Шахаль и передал Пересу, что ему удалось достигнуть негласного соглашения с Ариком, что тот не будет атаковать правительство, если министры от «Маараха», в свою очередь, прекратят всячески нападки на его персону.
Во-вторых, в значительной степени удивительное спокойствие Арика объяснялось тем, что он был слишком занят своей тяжбой с «Таймсом»…
Шарон подал сразу два иска против этого журнала — как против американского, так и против европейского филиалов «Таймса». Первый из них рассматривался в США, а второй в Израиле, и потому Арик и Лили значительную часть времени проводили в те дни в Америке. Они останавливались там в фешенебельной и необычайно дорогой гостинице «Ренессанс» и каждый день завтракали, обедали и ужинали в самых дорогих ресторанах Нью-Йорка. Причем, как вскоре выяснила пресса, все расходы чете Шаронов оплачивало государство, оформляя эти поездки как деловые.
Грянул новый скандал по обвинению Шарона в злоупотреблении служебным положением. В конце концов, писали газеты, суд Шарона с «Таймсом» — это личное дело самого Шарона, так почему же билеты в Штаты и его роскошную жизнь в этой стране должен оплачивать израильский налогоплательщик?!
Сам Шарон глубокомысленно заявлял в ответ на эти обвинения, что хотя иск против «Таймса», конечно, подал он лично, но речь идет о клевете не только на него, но и на весь Израиль, а потому, естественно, государство взяло часть расходов по этому процессу на себя. Кроме того, заверял Шарон, он продолжает и из Нью-Йорка самым активным образом управлять вверенным ему министерством промышленности и торговли.
Конечно, эти аргументы звучали слабовато, но премьер-министр Шимон Перес предпочитал не обращать внимания на нападки прессы и соблюдать условия тайного соглашения между Шароном и Шахалем.
Нужно заметить, что Шарон далеко не всегда обедал в дорогих ресторанах на казенные деньги. Так, однажды, когда он попросил у официанта счет, тот ответил, что за все уже уплачено компанией, сидевшей за одним из столиков в глубине ресторана. Шарон подошел к этой компании, чтобы поблагодарить и заодно выяснить, почему она решила оплатить его счет, и узнал в сидевшем за столиком американском бизнесмене командира одного из взводов, действовавшего под его командованием в Газе, когда он был командующим Южного армейского округа.
— Слушай, — сказал Шарон бывшему комвзвода, — помню, когда я инспектировал ваш батальон, у меня из сумки пропала палка отличной колбасы, и я тогда подозревал, что украл ее именно ты
— Это был действительно я, — признался тот. — Но сейчас я вроде бы за эту колбасу сполна рассчитался.
— Согласен! — улыбнулся Шарон.
Интерес к его процессу в США был огромным, и каждое заседание подробно освещалось в прессе.
На одном из них судья попросил, чтобы Шарон передал ему секретную часть отчета комиссии Кагана в качестве главного доказательства своей правоты. Шарон немедленно выехал в Израиль и потребовал предать гласности секретную часть отчета этой комиссии. Однако ЦАХАЛ начал настаивать на том, что в этой части отчета содержатся подробные данные об израильских боевых частях, а также секретные сведения о тактике израильской армии во время Ливанской войны, и в публикации этой части отчета Шарону было отказано. Зато он сумел получить от председателя комиссии судьи Цви Кагана справку о том, что в секретной части отчета комиссии не содержится никакой информации о разговоре Шарона с членами семьи Жмайел, в котором он, якобы, стал инициатором акции возмездия в Сабре и Шатиле.
Кстати, на одном из заседаний по этому делу судья задал Шарону вопрос о том, собирается ли он когда-либо в будущем стать премьер-министром Израиля.
— Да, собираюсь, — предельно коротко ответил Шарон.
Наконец, только в январе 1986 года суд присяжных вынес свой вердикт по делу Шарона: он объявил публикацию в «Таймс» лживой и не соответствующей действительности, но при этом отказался признать, что журналист и редакция намеренно вводили читателя в заблуждение, чтобы нанести удар по политической карьере Шарона и опорочить его доброе имя.
Таким образом, Шарон выиграл процесс и, согласно американским законам, «Таймс» должен был принести ему свои извинения и опубликовать опровержение. Однако недоказанность факта злонамеренности действий редакции, одновременно, означало и то, что «Таймс» не должен был выплачивать Шарону требуемой им компенсации в 50 миллионов долларов.
Зато процесс над европейским отделением «Таймс», как уже было сказано выше, проходил в Израиле, а по израильским законам, в отличие от американских, совершенно неважно намеревались или не намеревались журналисты своей клеветой нанести ущерб герою той или иной публикации: если сам факт клеветы установлен, то этого считается вполне достаточным для того, чтобы заставить клеветника заплатить огромный штраф в пользу оклеветанного им человека.
