Equus caballus silvaticus, который водился на территории Западной и Юго-Западной Белоруссии, Литвы, Польши, Германии и в некоторых других странах Западной Европы. Тарпаны вообще отличались небольшим ростом (высота в холке 116–136 см), плотным телосложением, серой «мышастой» окраской с черной полосой вдоль спины и черными же стоячей гривой и хвостом. Дольше всего степные тарпаны сохранялись в причерноморских степях, где они были многочисленны еще в начале XIX века, но уже к концу этого столетия они были практически полностью истреблены. Главную роль в их исчезновении сыграла распашка целинных степей, основного места их обитания. Считается, что предковой формой тарпана была его степная разновидность162, которая выглядела несколько мощнее развившейся от нее лесной. Г. Чайлд замечает на этот счет: «… поскольку индоевропейская лошадь была «быстрой» (ср. 6sva, ίππος equus и asu ώκνς, acer — «быстро»), кажется более вероятным, что это могла быть степная лошадь Пржевальского либо лошадь, водившаяся в пустыне и останки которой были обнаружены в Анау (Equus caballus Pumpellyi), чем тучная германская лесная лошадь (Equus cab. Nehringi Duerst). В последнем случае нам пришлось бы переместить поиски колыбели индоевропейцев в восточном направлении»163. Лошадь Пржевальского, кажется, отпадает по аргументам генетического характера, а вот степной тарпан, Equus caballus gmelini, вполне подходит на роль прародителя домашей лошади, Equus caballus.
И все-таки, как же связать монгольское слово morin, маньчжурское murin с древнеисландским marrlmerr и верхненемецким marahlmariha? Понятно, что через кельтов, но тогда следует признать, что кельты пришли с Дальнего Востока или кто-то пришел с Дальнего Востока и научил кельтов коневодству, каковое они передали германцам. Но этот таинственный кто-то не мог обучиться коневодству на Дальнем Востоке, поскольку лошадь явно была одомашнена в ареале обитания степного тарпана, а это южнорусские степи плюс лесостепи и даже леса к северу от этих степей. Следовательно, какие-то кельтические народы должны были мигрировать на Восток и там передать народам монголоидной расы, тем же китайцам, как сведения о коневодстве, так и собственно саму лошадь как предмет коневодства. Дело еще и в том, что и в Западной Европе кельты, более чем вероятно, являлись пришельцами и завоевателями. Последнее заявление может вызвать у читателя недоверие, поскольку общеизвестно, что кельты первоначально обитали в 1-й половине I тысячелетия до н. э. в бассейнах Рейна, Сены и Луары и верховьях Дуная и только позднее заселили территорию современной Франции, Бельгии, Швейцарии, юга Германии, Австрии, северной Италии, северной и западной Испании, Британских островов (бритты), Чехии, частично Венгрии и Болгарии. В I в. до н. э. германцы оттеснили кельтов за Рейн, а в 58–51 гг. Юлий Цезарь овладел всей Галлией (территории будущей Франции), после чего местное население подверглось романизации.
Так кто же такие эти кельты? Греки называли их Keltoi и Galatoi, римляне — Celtae, Galli, Celtici.
Во-первых, на первую половину I тыс. до н. э., очевидно, приходится начало периода кельтского могущества или периода широкой кельтской экспансии (вряд ли можно отрицать кельтское присутствие в более ранние времена) и на это же время, во всяком случае около того, приходится первый фонетический сдвиг в немецком языке. Т. е. исторически этот сдвиг связан с кельтизацией Германии или, что будет, очевидно, точнее, с первой ее массированной индоевропеизацией.
Во-вторых. О происхождении кельтов известно очень мало, однако наиболее вероятно предполагать их очень древнее и северное происхождение. Как считают видные кельтоведы Запада Кристиан Гюйонварх и Франсуаза Леру: «События, наиболее чреватые последствиями для истории человечества, свершались вне рамок обозримой истории, происходили четыре или пять тысячелетий назад, когда массы завоевателей, говоривших на родственных языках, а то и на одном языке (факт маловероятный и не поддающийся проверке), по неизвестным причинам (изменение климата, перенаселение, политические битвы, религиозные распри?) покинули северные районы Евразии, которые не стоит пытаться точно определить на карте. Согласимся лишь с тем, что воспоминание об этой арктической прародине сохранилось, с одной стороны, в мифах о северном происхождении ирландских Племен богини Дану, а с другой — в названии гипербореев, которым греки обозначали кельтов (или германцев) северо-запада Европы»164.
