В результате всех этих причин темпы репатриации советских евреев в Израиль оказались даже выше прогнозируемых: в 1990 году правительство Израиля ожидало 100 000 новых репатриантов и, исходя из этой цифры, спланировало бюджет. Однако на самом деле приехавших оказалось почти вдвое больше — 185 277 человек. И это число продолжало расти. Стало ясно, что в самые ближайшие годы в страну приедет не менее 500 тысяч евреев и их нееврейских родственников, то есть за короткий период ее население вырастет больше, чем на 15 %. А ведь всех их надо как-то обустроить, обеспечить, по меньшей мере, прожиточный минимум, предоставить крышу над головой…
За эту крышу и отвечал министр строительства Ариэль Шарон. В качестве председателя межминистерской комиссии он нес прямую ответственность и за другие аспекты интеграции новых репатриантов в израильское общество — создание рабочих мест, приобщение к еврейской культуре, от которой они были оторваны на протяжении многих десятилетий, решение проблем, связанных с изучением языка, продолжение начатого в СССР обучения в вузах и т. д.
Шарон начал свою деятельность на посту министра с изучения положения дел в своем ведомстве. И когда он стал вникать в это положение, то ужаснулся — за десять лет пребывания на этом посту Давида Леви тот практически ничего не сделал для развития строительной отрасли. Строительство государственного жилья было почти прекращено, а старые государственные квартиры находились в ужасающем состоянии. Темпы строительства в частном секторе тоже были крайне низки и никак не отвечали потребностям израильского общества даже без учета приезжающих советских евреев, а с ними — тем более. Само строительство велось по устаревшим технологиям, за счет дешевой арабской рабочей силы. Частные строительные компании были связаны по рукам и ногам устаревшими законами и предпочитали строить в развивающихся странах, а не в Израиле. Кроме того, в самом министерстве на всех постах работали ставленники Давида Леви, нередко не соответствующие своим должностям ни по образованию, ни каким-либо другим критериям.
Не желая, чтобы все провалы в области жилищного строительства были списаны на него (а заодно, вне сомнения, сводя давние счеты с Давидом Леви), Шарон обрушился со страниц газет и с телеэкрана на своего предшественника, обвинив его в полном развале отрасли.
Как на грех, после нескольких таких его выступлений, Давид Леви попал в больницу с инфарктом, и СМИ мгновенно заявили, что это Шарон доконал его своими обвинениями. Мастер мелодраматических эффектов Давид Леви давал свое телеинтервью прямо из клиники, сидя перед телекамерой в больничном халате и жалобно рассказывал о том, что Шарон своей клеветой хочет похоронить все его достижения, разрушить дело, которому он отдал десять лет напряженного труда…
Истина заключалась в том, что Шарон в те дни и в правду впал в панику. Привыкший добиваться успеха на всех постах, которые он занимал на протяжении жизни, Шарон почувствовал, что впервые не сможет справиться с поставленной перед ним задачей. Он прикидывал и так, и этак, но при любом раскладе выходило, что жилья для тех 300 000 новых репатриантов, которые, по прогнозам Сохнута, должны были прибыть в 1991 году, никак не хватит. Люди будут вынуждены просто ночевать на улице. И тогда Шарон вспомнил о том методе, с помощью которого он основывал новые поселения в Иудее, Самарии и Газе — на выбранном месте устанавливалось несколько переносных домиков-вагончиков, генератор, водонапорная башня, и этого было достаточно. Несколько лет поселенцы жили в таких домиках и только потом строили для себя постоянное жилье. Так почему такой же вариант решения жилищной проблемы не предложить и новоприбывшим?!
Во всяком случае, сам Ариэль Шарон на встрече с русскоязычными журналистами не раз утверждал, что идея закупить 50 тысяч вагончиков-караванов, создать из этих времянок так называемые «караванные городки» и поселить в них новых репатриантов пришла ему в голову именно исходя из прогнозов Сохнута, которые в итоге оказались несколько преувеличенными.
— Другого выхода в тот момент я просто не видел, — признавался Шарон.
Жилая площадь каждого каравана составляла 40 кв.м. Это позволяло, по расчетам Шарона, разместить в таком вагончике либо одну семью из четырех и более человек, либо две семьи, в которых было не более трех человек. Получалось, что в среднем каждый вагончик может вместить 4–6 человек, а 50 тысяч таких вагончиков — все 200–300 тысяч человек.
Понятно, что если караван выделялся на две семьи, то каждой доставался один его отсек, площадью 20 кв. м, отделенный от другого тонкой перегородкой. С помощью таких же перегородок каждый отсек делился на две крохотные комнаты, кухоньку, туалет и душевую кабинку. В таких условиях обе жившие в караване семьи были прекрасно осведомлены обо всех, в том числе и самых интимных подробностях жизни друг друга. И назвать эти условия приемлемыми для нормальной жизни было трудно. И уж точно не о такой жизни мечтали советские евреи, когда собирались в Израиль.
