а свой грех сходят не в материнскую утробу, а прямо в чрево Матери-земли.
Наши предки верили, что благодаря огню небесному, а также огню, скрытому во всех живых существах, все живое плодоносит и размножается. Это нашло отражение и в древних народных традициях.
Как писал А.Н. Афанасьев, в те дни, когда на Руси традиция предписывала пахать и удобрять землю, крестьяне ни за что не дают из своего дома огня. Они считали, что тот, кто ссудит огнем чужого человека, у того хлеб не уродится. И, напротив, кому удастся выпросить для себя огня, у того будет отменный урожай. Горящие угольки если и давали соседям, то при условии, что они будут немедленно возвращены назад. Это была древняя магия огня, которая была широко распространена во всем древнем мире.
Болгары, выезжая в поле пахать и сеять, посыпают возле запряженной повозки с быками горячими углями. На Руси крестьяне издавна пропускали все зерна, предназначенные к посеву, через полымя — сквозь дым зажженной соломы. Это должно было очистить зерна от всякой порчи. Поджигают солому угольками, взятыми из печи.
Вообще надо отметить, что от огня, возжигаемого в печи или в очаге, зависело счастье всех живущих в доме. Еще Нестор, повествуя о древнем быте славян, писал, что родичи помещались в одной избе. Печь являлась не только источником тепла, но и символом семейного счастья. Дети, оженившись и выйдя замуж, пристраивали к родительской избе клеть (холодный сруб). Однако очаг оставался одним на всех. Общая трапеза и совместное приготовление пищи объединяли членов одной большой разросшейся семьи. Каждая семья имела своего родового покровителя, символом которого был очаг. Когда семья разрасталась настолько, что вести вместе совместное хозяйство становилось проблематичным, часть большой семьи отрешалась от семейного очага и выселялась на новое место, на котором строилось новое жилье, и основывался свой отдельный очаг. При этом угольки из старого очага переносились в новый. Иногда из основания старой печи вынимался кирпич и закладывался в основание новой. Это являлось символом родовой преемственности.
Порядок разделения семьи у славян, если говорить с определенной долей обобщения, чем-то похож на жизнь общественных насекомых. Например, у пчел семья неизменно существует до определенного момента; но во время роения разделяется на две части.
У славян магия рода была тесно связана с магией огня. Славяне верили, что от огня, возжигаемого в очаге, разжигается огонь любви и обожания, который распространяется на всех членов семьи, живущих под одной крышей. В связи с этим находят свое объяснение многие древние обряды. Так, славяне при сватовстве невесты обращались к семейному очагу, как к родовому божеству, и от него получали разрешение на вывод из семьи избранной невесты. Согласно болгарскому обычаю, сват, вступив в дом невесты, загребает из печи уголья. И по этому жесту узнают о цели его визита. На Руси сваха, придя в дом родителей невесты, первым делом, независимо от того, когда это происходит — зимой или летом, начинает греть руки у печи, а уж затем начинает свое сватовство. Очевидно, отсюда пошло выражение «греть руки».
В Малороссии, когда идут переговоры о сватовстве, невеста садится у печи и начинает отковыривать от нее глину. Этим она выражает свое желание выйти замуж. В Черниговской губернии невеста при появлении сватов влезает на печь, и они упрашивают ее сойти вниз. Если она слезает с печи, то тем самым выражает свою готовность покинуть родной очаг.
В Курской губернии перед началом сватовства отец жениха и избранный им сват связывают кочергу с помелом. Этот магический жест должен обеспечить успех кампании. Нетрудно увидеть, что кочерга олицетворяет собой мужской половой орган, а помело женский. Это своего рода Линга — мужской половой орган Шивы, покоящийся на женском половом органе Парвати — йони. А.Н. Афанасьев трактует это по-другому. Он считает, что кочерга — это символ молниеносной палицы бога Агни, а помело — символ ветра, раздувающего грозовое пламя. Эта магическая процедура должна разжечь огонь любви. В Тверской губернии на другой день после свадьбы ряженые ездят по селу с помелом и с печной заслонкою. Очевидно, символизм этого все тот же.
У сербов невеста после венчания входит в свой будущей дом и направляется к очагу, берет предварительно зажженное полено и потрясает им так, что во все стороны сыплются искры. После чего свекровь обвязывает ее своим поясом. Нетрудно увидеть, что разлетающиеся во все стороны искры символизируют детей и достаток. Соответственный обычай на Руси требует, чтобы новобрачная, вступив в дом мужа, бросала свой пояс на печь.
