211.
Своего апогея мегаломания достигала в концепции известного нам «народного академика» А. Ф. Шубина-Абрамова. Развивая по-своему эзотерическое учение, он и его последователи хотят видеть в каждой отдельной букве «ВсеЯСветной грамоты» огромный «мировоззренческий смысл» («многомерный материализующий объект»), и любое слово трактуется ими как носитель сложной зашифрованной информации212. При этом Шубин-Абрамов придавал слову «Русь» всеобъемлющее значение, превосходящее все мыслимые и немыслимые пределы. Для него «Русь» – это «единяющее и обосновывающее начало всех видов Восходящих в Космосы Материй, которые становятся Вселенными». В такой перспективе Земля рисуется «пылинкой Руси ВсеЯСветной», ее творением. А «Киевская Русь» оказывается «названием Планеты по ее исконной столице». Шубин-Абрамов доказывал, что при своем появлении на планете люди обладали немыслимыми знаниями обо всем и, в частности, умели летать, выходить в космос и даже творить материю. Однако с течением времени они утратили такие способности и сегодня многое забыли. Примечательно, что человеческую систему жизни Шубин-Абрамов называл «АРИйской» (Шубин-Абрамов 1996: 2).
Свет с юга
К началу 1990-х гг. некоторых русских интеллектуалов охватила страсть к поиску «древних русов» в глубинах первобытности. Тогда геолог Р. К. Баландин «обнаружил» «племя русов» ни больше ни меньше как в Западной Белоруссии неолитической эпохи, где они будто бы занимались горными выработками, чем и прославились как в Европе, так и далеко за ее пределами. По его мнению, уже тогда возникла высокоразвитая «палеорусская» культура, в рамках которой и формировался русский национальный характер (Баландин 1990).
Однако более всего русских националистов привлекала идея об «арийском происхождении» славян, и вначале они по традиции (вслед за Скурлатовым) выводили их из Предкавказья (Урок 1990). Авторам журнала «Чудеса и приключения» также пришлась по душе схема В. Скурлатова. Они однозначно связывали предков славян со степными скотоводами, выводили их из Семиречья, отождествляли их с историческими киммерийцами, признавали их древнейшим наследием все основные степные культуры Евразии эпохи бронзы – от ямной до срубной и андроновской – и утверждали об образовании древнейшей славянской государственности еще в первой половине 1-го тыс. до н. э. (Скурлатова 1992; Тороп 1994б). Здесь же находила место идущая от В. Щербакова идея о происхождении русской нации из Трои, поражение которой будто бы и поставило русских на «тропу национального унижения», заставив их бежать из Малой Азии (Зрелкин 1994б). Не оставлялась без внимания и мысль о том, что семиты якобы узурпировали древнеарийское наследие и использовали его при написании Библии (Гладышев 1995б: 41).
В начале 1990-х гг. Г. С. Белякова принялась возрождать давно забытые взгляды «славянской школы» и отождествила предков славян со скифами. При этом ей в особенности полюбился Е. Классен, на которого она обильно ссылалась. Не обошла она и проблему «арийства» славян (Белякова 1991б). На этом поприще особенно неустанно трудился журналист В. Тороп. Именно он настаивал на отождествлении славян с киммерийцами, утверждал, что те впервые принесли руническое письмо в Европу и познакомили с ним германцев, что переселившиеся на север «киммерийцы» наделили германцев высокой культурой, в том числе дали им богов и эпических героев, и что Заратуштра, оказывается, происходил из «киммерийско-славянского рода». Ссылаясь на известные данные о том, что библейские тексты содержат заимствования из зороастрийского учения, он доказывал, что их составители бессовестно присвоили духовное наследие «славянского гения» (Тороп 1994б; 1995а; 1995б; 1997).
Подобно тому, как немецкий национализм в 1920 – 1930-х гг. нещадно эксплуатировал археологические построения Г. Коссинны и его школы, отстаивая исторический приоритет германцев и «индогерманцев», современные русские радикалы также стараются всемерно использовать данные археологии для доказательства славянского приоритета. В 1995 г. вышла в свет научно-популярная книга, посвященная истории индоевропейцев и происхождению славян. Ее автор, молодой московский математик А. В. Гудзь-Марков, окончил Институт электронного машиностроения в 1985 г. и вскоре занялся успешным компьютерным бизнесом. Однако в 1991 г. он полностью разорился и, разочаровавшись в свободном предпринимательстве, нашел утешение в поисках истоков Руси и славянства, чем он усердно занимался в залах Библиотеки им. Ленина (Казьмина 2002: 4–7).
