, а Шамир становится министром иностранных дел и первым твоим заместителем, а затем вы меняетесь местами.
Перес задумался. Ничто не привлекало этого человека в жизни так, как власть (как, впрочем, и Ариэля Шарона), а Шарон предлагал ему занять столь желанный высший пост в государстве прямо сейчас, не откладывая. Но он понимал, что у Арика, вне сомнения, есть еще какие-то условия, которые могут оказаться неприемлемыми если не для него, то для партии.
— А что ты хочешь для себя? — спросил Перес.
— Конечно, пост министра обороны, — честно сказал Арик.
— Нет, — покачал головой Перес. — Это невозможно. Вся наша предвыборная кампания строилась на обвинении правого лагеря, что он привел на пост министра обороны такого опасного человека, как ты. Если мы согласимся, чтобы ты вернулся на этот пост, это будет равносильно политическому самоубийству. Поэтому можешь передать Шамиру, что я предлагаю еще одно условие: министром обороны на протяжении всей каденции будет представитель нашего блока. Конкретнее — Ицхак Рабин…
И, опережая вопрос Арика, закончил:
— Что касается тебя, то мы согласимся с любым постом, который предложит тебе Шамир, кроме поста министра иностранных дел и министра обороны, разумеется…
Дальше коалиционные переговоры между «Маарахом» и «Ликудом» проходили уже без участия Шарона — он спешно уехал в США, где начинался его суд с журналом «Таймс».
Во время первого заседания по этому делу, в тот самый момент, когда Шарон давал показания, его адвокат Вайсглас прервал процесс и сообщил, что его клиента срочно просят позвонить в Иерусалим Ицхаку Шамиру. Судья, прекрасно осведомленный о том, какое общественное положение занимал истец по этому делу в Израиле, предоставил Шарону свой личный кабинет.
— Хочу сообщить тебе, что коалиционные переговоры закончились. Мы создали правительство национального единства на основе предложенной тобой идее. Ты в нем назначен министром торговли и промышленности, — сообщил Шамир, и Арик не смог скрыть своего торжества по этому поводу: он снова становился полноправным членом правительства, а значит, мог торжествовать победу над теми, кто считал, что комиссия Кагана нанесла смертельный удар по его политической карьере.
Чрезвычайно довольный Арик вернулся в зал заседаний и продолжил давать показания, а в тель-авивской штаб-квартире партии «Авода» тем временем бушевала настоящая буря. И Хаим Бар-Лев, и Узи Барам, и Ицхак Навон, и Ицхак Рабин встретили в штыки согласие Шимона Переса с новым назначением Ариэля Шарона.
— Этот тип сделает с нашей торговлей и промышленностью такое, что несколько поколений потом не расхлебают. И потом, что мы скажем избирателям?! — вопрошал Бар-Лев, сам метивший на пост министра торговли.
— Что вы от меня хотите?! Коалиционные переговоры шли слишком долго. Я жутко устал, — отбивался от них Перес. — Игнорировать Арика совсем невозможно — нам придется смириться с тем, что он будет в составе правительства. И потом, вы же сами его знаете, а потому согласитесь, что Арик в составе правительства — это лучше, чем Арик вне него. Теперь он вынужден будет принимать наши решения вместо того, чтобы распускать свой длинный язык и критиковать нас на каждом углу…
Нужно сказать, что с назначением Шарона на пост министра промышленности и торговли в «Маарахе» смирились далеко не все. Один из самых ярких тогдашних деятелей этой партии Йоси Сарид заявил о своем выходе из ее рядов.
— Менахем Бегин сместил Шарона с поста министра обороны и оставил его министром без портфеля, — пояснил Сарид свою позицию. — Шимон Перес возвращает его на почетный и влиятельный пост. Когда я услышал об этом, я не знал, смеяться мне или плакать. Неужели мы зря собирали на площади 400 000 человек, неужели все наши слова на этой площади были ложью?!
Арик начал свою деятельность на новом посту с достижения договоренности с Объединенным профсоюзом о том, что его лидеры не будут мешать политике финансового оздоровления страны, которую наметил новый глава минфина Ицхак Модаи, а затем и несколько расширил те скромные возможности, которые имели в социалистическом по основному укладу экономики Израиле частные предприниматели.
На заседаниях правительства он вел себя непривычно тихо. Так тихо, что довольный Шимон Перес в кругу друзей заметил, что «Арик ведет себя как хороший иерусалимский мальчик». Последнюю ивритскую идиому можно перевести двояко: и как «мальчик-паинька», и как ставшее в последние годы распростраенным выражение «правильный пацан».
Объяснялось такое поведение Шарона, как минимум, двумя причинами.
Во-первых, вскоре после начала работы нового правительства Арик сдружился с министром от «Маараха» Моше Шахалем. Их сблизили две вещи: любовь к анекдотам и к хорошей кухне. Очень часто на заседаниях правительства Шахаль и Шарон обменивались записками — таким способом они отнюдь не координировали свои мнения по поводу тех или иных политических планов правительства, а рассказывали друг другу новые анекдоты. Обедали они тоже всегда вместе — в лучших ресторанах, причем за время этой дружбы Шахаль сумел привить Шарону вкус к изысканным, но необычайно острым блюдам восточной кухни.