Шимон Перес действительно рассчитал все до мельчайших деталей.
Он не учел лишь того, что в Кнессете есть человек, давно числящийся среди его старых политических и личных врагов, который был готов на все ради того, чтобы испортить ему настроение и вставить палки в колеса.
И этим человеком был скромный депутат Кнессета от партии «Ликуд» Ариэль Шарон.
Уйдя 16 февраля 1990 года в отставку с поста министра торговли и промышленности, Шарон объявил всем, что он счастлив, наконец, заняться парламентской работой, но большую часть времени он посвящал укреплению своего лагеря внутри «Ликуда». Арендовав на деньги созданной бывшими генералами общественной организации «Совет по вопросам мира и безопасности» (а на самом деле на деньги своих друзей миллионеров Мешулама Риклиса и Арье Гангнера, бывших официальными спонсорами «Совета») роскошный офис в самом центре Тель-Авива, Шарон целыми днями встречался со своими потенциальными сторонниками.
Это было тем более необходимо, что после отставки Шарона многие из тех членов партии, которых он назначил на престижные посты, были с них уволены и его позиции в «Ликуде» пошатнулись. Даже член «форума фермы» Йоси Гиноссар, получив письмо о своем увольнении с поста гендиректора Институт экспорта, начал стремительно отдаляться от Шарона. Впрочем, обида Гиноссара была понятна: решение покинуть министерство Шарон принял сам, лично, не посоветовавшись с «форумом».
Однако, как только Шимон Перес затеял свой «вонючий трюк» Шарон немедленно бросился на помощь человеку, которого он сам недавно называл едва ли не врагом еврейского народа.
— Мы должны любой ценой не допустить левых к власти, — объяснил он своему окружению. — Ицхак Шамир должен остаться на посту премьер-министра во главе правительства правого лагеря.
И Шарон начал действовать, причем действовать теми же методами, что и Шимон Перес — с помощью закулисных интриг и политических манипуляций. Начал он с того, что спешно вылетел в Нью-Йорк, где встретился с легендарным Любавичским ребе — главой религиозного движения ХАБАД46 раввином Менахемом-Мендлом Шнеерсоном, обладавшим колоссальным влиянием на религиозных евреев всего мира. Любавичский ребе, помимо всего прочего, был фанатичным сторонником заселения евреями всей Эрец-Исраэль и, соответственно, противником каких-либо уступок арабам. Внимательно выслушав Шарона, ребе возмутился Шимоном Пересом и теми религиозными депутатами, которые согласились его поддержать, и тут же написал письмо, в котором призывал депутатов Кнессета поддержать Ицхака Шамира и поставить заслон перед капитулянтом Пересом. Заодно он благословил не верящего ни в Бога, ни в черта Ариэля Шарона на то, чтобы тот помешал планам Переса.
Вернувшись в Израиль, Шарон передал письмо Любавичского ребе депутатам религиозной партии «Агудат Исраэль». Прочитав его, два депутата этой партии — Авраам Вердигер и Элиэзер Мизрахи, для которых слово Ребе было равнозначно приказу, поняли, что они никак не могут поддержать Шимона Переса.
Затем Арик вступил в столь же тайные переговоры с членами фракции Модаи, уговорив их вернуться в «Ликуд» в обмен на гарантию, что им будут предоставлены вполне реальные места в Кнессете следующего созыва. Вот так и получились, что 15 апреля депутаты Вердигер и Мизрахи в Кнессет почему-то вообще не явились, а депутат Авраам Шарир решил сохранить верность правому лагерю.
И вместо того, чтобы стать днем триумфа Шимона Переса, 15 апреля 1990 года стало днем его позора — вместо обещанных им 61 депутата его поддержали только 58, после чего президент Хаим Герцог поручил процесс формирования нового правительства лидеру «Ликуда» Ицхаку Шамиру.
Согласись, читатель, что после всего того, что он сделал ради Ицхака Шамира, Ариэль Шарон имел право рассчитывать на благодарность с его стороны. И благодарность эта, по мнению Шарона, должна была выражаться в том, чтобы Шамир, наконец, перевел его «следующий класс», то есть поставил во главе престижного министерства, лучше всего — министерства обороны. Поэтому можно себе представить то удивление и ту ярость, которую испытал Шарон, когда узнал, что Ицхак Шамир… ведет тайные переговоры с руководством «Аводы» о создании нового правительства национального единства. Правда, на этот раз он вел их не с Шимоном Пересом, а с Ицхаком Рабиным, который, по замыслу Шамира, должен был после «вонючего трюка» отстранить Переса от руководства партией и войти в состав нового правительства в качестве министра обороны.
Предав гласности факт этих переговоров, Шарон вновь подверг Шамира самой резкой критике.