Не обладая специальной подготовкой для анализа сложной индоевропейской проблемы, свои познания этот любознательный автор черпал в предназначенных для специалистов томах «Археологии СССР», а также в других обобщающих изданиях, выпущенных в свое время советскими археологами. Кроме того, не владея древними языками и методами исследования древних текстов, он счел себя вправе интерпретировать такие сложные произведения, как Ригведа, Авеста и древнескандинавские саги, разумеется, в русском переводе. И, не владея методами палеоантропологии, он не испытывал никаких колебаний в отождествлении индоевропейцев с «белой расой». При этом он пытался доказать, что восточное славянство стоит ближе к «древнейшему стволу индоевропейского древа», чем все другие индоевропейские народы, что оно хранит бесценные древние традиции и устои и что поэтому именно ему суждено «развязать трагические узлы всего индоевропейского сообщества планеты». В России он видел «праматерь» и «колыбель» «белого человечества», откуда время от времени происходил исход культуртрегеров, одаривавших остальной мир своими высокими достижениями (Гудзь-Марков 1995: 299; Казьмина 2002: 10).
Показательно, что этот автор понимал индоевропейцев как «расу» – это настолько же соответствует немецкой научной традиции начала XX в., насколько расходится с современными научными представлениями. Правда, автор соглашался с тем, что в ходе своего этногенеза славяне поглотили множество других групп, однако в число этих групп включал одних только «индоевропейцев» – тем самым, единство «расы» осталось непоколебленным. Он подчеркивал, что заселение славянами огромных территорий было «предопределено гибкостью и стойким иммунитетом в отношениях с окружающими народами» да вдобавок они якобы обладали «неосознанной уверенностью своего превосходства» (Гудзь 1995: 36). Автор был склонен обращаться к генетике для понимания исторического процесса и особенностей межгрупповых взаимодействий. Так, он был убежден в том, что как таджики, так и осетины обречены на верность России по причинам генетической близости к русским, то есть обладая «арийской кровью». С тем же основанием он верил, что злость и жестокость, иной раз проявляющиеся у славян, объясняются смешанными браками с тюрками (Казьмина 2002: 13, 16).
По его собственному признанию, тяга к древней истории возникла у него в 1991 г. в связи с крахом его бизнеса и политическим кризисом, повлекшим распад СССР (Казьмина 2002: 5–7; Гудзь-Марков, Кудашкина 2007). Иными словами, интерес к индоевропейским древностям появился у него не столько из любознательности, сколько по политическим мотивам и для преодоления нервного стресса, вызванного потерей любимого дела.
Между тем его книга удостоилась самых лестных похвал со стороны главного редактора журнала «Русская мысль» В. Г. Родионова, назвавшего ее «глотком свежего воздуха в спертой атмосфере исторических фальсификаций». Лишь в одном редактор не согласился с автором – там, где «молодой историк» пытался хоть как-то следовать современным научным представлениям, отрицающим какое-либо отношение неолитического и энеолитического населения Балкан и трипольской культуры к индоевропейцам. Редактор резко ему возразил (Гудзь 1995: 34). Да и как не возразить? Ведь ближайший соратник Родионова Г. С. Гриневич, как мы знаем, настаивал на том, что именно на Балканах еще в энеолите возникла «славянская письменность».
Иную версию древней истории, страдающую мегаломанией, развивал бывший связист, а затем военный переводчик, преподаватель арабского языка, кандидат филологических наук Н. Н. Вашкевич, как будто бы сочувствовавший неоязычеству, но скептически относившийся к «Влесовой книге» и не разделявший расовой доктрины (Вашкевич 1996: 65, 185, 267). Задавшись вопросом о происхождении человека и цивилизации, он отверг какие-либо иные подходы к изучению этих проблем, кроме лингвистического. Последний же он понимал по-дилетантски как сравнение отдельных современных лексем и их субъективную интерпретацию. Он не только не признавал методов научного сравнительно-исторического языкознания, но и не желал считаться с достижениями лингвистов-профессионалов. Зато среди источников своих познаний о древней истории он упоминал книги таких же, как он сам, дилетантов Кандыбы и Гриневича, эзотериков Генона и Шюре, историков-фантастов Гумилева и Шилова. Немалую роль в его историческом образовании сыграли и произведения арабских историков-националистов, пытавшихся не только объявить Древний Египет плодом творчества арабского народа, но и изобразить последний древнейшим народом Земли.
Вот почему Вашкевич считал дорогой для него арабский язык древнейшим языком планеты, от которого якобы произошли все языки мира, а Аравию – прародиной мировых цивилизаций. Однако чисто арабская версия древней истории не могла удовлетворить его патриотические чувства. И он утверждал, что русский язык якобы был прямым потомком арабского, что первым алфавитом на Земле был русский алфавит и что именно русские осуществили перевод библейских текстов с «протоязыка». А уже позднее эти тексты были будто бы переведены на все другие языки. Историософия автора включала идею последовательного упадка и деградации. Ведь у истоков человечества, по его мнению, лежала блестящая арабоязычная первоцивилизация, которая с течением времени пришла в упадок и распалась (Вашкевич 1994; 1996: 162).