Но на этом приготовления Шарона к заседанию Центра партии не закончились.
Явившись днем в свой кабинет в министерстве торговли и промышленности, он заперся в нем на ключ, положил перед собой стопку бумаги и долго что-то писал, выверяя каждое слово и то и дело выбрасывая черновики написанного в корзину. Наконец, Арик вроде бы остался доволен написанным и, сделав 20 копий подготовленного им текста, положил их в портфель, а все черновики тут же уничтожил.
В назначенный час, когда в зале собралось все 3000 членов Центра партии, и в самом его воздухе была разлита напряженность перед предстоящей политической схваткой, Арик, сидя за столом президиума, открыл заседание совершенно неожиданной фразой.
— Для начала, — сказал он, — я бы хотел зачитать письмо, которое сегодня днем отправил на имя премьер-министра (и которое, надо заметить, Шамир никак не мог успеть получить, но об этом Шарон не сказал ни слова).
— Вот текст этого письма, — продолжил Шарон, заметив, что привлек внимание как своих сторонников, так и противников. «Уважаемый, господин премьер-министр. Вы можете быть довольны: я подаю вам свое прошение об отставке. Я решил уволиться из состава кабинета министров…»
Здесь Арик снова сделал паузу, давая залу возможность осмыслить только что сказанные им слова, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы. Многие члены Центра в самом прямом смысле этого слова не поверили своим ушам и стали переспрашивать у своих товарищей: «Ты слышал, что он сказал? Он действительно подает в отставку?!..»
Наконец, когда в пораженном зале снова установилась мертвая тишина, Шарон продолжил зачитывать свое письмо:
— «При этом я намерен продолжать свою борьбу в качестве члена Центра партии и депутата Кнессета за наши национальные интересы и идеалы, которые сегодня оказались в опасности из-за деятельности возглавляемого вами правительства. После долгих размышлений я пришел к выводу, что больше не могу в качестве члена правительства остановить эти пагубные для страны действия вашего кабинета. Различие в наших позициях слишком велико и это различие касается вопросов первостепенной национальной важности.
Господин премьер-министр!
Под крылом вашего правительства расцвел палестинский террор на всей территории Эрец-Исраэль, вследствие чего мы потеряли множество еврейских жизней. Политика вашего правительства привела к тому, что еврейский народ утратил чувство безопасности, и у него возникло ощущение, что жизнь каждого еврея значит так мало, что на его гибель можно не обращать внимания. Но я убежден, что можно уничтожить этот террор, и знаю, как это сделать! В течение очень короткого времени при желании жизнь евреев на всей территории Эрец-Исраэль снова можно вернуть в нормальное русло и начать добиваться мира с арабами на базе признания нашего исторического права на Эрец-Исраэль…»
Еще одна намеренная пауза и — следующий удар с повышением голоса:
«…В период пребывания вашего правительства у власти арабский террор, насилие и кровавые убийства начали править бал и внутри нашей столицы. Главари террористических организаций необычайно уверенно почувствовали себя в восточной части города, и правительство Израиля смирилось с таким положением вещей! Разработанный вами, господин премьер-министр, политический план — это прямой путь к созданию Палестинского Государства. Вы сами называете все это тактическими уловками, но не может быть никаких тактических уловок, когда речь идет об Иерусалиме. Не может быть никаких тактических уловок, которые приводят к угрозам жизни и безопасности евреев. Проблемы безопасности нужно решать сейчас, немедленно. Но все мои предложения по этому поводу были отвергнуты вашим правительством. В таких условиях я больше не могу исполнять обязанности министра».
Каждое слово Арика было отлично слышно во всех уголках огромного зала, благодаря включенному на полную громкость и отлично настроенному микрофону.
— В жизни каждого народа есть моменты, когда он должен пробудиться от спячки и начать бороться за свое выживание. В жизни каждого человека тоже наступает момент, когда он должен встать с занимаемого кресла и уйти, чтобы сохранить верность своим принципам идеалам. Такой момент сегодня переживает еврейский народ. И такой момент наступил в моей жизни, — добавил Шарон, закончив чтение своего письма об отставке.
Сразу после этого Шамир направился к трибуне. Как и всех остальных, письмо Шарона застало его врасплох, и он несколько растерялся, но понимал, что подобное заявление нуждается в немедленном ответе.
— Я пока не получал этого письма, Арик, и потому смогу в полной мере отреагировать на него, только внимательно ознакомившись с его текстом, — сказал Шамир, но в настроенном на минимальную громкость микрофоне его голос показался многим в задних рядах (а в передних, напомню, сидели сторонники Шарона) слабым и неуверенным.
— Но если все действительно обстоит так мрачно, если я действительно заслуживаю тех обвинений, которые только что бросили мне в лицо, то давайте, друзья, в начале определимся, доверяет ли мне партия настолько, чтобы я мог оставаться на посту ее лидера, — продолжил Шамир.