В-третьих. Очень трудно дать антропологическое и этническое описание кельтов. Несомненно одно: их роль в ранней истории Западной Европы аналогична роли авестийских и ведических ариев, которые пришли в Индию и Иран в виде этносов, а затем преобразовались в социальную надстройку над местным обществом, в которую со временем оказались включены и местные влиятельные роды. Система организации кельтов в этом социальном образе практически полностью копирует трехчленную систему каст индоиранцев, за тем только исключением, что жесткой сегрегации у кельтов, скорее всего, не было из-за отсутствия каких-либо реальных расовых различий между ними и покоренными этносами. По мнению вышеуказанных авторов «в своих государствах кельты были всего лишь аристократическим и воинским меньшинством. Именно такое впечатление оставляет ирландский эпос… такое же впечатление остается при внимательном рассмотрении и от множества других эпосов, таких, например, как индийский эпос «Махабхарата» и германский «Песнь о Нибелунгах».
Итак. Если кельты есть пришлый элемент Западной Европы, то где находится исходный пункт их миграции? Неужели действительно на Дальнем Востоке? Для меня лично, как жителя Дальнего Востока, было бы весьма соблазнительно вывести кельтов именно из этих мест, исходя из принципа местного патриотизма. Однако, вместо того чтобы в очередной раз гнать орду завоевателей от Тихого океана до Атлантического, я предпочел бы искать более экономный способ расселения индоевропейцев по территории Евразии. Возможно, что исходная точка кельтской миграции находится где-то в ареале обитания степного тарпана, приручив которого кельты получили неоспоримое преимущество в военном деле. Надо сказать, что тарпан, хотя и представлял собой весьма малорослое животное по сравнению с сегодняшними ахалтекинцами, тем не менее, отличался великолепной быстротой передвижения, изумительной выносливостью и крайней неприхотливостью. По всей видимости, родиной кельтов являлась Восточная Европа, из которой миграционные потоки шли как на Дальний Восток, так и в Западную Европу. Но вот вопрос. Восточную Европу можно разделить на лесной Север и степной Юг, откуда же конкретно вышли кельты?
В последнее время историческая наука склоняется к той мысли, что прародиной ариев являлось Северное Причерноморье и оттуда, словно из рога изобилия, выходили свирепые рыжебородые воины на завоевание евразийских земель. Легче перечислить те народы, которые не подверглись арийской экспансии, нежели те, что ей подверглись. В принципе для меня, как великоросса в частности и славянина вообще, нет особой разницы, куда будет помещена прародина ариев, в волго-донские степи или в московитские леса. Ни в том ни в другом краю я сроду не гостил, тем не менее вполне обоснованно считаю эти земли своими. Даже если ученые со всей определенностью докажут, что ИЕ прародиной является территория Польши, то и в этом случае мое самолюбие будет полностью удовлетворено, поскольку поляки, равно как и я, славяне, как бы их русофобствующие элементы ни доказывали финно-угорское происхождение великороссов и как бы их правящий класс ни лизал сапоги натовскому начальству, Все проходит, и это пройдет, а славянское родство, несмотря на все междоусобные драки, останется неизменным.
Впрочем, вернемся к нашим кельтам. Во второй раз зададимся вопросом: как же связать монгольское слово morin, маньчжурское murin с древнеисландским marr/merr и верхненемецким marah/mariha? Отвечаю. Нет ничего проще. Все эти слова можно легко увязать между собой с помощью известнейшего русского слова мерин, которое обозначает, конечно же, лошадь, вернее коня. Интересно, что латинское слово caballus — это не более и не менее как русское слово кобыла. Ничего удивительного, это и есть индоевропейское родство в действии. Интересно только одно, каким образом старославянское kobyla оказалось в составе древнетюркского (keval, kevil — скакун) и персидского (kaval — быстрая лошадь) языков?165При этом слово лошадь считается в русском языке заимствованием из тюркского, (a)lasa166.
Дело в том, что и вышеназванное, очень русское слово мерин считается заимствованием из монгольского167.(Явный анахронизм и прочие сложности здесь демонстративно не принимаются во внимание). Какие же факты положены в основание данного утверждения? Основание в данном случае довольно шаткое и ни разу не подвергавшееся хоть сколько-нибудь значимой научной критике, а соответственно оно не может быть доказательством. Речь идет об известнейшей «монголо-татарской» теории. Вот эта-то «теория» и положена в основу утверждения, что русское мерин — это монгольское morin.
Здесь необходимо сразу расставить все точки над «i». «Монголо-татарская» теория, равно как и «норманская», относится к числу политико-идеологических конструктов. Одна из них призвана воспитывать в русском народе ненависть к людям с узкими глазами, а вторая призвана воспевать культуртрегерскую миссию германских уберменшей, принадлежность которых к числу арийских народов вызывает большие сомнения в настоящее время.