Среди выходцев из СССР-СНГ рекламная кампания Шарона велась в прямо противоположном ключе: «русских» евреев знакомили прежде всего с героическим прошлым Шарона, сравнивали его с Жуковым и Рокоссовским, и внушали им, что так же, как он когда-то побеждал арабов в прошлом, он сможет победить их и навести порядок в стране в случае своей победы на выборах.
Все эти предвыборные технологии в итоге прекрасно сработали. Через месяц после начала предвыборной кампании, согласно проведенным опросам, показатель Шарона по этой линейке составлял уже 3.2, а за несколько дней до выборов — 2.7. Таким образом, цель была достигнута — фигура Ариэля Шарона оказалась в самом центре национального консенсуса.
Необходимо отметить, что предвыборный штаб Эхуда Барака, само собой, тоже не сидел, сложа руки.
Политтехнологи и профессиональные копирайтеры этого штаба решили действовать сразу по двум направлениям.
Первое из них было призвано убедить израильское общество в том, что если Шарон придет к власти, он ввергнет страну в кровавое противостояние с Палестинской автономией, а затем, возможно, и со всем арабским миром. В стране будет проведена массовая мобилизация, и тысячи резервистов, занятых мирным трудом и заботами о своей семье, вынуждены будут взять в руки оружие и уйти на войну, оставив дома жен и детей. Прямым следствием этой его политики станет международная изоляция Израиля, крах национальной экономики, сотни жертв новой войны.
«Не верьте Шарону, когда он говорит о мире, — вещали в динамики активисты левых партий, разъезжая по Израилю на специальных агитмашинах, увешанных фотографиями, напоминавшими о бойне в Сабре и Шатиле. — Так же, как он когда-то обманул Бегина и втянул Израиль в войну с Ливаном, он обманывает вас сейчас! Шарон — это война! Шарон — это новые бессмысленные жертвы! Шарон — это новые реки крови евреев и палестинцев!»
Встав однажды утром, израильтяне обнаружили в своих почтовых ящиках так называемый «Цав шмонэ» — повестки с приказом немедленно явиться на призывные пункты в связи с началом войны. Лишь присмотревшись, они поняли, что повестки хотя и представляют собой точную копию настоящих, все же поддельные. «Такие повестки вы получите, если к власти придет Шарон!» — значилось на их оборотной стороне. Трюк с повестками был, пожалуй, одной из самых провокативных и вместе с тем самых удачных выдумок предвыборного штаба Эхуда Барака.
Еще одним таким удачным ходом штаба Барака стала публикация письма 16-летней девочки, в котором она рассказывала, что ее отец так и не поправился от психологической травмы, полученной им во время Ливанской войны в 1982 году и ответственность за психиатрические и психологические проблемы своего папы она возлагала лично на Ариэля Шарона.
Второе направление, по которому этот штаб решил развернуть атаку на Шарона, заключалось в стремлении убедить народ, что Шарон слишком стар для того, чтобы занимать пост премьер-министра. И с помощью «цыганской почты», и через прессу сторонники Барака начали усиленно распускать слухи о том, что Шарону в последние месяцы стала отказывать память, что время от времени у него появляются признаки старческого слабоумия, что он давно не в состоянии самостоятельно принимать решения и фактически является марионеткой в руках своих сыновей и ближайших сподвижников. «У Шарона просто не хватит сил и энергии для того, чтобы руководить государством в столь сложное время! Он болен. У него все в прошлом!» — утверждали пропагандисты левого лагеря.
В конце концов, дело дошло до того, что израильские левые потребовали предать гласности медицинскую карту Шарона. Разъяренный Арик заявил, что с удовольствием сделает это, но только после того, как будет предана гласности медицинская карта действующего премьер-министра Эхуда Барака. Одновременно в прессе и по телевидению выступил личный врач Ариэля Шарона профессор Болеслав Гольдман, заявивший, что его пациент, за которым он наблюдает уже несколько десятилетий, в целом здоров и уж, само собой, у него не наблюдается никаких признаков старческого слабоумия.
Впрочем, автору этих строк довелось лично убедиться если не в прекрасном здоровье, то в удивительной энергичности и трудоспособности, которой обладал Ариэль Шарон в те дни.
Примерно за неделю до выборов я договорился с Ариэлем Шароном об интервью. Время было горячее, предвыборная кампания находилась на своем пике, и было решено, что Шарон даст интервью по телефону в десять часов вечера, но время нашей беседы при этом будет не ограничено. В десять вечера мне позвонил помощник Шарона, извинился и попросил перенести интервью на полночь. «Что ж, на полночь, так на полночь!» — ответил я. Но в полночь интервью было снова перенесено — на два часа ночи.
Ариэль Шарон позвонил только в три часа ночи, и мы проговорили с ним до половины пятого утра. Наконец, поблагодарив его за беседу, я повесил трубку и тут же сел к компьютеру, чтобы рано утром сдать материал в редакцию. В половине восьмого, когда у меня уже слипались глаза от усталости и недосыпа, снова зазвонил телефон. Я не сразу понял, что на другом конце трубки находится Ариэль Шарон — обычно мы общались с ним на иврите, а тут он вдруг заговорил по-русски.