— У нас вместе с религиозными депутатами есть 64 мандата, что вполне достаточно для создания коалиции, — заявил Арик. — Так неужели мы упустим исторический шанс привести к власти правое правительство, а вместе с ним и шанс претворить в жизнь наши идеалы, наши политические планы?! Ведь работы перед нами сейчас, когда в страну хлынула благословенная алия47, которую мы так долго ждали, просто непочатый край! Сегодня сбывается мечта отцов-основателей Израиля и в страну ежедневно прибывают сотни новых репатриантов из Советского Союза, что означает коренное изменение демографической ситуации в нашу пользу. Но этим репатриантам нужно помочь обустроиться, нужно дать им работу и крышу над головой. И вместо того, чтобы заниматься этими вопросами, Шамир ведет коалиционные переговоры! И с кем?! С Ицхаком Рабиным! Разве это не глупо?! Нет, я не претендую ни на какую должность в будущем правительстве правого лагеря, но я настаиваю на том, чтобы такое правительство было создано.
И на этот раз Шарон был услышан сторонниками правого лагеря без всякого микрофона — видные деятели «Ликуда» начали настаивать на том, чтобы Шамир создал правительство исключительно на основе правых и религиозных партий, и тот, в конце концов, сдался. Но после того как Шамир принял такое решение, неминуемо встал вопрос о том, что делать с Ариком. Ряд депутатов Кнессета, в том числе входящий в когорту «принцев», сын одного из основателей Херута Эли Ландау Узи Ландау настаивали на том, что следует назначить Шарона на пост министра обороны — по их мнению, он и в самом деле лучше, чем кто-либо другой мог справиться с этой должностью. Однако были и те, кто считал, что после комиссии Кагана Шарона на эту должность ни в коем случае назначать нельзя.
И, учитывая их мнение, Шамир предложил Шарону занять пост министра строительства и главы межминистерской комиссии по интеграции новых репатриантов — раз уж он так распинался о них в прессе.
Шарон, втайне все же надеявшийся стать министром обороны, принял известие о своем новом назначении с кислой миной. Но разочарование его было относительным: как ни крути, а министерство строительства считалось одним из пяти силовых министерств и означало, что Арик поднялся еще на одну ступеньку вверх на пути к желанной цели — посту премьер-министра Израиля.
Если говоря о том, что он не претендует ни на какую должность в правом правительстве, Шарон, вне сомнения лгал и лицемерил, то его слова о благословенной для Израиля алие были самой что ни на есть чистой правдой. В 1988 году генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев смягчил условия выезда советских евреев в Израиль и те из них, кто хотел выехать на историческую родину, получили возможность это сделать. В 1989 году из СССР выехали 71 тысяча евреев, но лишь 12 117 из них решили связать свое будущее с находящимся во враждебном окружении и совершенно незнакомом им Израилем — остальные решили устраиваться в других странах, в основном в США.
Между тем, новые граждане были нужны Израилю, как воздух: слишком велика была разница между темпами рождаемости арабов и евреев в стране, так что казалось, что еще немного — и арабы выиграют у евреев демографическое соревнование, превратятся из меньшинства в большинство и тогда ни о каком еврейском характере государства не может быть и речи. И Шамир бросился в США, чтобы убедить американцев не давать выезжающим из СССР евреям статус беженцев, так как те не могут быть беженцами по определению — у них есть своя страна, свой национальный очаг, у которого их с распростертыми объятьями примут и согреют. США это условие приняли, решив ужесточить критерии выдачи статуса беженцев, предоставляя его только евреям, выезжавшим из районов СССР, объятых огнем межнациональных конфликтов — Азербайджана, Армении, Таджикистана…
Но по мере ухудшения экономической ситуации в СССР, по мере того, как пожар межнациональных конфликтов охватывал все больше число республик, все больше евреев начало задумываться о поисках лучшей доли за пределами Советского Союза. Дело было и в том, что большинство советских евреев, проживая в других республиках СССР, связывали себя с Россией и русской культурой, выступая нередко в этих республиках в качестве ее главных носителей. В тот момент, когда национальные движения в этих республиках подняли голову и начали бороться с «русификацией», сотни тысяч евреев почувствовали себя чужаками на той земле, где они родились и выросли. Но дело было еще, вне сомнения, и в стремительном крушении советской экономики, в остром дефиците самых необходимых товаров. Устав от унизительного стояния в очередях, от полуголодного существования на мизерные зарплаты инженеров, врачей и педагогов, советские евреи надеялись, что на Западе их знания и способности будут оценены по достоинству и там они смогут существенно повысить свой уровень жизни. Но после того, как усилиями Ицхака Шамира ворота Запада перед ними захлопнулись, им не оставалось ничего другого, как ехать в Израиль. На фоне нарастающего в СССР распада всего и вся, Израиль с его относительно более высоким уровнем жизни, с его системой социальной защиты слабых слоев общества и в самом деле многим стал представляться землей обетованной. И тысячи евреев потянулись в Израиль, даже не подозревая, что спасают тем самым свою историческую родину от демографической катастрофы, обеспечивают на ее территории устойчивое еврейское большинство и хоронят планы Ясера Арафата о возможном захвате власти над еврейским государством с помощью, как он сам говорил, «матки палестинской женщины».