Шарон уже предвкушал победу над европейским отделением «Таймса». Но тут его адвокат Дов Вайсглас решил, что ссориться с таким солидным изданием не стоит, и предложил пойти на заключение с «Таймсом» компромиссного соглашения: европейский филиал «Таймса», признает, что оклеветал Ариэля Шарона и напечатает на всех языках, на которых выходит этот журнал, свои официальные извинения перед ним, а, кроме того, оплатит ему большую часть судебных издержек.
Так в январе 1986 года суд Ариэля Шарона с «Таймсом» завершился его полной победой, и эта победа, вне сомнения, способствовала улучшении его имиджа в израильском обществе и укреплению позиций в израильской политике.
Но еще до этого Шарон нарушил данное Моше Шахалю обещание и начал публично атаковать премьер-министра Шимона Переса, а вместе с ним и министра иностранных дел, лидера «Ликуда» Ицхака Шамира.
Словом, в роли мальчика-паиньки Шарон пробыл совсем недолго…
В начале 1985 года Ариэль Шарон объездил несколько десятков населенных пунктов страны и, встретившись в них с местными активистами движения «Херут», составлявшего ядро партии «Ликуд», убедился в том, что взятый Шимоном Пересом курс на заключение договоров с арабским миром по принципу «территории в обмен на мир» крайне непопулярен среди сторонников правого лагеря. Все они предпочитали этому принципу выдвинутый еще Голдой Меир лозунг «мир в обмен на мир» и считали, что Иудея, Самария и Газа должны остаться под управлением Израиля. Эти беседы привели Ариэля Шарона к мысли, что если он начнет атаковать правительство с правого фланга, то существенно повысит свою популярность среди избирателей и на следующих выборах сможет претендовать на пост лидера партии.
И когда в начале 1985 года Шимон Перес принял решение вывести ЦАХАЛ из Ливана, оставив ограниченный воинский контингент только на небольшом участке земли на юге этой страны, чтобы террористы не смогли вплотную подобраться к израильской границе, Шарон бросился в свою первую атаку.
Выступив против такого выхода из Ливана, он заявил, что инициатива Переса неприемлема по двум причинам. Во-первых, потому что достигнутое Бегиным соглашение предусматривало одновременный отвод из этой страны как сирийской, так и израильской армий, а если сирийцы остаются в Ливане, то там должны оставаться и израильтяне. А во-вторых, добавил Шарон, этот уход реанимирует деятельность оставшихся там террористов и приведет к возобновлению террора на северной границе.
Затем на войне, объявленной Шароном Шимону Пересу наступило затишье, которое длилось вплоть до августа 1985 года. После этого демарши Шарона против премьер-министра стали следовать один за другим, причем нередко они сопровождались не только критикой его политики, но и откровенно оскорбительными личными выпадами в его адрес.
В августе 1985 года Шарон обвинил Переса в том, что тот «продает Иудею и Самарию», а заодно, просто потому что пришлось к слову, добавил, что министр обороны Ицхак Рабин проявил себя на этом посту как «полный военный и политический импотент».
22 октября 1985 года Шимон Перес выступил на Генеральной Ассамблее ООН и сказал, что Израиль готов к переговорам о мире с арабами и согласен на международное посредничество в этом вопросе. Шарон тут же и с трибуны Кнессета, и в интервью прессе объявил, что «Шимон Перес дал добро на то, чтобы международное сообщество начало выкручивать Израилю руки и теперь на нас будет оказываться поистине беспрецедентное давление с тем, чтобы мы пошли на уступки!». Ну, и, само собой, Шарон не преминул наброситься на Переса за его отказ подчеркнуть, что Израиль ни в коем случае и ни на каких условиях не будет вести переговоров с террористами из ООП.
В ноябре 1985 года Шарон обвинил Шимона Переса в ведении тайных переговоров с иракским диктатором Саддамом Хусейном о созыве международной конференции по проблемам Ближнего Востока, и назвал Переса «предателем национальных интересов еврейского народа».
Этого Перес, прежде всячески сдерживающийся ради сохранения правительства национального единства, стерпеть не мог и заявил, что если Шарон в течение 24 часов не пришлет ему официального письма с извинениями, то он уволит его с поста министра промышленности и торговли.
Шарон извинения приносить отказался, но подписал «объяснительное письмо», в котором утверждал, что «не имел в виду ничего плохого и был не так понят». Как именно еще должны были быть поняты его слова, в письме не указывалось, но Перес письмо принял и оставил Шарона в прежней должности.
«Я не дам ему сделать со мной то же, что он сделал с Бегиным — помешать работе моего правительства, когда оно, возможно, стоит на пороге принятия судьбоносных решений», — объяснил Перес такую уступчивость своему окружению.
— Все, что Арик говорит и делает, — добавил Перес, — он говорит и делает не столько против меня, сколько против Ицхака Шамира. Его цель — свалить правительство национального единства, вывести «Ликуд» из коалиции и, оттеснив Шамира, занять его место.
И почти все политические обозреватели Израиля сходятся во мнении, что в данном случае Шимон Перес был совершенно прав.