И тут Арик провел рукой по волосам — это был тот самый условный знак, по которому Ури Шани должен был отключить все микрофоны в зале, кроме микрофона председателя Центра.
— Тех, кто доверяет мне, я прошу поднять руки! — сказал Шамир в уже отключенный микрофон.
— Я прошу поднять руки тех, кто поддерживает уничтожение террора! — закричал Шарон в свой микрофон, работающий в прежнем режиме.
— Кто за меня, поднимите руки! — продолжал кричать Шамир в отключенный микрофон.
— Кто за беспощадную борьбу с террором?! Кто за борьбу с террором?! — перекрывал его голос Шарона.
Шамира почти не слышали, зато Шарона, само собой, было слышно отлично.
Растерявшиеся члены Центра начали поднимать руки, но было совершенно не ясно, за кого они их поднимают — за Шамира или за Шарона.
Поняв, что произошло, сторонники лагеря Шамира-Аренса бросились к микрофонам, установленным в зале, но те тоже оказались отключены. Тогда они попытались прорваться на сцену, но им немедленно преградили путь люди Шарона, Давида Леви и Ицхака Модаи.
Прямо перед сценой, на которой заседал президиум Центра партии, началась потасовка, в зале стоял невообразимый шум — казалось, все выкрикивали оскорбления и поливали бранью друг друга. И все это транслировалось в прямом эфире по телевидению, отнюдь не прибавляя симпатий народа к партии «Ликуд» и не увеличивая ее популярность.
Наконец, поздно ночью, устав ругаться и мутузить друг друга, члены Центра партии разошлись, так и не приняв никакого решения, которое можно было бы занести в протокол.
В историю Израиля тот скандальный вечер 12 февраля 1990 года вошел как «ночь микрофонов».
Проиграли в результате вспыхнувшего скандала все — Ицхак Шамир, Ариэль Шарон, партия.
И прямая ответственность за нанесенный по имиджу «Ликуда» удар лежала, несомненно, на Ариэле Шароне.
Но зато сам Ариэль Шарон мог сказать, что он сполна расквитался с Шамиром за пережитое им унижение…
Глава 12. «Теплушки» для «русских»
И все же 1990 год запомнился израильтянам прежде всего отнюдь не «ночью микрофонов», а «вонючим трюком Шимона Переса» — именно так назвал Ицхак Рабин попытку Переса без всяких выборов, исключительно с помощью полтических манипуляций убрать Ицхака Шамира с поста премьер-министра.
Решив, что Ицхак Шамир не слишком спешит с решением палестинской проблемы и недостаточно активно поддерживает новые американские инициативы, убежденный миротворец Перес решил выйти из состава правительства национального единства и создать узкое правительство на основе возглавляемого им блока «Маарах», который давно уже, по сути, состоял только из членов одной партии «Авода» («Рабочей партии»). Приняв такое решение, Шимон Перес начал тайные переговоры с религиозными партиями «ШАС» и «Агудат Исраэль», обещая престижные министерские посты в обмен на ихподдержку.
Напомню, что блок «Маарах» обладал только 39 мандатами в Кнессете, но еще 10 мандатов было у других левых партий. Вместе с 6 мандатами партии ШАС и 4 мандатами «Агудат Исраэль» под знаменами Переса собралось 60 депутатов — ровно половина членов Кнессета. Оставалось переманить еще одного-двух депутатов из правого лагеря — и Перес становился премьер-министром.
Проделав эти нехитрые расчеты, 12 марта 1990 года Шимон Перес выдвинул вотум недоверия правительству. За это вопиющее нарушение всех политических норм Шамир немедленно уволил Переса с занимаемых им постов министра финансов и зам. премьер-министра. Сразу после этого заявления об отставке подали и другие министры от «Маараха».
В итоге за вынесение вотума недоверия правительству проголосовало 60 депутатов, против него — только 55, и это означало, что правительство перестало быть дееспособным.
Не теряя времени, Шимон Перес бросился к членам фракции «Лекидум ха-рэайон ха-циони» («За продвижение сионистской идеи»), образовавшейся в результате выхода Ицхака Модаи и еще двух его сторонников из «Ликуда» после отставки Ариэля Шарона. Перес уговорил депутата от этой фракции Авраама Шарира поддержать его в Кнессете — опять-таки в обмен на министерское кресло в своем будущем правительстве. Таким образом, в лагере Шимона Переса оказался 61 депутат Кнессета и 4 апреля 1990 года он сообщил президенту Хаиму Герцогу, что готов сформировать новое правительство Израиля.
Представление нового правительства Кнессету и приведение его к присяге было назначено на 15 апреля, а за день до этого, в цитадели партии «Авода», колледже имени Берла Каценельсона Перес устроил торжественное собрание, на котором раздал министерские портфели членам своего будущего правительства.
На следующий день все представители «новой коалиции» явились в Кнессет в парадных костюмах вместе со своими женами, детьми и внуками, которые должны были стать свидетелями официальной церемонии назначения их отцов и дедушек на министерские посты.