Не зря существует множество заговоров на любовь, которые произносят перед затопленной печью: «Как жарко дрова разгораются, так разгоралось бы по мне сердце молодецкое!».
По сей день существует сербская поговорка: «Мое счастье в пепле растет!». Очевидно, здесь имеется в виду все то же — отождествление огня в печи с огнем любви. В Малороссии говорят о счастливых людях: «В печуре родился!». В Архангельской губернии в завершение свадебного пира гостям подают кашу; когда она съедена, то кидают пустой горшок в печь со словами: «Сколько черепья, столько молодых ребят!».
В былые времена у славян, как и у всех индоевропейцев, имелся обычай жертвы огню, которая должна была обеспечить процветание в доме. При этом огонь в очаге в сознании людей не отделялся от небесного огня. Хорошо известно, что при зимнем повороте солнца сербы зажигали в домашней печи дубовый обрубок, который называли бадняк. При этом в огонь сыпали хлебные зерна, муку, соль, лили масло и молоко, кидали деньги. Затем, ударяя кочергой по горящему полену, приговаривали: «Сколько искр, столько детей, коров, коз, свиней, пчел, счастья и удачи!». Зажигание бадняка известно и в Черногории, и у болгар. Нетрудно увидеть мистическую связь между бадняком и сексуальной магией. У чехов в крестьянских семьях по сей день существует обычай часть яств жертвовать огню. Этот же обычай существует и у индусов. Истрийские славяне «кормят» зажженный на Иванов день чурбан, осыпая его хлебными зернами.
Как писал Александр Николаевич Афанасьев в книге «Древо жизни»:
«С культом домашнего очага тесными узами связывалось поклонение душам усопших предков. По верованию, общему всем арийским племенам, души умерших представлялись существами стихийными — духами, шествующими в грозовых тучах, как быстро мелькающие огни (молнии) или дующие ветры… В этих воззрениях, принадлежащих глубочайшей древности, кроется объяснение у почему души усопших предков сливались для потомков с священной стихией домашнего огня, почему домовой — представитель очага — принимался за праотца — основателя рода и чествовался именем деда».
И в самом деле, по сей день бытуют в народе представления, что во время грозы духи умерших людей посещают живых. Единственное, что изменилось — это отношение к таким духам. Вот, скажем, в стихотворении А.С. Пушкина «Бесы» говорится:
«…Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…».
Если в начале стиха идет констатация: «…Вижу: духи собралися», то в конце автор ретранслирует общепринятую точку зрения на духов, путешествующих в вихре ветра — это бесы. Таким образом, у Пушкина в одном стихе присутствует сразу два отношения к духам — традиционное и позднейшее.
В вышеуказаной книге А.Н. Афанасьева сказано:
«Рядом с этим сознание первой четы людей приписывалось мифом богу-громовику: он призвал их к бытию (возжег в них пламя жизни, вдунул бессмертное дыхание), даровал им силу плодородия и таким образом положил начало семье, роду, племени… В сущности и миф о происхождении огня, и сказание о начале человеческого рода были тождественны, бог-громовержец (Агни) послал с неба молнию, возжег ею на земле огонь, и устроил первый очаг: в том же молниеносном пламени он низвел на землю и душу первого человека, водворил его при очаге и установил семейный союз, домохозяйство и жертвенный обряд. Значение священного огня и домовладыки в среде семьи, рода, под сенью прародительского крова было до такой степени равносильно, что возведение праотцов в домовые пенаты (охранительные божества) было самым необходимым и естественным результатом нравственных убеждений человека… Название жреца равно присвоялось и огню и родоначальнику, обязанному служить при жертвеннике. Умирая, предки не покидали потомков совершенно, не разрывали с ними связей окончательно; они только сбрасывали с себя телесные формы; сопричитстись к стихийным духам и как гении-хранители продолжали незримо следить за своими потомками, блюсти их выгоды и помогать им в житейских невзгодах».
Далее Афанасьев иллюстрирует свою мысль. Он пишет о том, что в простонародье принято покойников называть родителями, и это название применяют даже тогда, когда речь идет об умерших детях. В Нижегородской губернии поселяне убеждены, что покойники в вознаграждение за поминки, совершаемые в их честь, ниспосылают на дома своих родичей навеки нерушимое благосостояние. В Пензенской и Саратовской губерниях у мордовского населения бытует знаменательный обряд: родственники приносят умершему яйца, масло деньги и при этом говорят: «Вот тебе Семен (имя покойника)