— Слушай, — сказал он, — я тут по дороге на работу включил русскоязычное радио. Они там такое несут!.. Поэтому я хотел бы кое-что подправить и немножко дополнить наш разговор.
В его голосе не было и намека на усталость — в отличие от меня, Шарон, казалось, источал энергию, и эта энергия текла от него ко мне по телефонному проводу.
Вообще, стоит заметить, что если у бывшего советского человека престарелый политик вызывает ассоциации с Брежневым и Черненко, то у израильтян эти ассоциации отсутствуют — и Ицхак Шамир, Ицхак Рабин, и Шимон Перес, и Ариэль Шарон демонстрировали удивительную трудоспособность и ясность мысли и после того, как они весьма далеко шагнули за семидесятилетний рубеж.
Но вернемся к предвыборной кампании 2000–2001 годов. Социологические опросы показывали, что чем дальше, тем больше растет популярность Ариэля Шарона и вскоре разрыв между ним и Эхудом Бараком стал практически непреодолимым. После этого начался настоящий обвал — многие политики, общественные деятели, крупнейшие бизнесмены открыто заявили о своей поддержке кандитатуры Шарона.
Но Арик не спешил праздновать победу до того момента, пока не будут оглашены результаты выборов. А результаты их были поистине ошеломляющими: 62 процента израильских избирателей отдали свои голоса Ариэлю Шарону и лишь 38 процентов — Эхуду Бараку.
На протяжении всей ночи с 6 на 7 февраля 2001 года во всех городах Израиля непрерывно гудели машины, приветствуя таким образом победу Ариэля Шарона на прямых выборах премьер-министра.
Рано утром 7 декабря Ариэль Шарон отправился на могилу Лили и попросил положенных ему по закону телохранителей отойти как можно дальше и оставить его одного. Кто знает, о чем он думал и что говорил в эти минуты — вероятнее всего, он пенял Лили, что она не дожила до того дня, который они вместе ждали почти двадцать лет.
Затем Ариэль Шарон сел в прибывший за ним вертолет и вскоре появился у главной еврейской святыни — у иерусалимской Стены Плача. Молящиеся возле Стены евреи встретили Арика восторженными возгласами. Никак не реагируя на этот горячий прием, Шарон надел кипу, подошел к Стене, уперся в нее лбом и — это было видно — начал что-то шептать. Шарон явно молился — молился, возможно, впервые в жизни.
И в тот самый момент, когда Шарон оторвал голову от Стены и бережно провел по ней рукой, кто-то из молящихся затрубил в принесенный специально по такому случаю шофар — бараний рог, в который и сегодня евреи трубят в дни своих главных праздников и с помощью которого на протяжении столетий у евреев было принято оповещать об особо радостных и торжественных событиях в жизни народа.
Трублением в шофар евреи приветствовали нового премьер-министра Израиля, с которым они связывали немало надежд и ожиданий.
Кто тогда мог знать, что далеко не всем этим надеждам суждено оправдаться?
Часть третья. Диктатор
Глава 1. Израиль в огне
В строгом темно-синем костюме, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром седьмого числа зимнего месяца Шват Ариэль Шарон вошел в канцелярию премьер-министра, чтобы принять на себя бразды правления Государством Израиль.
Кстати, насчет шаркающей кавалерийской походки — это отнюдь не только литературная аллюзия: Шарон действительно любил в свободное время погарцевать на коне, и это невольно отложило отпечаток на его походке — он ходил чуть «враскорячку», подтягивая ногу и, то и дело, пришаркивая по полу.
26 февраля ему исполнилось 73 года, и накануне он предупредил своих подчиненных, чтобы они не пытались каким-либо образом отметить этот день. Тем не менее, когда он явился на работу, в вазе его ждал огромный букет цветов…
Шарон взял вазу, вышел в свою приемную, на глазах у секретарши и других сотрудников выбросил ее вместе с цветами в урну и, не произнеся ни слова, удалился в свой кабинет, громко хлопнув дверью. Никогда больше окружение Шарона не пыталось праздновать его день рождения. По общепринятой версии, после смерти Лили любые семейные праздники потеряли для него всякий смысл, более того — попытка их отметить вызывала у него болезненные воспоминания о тех днях, когда он был моложе и гораздо счастливее.
Говорили еще, что смерть Лили убила в Шароне способность любить, получать удовольствие от простых человеческих радостей — встреч с друзьями, возни с внуками, похода на концерт или в театр. Он не нуждался в деньгах — обладание фермой «Шикмим» и без того делало его вполне обеспеченным человеком. Он вступил в тот возраст, когда мужчина уже вполне может обойтись в постели без женщины. И, следовательно, единственное, что ему могло доставлять теперь подлинное наслаждение и занимать все его мысли, была власть. Власть над страной, ощущение того, что он и только он направляет ход событий в Израиле, а значит, и на всем Ближнем Востоке, повелевая судьбами миллионов людей. И получив эту власть, он не собирался больше ее никому отдавать и ни с кем ею делиться…