Однако Ариэля Шарона эти соображения как раз беспокоили меньше всего. Беспокоило его другое: мало было закупить караваны и поставить их на запланированном месте. К ним нужно было еще подвести воду, электропитание, канализационные трубы, а все это тоже стоило денег. Кроме того, новым репатриантам могла срочно понадобиться медицинская помощь, а значит, неподалеку должен быть медпункт. Понятно, что у людей только что приехавших страну будет немало проблем, а значит, нужно, чтобы неподалеку от них находились сотрудники министерства интеграции и социальные работники… Словом, как ни крути, получалось, что нужно строить и в самом деле небольшие городки со своей инфраструктурой.
В течение месяца Шарон вместе с сотрудниками министерства днем и ночью разрабатывал проект строительства караванных городков, обращая внимание на все детали и мелочи, и, наконец, представил его правительству.
Первый вопрос, который задал ему премьер-министр Ицхак Шамир, был, естественно, вопрос о том, во сколько реализация этого проекта обойдется государству.
— В миллиард шекелей, — ответил Шарон. — Но ведь мы получили американские гарантии на ссуду в 10 миллиардов долларов на прием алии — вот и возьмем из этих денег.
С наиболее острой критикой проекта строительства караванных городков, получившего вскоре название «план Шарона», выступил министр финансов Ицхак Модаи. Он считал, что деньги, потраченные на караванные городки, будут выброшены на ветер и вместо того, чтобы закупать караваны, нужно потратить их на строительство постоянного жилья и создание новых рабочих мест для репатриантов. «Если у людей будет работа, они смогут оплатить съемное жилье, а затем и приобрести новые квартиры!» — утверждал Ицхак Модаи. Кроме того, по мнению Модаи, Шарон значительно занизил сумму расходов — на самом деле его план будет стоить куда дороже, и когда это выяснится, отступать будет уже некуда.
Однако Арик в ответ напомнил, что существующих фондов жилья на 300–400 тысяч новых граждан не хватит, а разработанный им план интенсификации строительства, в рамках которого должно быть построено 400 тысяч новых квартир, будет полностью реализован только через пять лет. А ведь все это время репатриантам нужно где-то жить…
Спор между Модаи и Шароном был жаркий, дело дошло до личных выпадов, но Арик как всегда переспорил своего оппонента и убедил правительство в своей правоте — большинством голосов оно утвердило «план Шарона».
Спустя месяц в израильские порты стали прибывать корабли с «караванами» на борту, а в октябре 1990 года возле расположенного неподалеку от Тель-Авива города Бат-Яма возник первый в стране караванный поселок.
Вскоре министр строительства Ариэль Шарон решил лично посетить свое детище, и выяснить, как в нем живется новым репатриантам.
Написать, что эта встреча прошла в теплой, дружественной обстановке, значило бы написать неправду.
Шарона встретила разъяренная толпа людей, уже успевшая вкусить все прелести жизни в «караванах».
— Мы что, сюда в бараках жить приехали?! — выкрикивали ему в лицо мужчины. — За кого ты нас держишь?! За скот, который можно гноить в теплушках?! Сам, небось, на вилле живешь!..
(Думается, если бы они тогда знали истинные размеры «виллы» Шарона, их ярость была бы куда большей.)
— Что тебе сказать, товарищ министр?! — взорвалась одна из женщин. — Пристроил ты нас, ничего не скажешь. Да ты войди сам внутрь, посмотри, можно жить в такой тесноте или нет?! Да еще соседи за стенкой! А за ней — все слышно! Так что теперь у нас каждую ночь получается групповой секс!
— Да о чем тут говорить! — подхватила другая. — Выцарапать ему глаза за такую жизнь — и дело с концом!
Словом, Шарон уехал из Бат-Яма разве что не закиданный тухлыми яйцами — так его коренные израильтяне никогда в жизни не принимали. Тем не менее, он продолжал строить один караванный городок за другим, но большинство новых репатриантов отказывались в них селиться — они предпочитали отдавать огромным трудом заработанные деньги за аренду приличных квартир, обосновываться в больших городах, где было легче обрести работу — пусть самую черную, самую низкооплачиваемую, но работу!
В караванных же городках начали обретаться либо пожилые люди, у которых не было никаких шансов найти работу, либо те, кто и искать ее особенно не собирался, посчитав, что в Израиле вполне можно прожить и на пособие по прожиточному минимуму, благо и водка, и основные продукты питания здесь крайне дешевы. Так очень скоро караванные городки стали прибежищем для различного рода асоциальных элементов или просто тех, кто решил, что наладить нормальную жизнь в Израиле ему не удастся, и с тоской вспоминал о своем житье-бытье в Советском Союзе, который новые граждане Израиля стали называть «доисторической родиной».
«План Шарона» обычно расценивается как один из самых неудачных его проектов, караванные городки стали символом выброшенных на ветер государственных денег. В отчете государственного контролера Мирьям Бен-Порат за 1991 год Шарон напрямую обвинялся в неоправданной растр